2-я часть
журнал «Родная Кубань»
2013
№ 3
стр.14-17
Федор Головко
«Нет ничего милее»
глава «В гостях у деда Шкарупы»
Я ясно видел, как возле Макарыча, Шевченки и писаря падали убитые утки, но на меня ни одна не налетала — все шли посередине рукава. Мне это надоело, и я, сбросив свои «щтиблеты» и засучив рукава, полез в воду. Пиявки немедленно впились в голые икры, но я не обращал на них внимания и, забыв все наставления Макарыча насчет «позиции», открыл пальбу по всякой пролетающей утке. Ничего нет удивительного, что пару селезней взял и я, расстреляв из 50 набитых патронов добрую половину. Солнце уже начало садиться, а тысячи уток, потревоженных непрошенными в их царстве гостями, носились над камышами. Две невестки деда с бреднем на плечах и мешком с раками прошли мимо нас к хатам. Ну, будет сегодня пир у деда, и мы не ошиблись...
С темнотой охота прекратилась, охотники вылезли из воды, каждый обвешанный трофеями, и лишь мои два селезня скромно висели у меня на поясе, а многочисленные пиявки — на ногах. «Ну что, инженер... Настрелял?.. Это тебе не астролябию наводить... тут нужно понимать дело...» — острил Макарыч и, спасибо ему, помог мне освободиться от пиявок. С шутками и смехом направились мы на хутор. Там уже ожидали нас. Стол, уставленный всякой снедью: в мисках раки, поджаренные караси, малосольные огурцы, помидоры с луком, а в стороне из казанка вкусно пахло куриным супом. Тут же на вертеле поджаривался молодой барашек. Действительно, дед настрелял куда больше нас... Писарь отбил красный сургуч, ловко «поддал в донышко» и расставил бутылки. Дед снял шапку, набожно перекрестился и благословил вечерю. И, конечно, первая чарка — Георгиевскому кавалеру и фельдфебелю Шкарупе. Дед торжественно взял чарку, обвел всех глазами и молвил:
— Ну, дай Боже, що гоже, а що не гоже — не дай Боже... Боже, царя храни... — и затем опрокинул ее в рот... крякнул... обтер усы рушником и пригласил всех начинать. Гости не заставляли себя ждать, наполняли чарки и под закуску опрокидывали их куда следовало. Подносили деду вторую, третью...
Дед сразу как-то помолодел и пришел в движение. Рукава его черкески то поднимались, то опускались, как крылья степного орла, собирающегося куда-то лететь. А тут поддал жару писарь:
— А ну, расскажите нам, как вы турка воевали, Осман-пашу в плен взяли и кавалера заслужили...
Дед как будто только и ждал этого вопроса. Он обвел всех взором, дотронулся до креста, минуту помолчал, как будто собирая мысли в один заряд, чтобы одним выстрелом ответить на все вопросы.
— Та було... Боже, царя храни... Прилетав в наш отряд на билом кони сам Скобелев... билый генерал. Вин був заговоренный — ни пули, ни ядра его не брали... и таку речь держав...
«Орлы непобедимые... Государь анпиратор, Его Величество повилив перескочить Балкански горы и повысить руське знамя на воротах Цариграда. Завтра у зорю я повыду вас на штурм Плевны... Уповаю на храбрых козакив кубанцив, шо их предки булы запорожци... шо воны томились у кайданах в турецкий неволе». Ну, як сказав цэ слово, так у мэнэ прямо мурашкы по кожи полизлы... Ну, думаю, Шкарупа, или ты завтра прославишь свою грудь геройскую, или положишь свой живот за веру, царя и Отечество. Переодився я в чисту сорочку, прочитав «Живый в помощи»... и перед утром в атаку марш... марш. Турки: алла, алла. Мы — ура, ура... оны на нас... мы на них... Пули жужжат, як бжелы, ядра шыпять, як змии, лопаются... то там, то там падают люды... но хиба можно побидыть козачу силу?.. Я з станышниками-роговчанами ускочив у неприятельску траншею и начав направо и налево колоть гололобых, а сам крычу: «Боже, царя храни, если хочешь, шоб я тобы жисть сохраныв, скорийше сдавайся у плен...» Ну, набрали мы их цилый батальон и знамя с полумесяцем захватилы. Тут мини и вышов крест 4-й степени, а медали я раньше получив за разведку.
Мы все закричали деду «Ура!» и поднесли новую чарку. Он выпил и начал постепенно угасать. Невестки бережно взяли его под руки и увели на покой. А пир продолжался... После куриного супа подали барашка, пошли песни, и на сцену выступил Макарыч. В присутствии хозяина он томился второстепенной ролью и решил себя вознаградить. Иван Петрович Чуйко, заведующий двуклассным училищем, решил его разыграть:
— А ну, Макарыч, теперь ты расскажи нам про свое геройство, как ты убил за Кубанью десять кабанов, а одиннадцатый загнал тебя на ясень, и на второй день бабы сняли тебя с дерева.
Макарыч был большой рассказчик «необыкновенных случаев», повторяя их в тысячный раз и прибавляя что-нибудь новое. Он и теперь приготовился было рассказать, но Иван Петрович — человек с большим юмором, когда выпьет, не выдержал: хмыкнул через усы и громко заявил:
— Ну и брешешь же ты, Макарыч...
Все разразились хохотом, и громче всех сам рассказчик.
Но нет такой компании, которая бы не расходилась. Всех начал одолевать сон. Костры, разведенные для освещения и разгона комаров, начали потухать.
— Петрыч... А ну, затянем напоследок мою любимую: «Та булы у кума бжелы...», — попросил Макарыч. У Ивана Петровича была пасека, и такие приятели, как Макарыч, часто надоедали ему с просьбой меда, и тогда ныне покойный в шутку им напевал:
Та булы у кума бжелы...
Та булы у кума бжелы,
Тру-ды-ли-ли... бжелы.
Та просив кум у кума меду...
Та просив кум у кума меду,
Тру-ды-ли-ли... меду,
А кум ему дулю, дулю...
Этой песней мы и закончили наш пир у деда и на свежем сене под открытым небом улеглись спать. Хутор погрузился в ночную тьму.
Тишина... Лишь на реке где-то всплеснула большая рыба, крякнул селезень, да доносился таинственный шелест камышей. Вокруг хутора бдительно несли сторожевую службу собаки.
Проснулись мы утром поздно, на охоту никто не пошел, а, позавтракав варениками с маслом и сметаной и опохмелившись хорошенько, поехали обратно в станицу. Любезный хозяин проводил нас до межи, мы еще раз поблагодарили его за гостеприимство и радушие. Последний раз махнув нам цепком, он ушел на свой хутор.
Кто теперь на этом хуторе и как принимают гостей — не знаю. Но куга и камыши, наверное, остались... Если бы они могли говорить, то лучше бы меня рассказали о жизни и доле казачьей...
(окончание)
журнал «Родная Кубань»
2013
№ 3
стр.14-17
Федор Головко
«Нет ничего милее»
глава «В гостях у деда Шкарупы»
Я ясно видел, как возле Макарыча, Шевченки и писаря падали убитые утки, но на меня ни одна не налетала — все шли посередине рукава. Мне это надоело, и я, сбросив свои «щтиблеты» и засучив рукава, полез в воду. Пиявки немедленно впились в голые икры, но я не обращал на них внимания и, забыв все наставления Макарыча насчет «позиции», открыл пальбу по всякой пролетающей утке. Ничего нет удивительного, что пару селезней взял и я, расстреляв из 50 набитых патронов добрую половину. Солнце уже начало садиться, а тысячи уток, потревоженных непрошенными в их царстве гостями, носились над камышами. Две невестки деда с бреднем на плечах и мешком с раками прошли мимо нас к хатам. Ну, будет сегодня пир у деда, и мы не ошиблись...
С темнотой охота прекратилась, охотники вылезли из воды, каждый обвешанный трофеями, и лишь мои два селезня скромно висели у меня на поясе, а многочисленные пиявки — на ногах. «Ну что, инженер... Настрелял?.. Это тебе не астролябию наводить... тут нужно понимать дело...» — острил Макарыч и, спасибо ему, помог мне освободиться от пиявок. С шутками и смехом направились мы на хутор. Там уже ожидали нас. Стол, уставленный всякой снедью: в мисках раки, поджаренные караси, малосольные огурцы, помидоры с луком, а в стороне из казанка вкусно пахло куриным супом. Тут же на вертеле поджаривался молодой барашек. Действительно, дед настрелял куда больше нас... Писарь отбил красный сургуч, ловко «поддал в донышко» и расставил бутылки. Дед снял шапку, набожно перекрестился и благословил вечерю. И, конечно, первая чарка — Георгиевскому кавалеру и фельдфебелю Шкарупе. Дед торжественно взял чарку, обвел всех глазами и молвил:
— Ну, дай Боже, що гоже, а що не гоже — не дай Боже... Боже, царя храни... — и затем опрокинул ее в рот... крякнул... обтер усы рушником и пригласил всех начинать. Гости не заставляли себя ждать, наполняли чарки и под закуску опрокидывали их куда следовало. Подносили деду вторую, третью...
Дед сразу как-то помолодел и пришел в движение. Рукава его черкески то поднимались, то опускались, как крылья степного орла, собирающегося куда-то лететь. А тут поддал жару писарь:
— А ну, расскажите нам, как вы турка воевали, Осман-пашу в плен взяли и кавалера заслужили...
Дед как будто только и ждал этого вопроса. Он обвел всех взором, дотронулся до креста, минуту помолчал, как будто собирая мысли в один заряд, чтобы одним выстрелом ответить на все вопросы.
— Та було... Боже, царя храни... Прилетав в наш отряд на билом кони сам Скобелев... билый генерал. Вин був заговоренный — ни пули, ни ядра его не брали... и таку речь держав...
«Орлы непобедимые... Государь анпиратор, Его Величество повилив перескочить Балкански горы и повысить руське знамя на воротах Цариграда. Завтра у зорю я повыду вас на штурм Плевны... Уповаю на храбрых козакив кубанцив, шо их предки булы запорожци... шо воны томились у кайданах в турецкий неволе». Ну, як сказав цэ слово, так у мэнэ прямо мурашкы по кожи полизлы... Ну, думаю, Шкарупа, или ты завтра прославишь свою грудь геройскую, или положишь свой живот за веру, царя и Отечество. Переодився я в чисту сорочку, прочитав «Живый в помощи»... и перед утром в атаку марш... марш. Турки: алла, алла. Мы — ура, ура... оны на нас... мы на них... Пули жужжат, як бжелы, ядра шыпять, як змии, лопаются... то там, то там падают люды... но хиба можно побидыть козачу силу?.. Я з станышниками-роговчанами ускочив у неприятельску траншею и начав направо и налево колоть гололобых, а сам крычу: «Боже, царя храни, если хочешь, шоб я тобы жисть сохраныв, скорийше сдавайся у плен...» Ну, набрали мы их цилый батальон и знамя с полумесяцем захватилы. Тут мини и вышов крест 4-й степени, а медали я раньше получив за разведку.
Мы все закричали деду «Ура!» и поднесли новую чарку. Он выпил и начал постепенно угасать. Невестки бережно взяли его под руки и увели на покой. А пир продолжался... После куриного супа подали барашка, пошли песни, и на сцену выступил Макарыч. В присутствии хозяина он томился второстепенной ролью и решил себя вознаградить. Иван Петрович Чуйко, заведующий двуклассным училищем, решил его разыграть:
— А ну, Макарыч, теперь ты расскажи нам про свое геройство, как ты убил за Кубанью десять кабанов, а одиннадцатый загнал тебя на ясень, и на второй день бабы сняли тебя с дерева.
Макарыч был большой рассказчик «необыкновенных случаев», повторяя их в тысячный раз и прибавляя что-нибудь новое. Он и теперь приготовился было рассказать, но Иван Петрович — человек с большим юмором, когда выпьет, не выдержал: хмыкнул через усы и громко заявил:
— Ну и брешешь же ты, Макарыч...
Все разразились хохотом, и громче всех сам рассказчик.
Но нет такой компании, которая бы не расходилась. Всех начал одолевать сон. Костры, разведенные для освещения и разгона комаров, начали потухать.
— Петрыч... А ну, затянем напоследок мою любимую: «Та булы у кума бжелы...», — попросил Макарыч. У Ивана Петровича была пасека, и такие приятели, как Макарыч, часто надоедали ему с просьбой меда, и тогда ныне покойный в шутку им напевал:
Та булы у кума бжелы...
Та булы у кума бжелы,
Тру-ды-ли-ли... бжелы.
Та просив кум у кума меду...
Та просив кум у кума меду,
Тру-ды-ли-ли... меду,
А кум ему дулю, дулю...
Этой песней мы и закончили наш пир у деда и на свежем сене под открытым небом улеглись спать. Хутор погрузился в ночную тьму.
Тишина... Лишь на реке где-то всплеснула большая рыба, крякнул селезень, да доносился таинственный шелест камышей. Вокруг хутора бдительно несли сторожевую службу собаки.
Проснулись мы утром поздно, на охоту никто не пошел, а, позавтракав варениками с маслом и сметаной и опохмелившись хорошенько, поехали обратно в станицу. Любезный хозяин проводил нас до межи, мы еще раз поблагодарили его за гостеприимство и радушие. Последний раз махнув нам цепком, он ушел на свой хутор.
Кто теперь на этом хуторе и как принимают гостей — не знаю. Но куга и камыши, наверное, остались... Если бы они могли говорить, то лучше бы меня рассказали о жизни и доле казачьей...
(окончание)
Комментариев нет:
Отправить комментарий