1-я часть
Сборник
СЛАВЫ КУБАНЦЕВ
И. Борец
Том 1
Краснодар, 2010
(печатается по одноименному изданию Екатеринодар, 1916)
В.И. Зализняк
Мобилизация на Кубани
Ночь тихая, ясная, весенняя ночь. Жители станицы П-й почивают мирным и безмятежным сном, а вместе с ними почивал и молодой казак Василий Зозуля. И видел Зозуля чудные сны. Снилось ему: весна — пора посевов; снилось ему знойное лето с его уборкою богатых нив; снилось ему и отправка хлеба на ближайший рынок.
И долго бы убаюкивали Василия приятные сны, если бы их не прервал тревожный колокольный звон.
— Дин-бом... дин-бом... дин-бом... — раздавалось с церковной колокольни.
Василий открыл глаза, но спросонья ничего не мог разобрать. Пролежав несколько секунд и прислушавшись, он ясно стал разбирать частые удар большого колокола (звона же маленького он из-за отдаленности своей хаты от церковной площади не слыхал). Думая, что в станице пожар, Зозуля вскочил с кровати и, толкая свою жену, со словами: «Оксано!.. Оксано!.. вставай!.. дзвонят на пожар!..» босиком и без шапки, накинув только кожух на плечи, вышел он из хаты. На дворе Василий стал смотреть во все стороны, желая узнать место пожара; вдруг глаза его остановились на церковной колокольне, на которой, тихо покачиваясь, горели красные фонари. Екнуло сердце Василия, он знал, что этот звон и фонари призывают казаков на войну. Скорыми шагами он отправился в хату, в которой Оксана уже зажгла лампу.
— А шо, Василю, де горить? — обратилась Оксана к мужу.
— Горыть, Оксано, та тильки не в нас!.. Горыть там... далеко... за горами, за долами... а нас клычуть тушить той пожар, — ответил жене Зозуля.
— Та кажи бо толком!.. бо ты, кажысь, спросонку ще не росчумавсь?..
— Ни, жинко! росчумавсь... и як хочешь знать, то це дзвонят... це дзвонят на мобилизацию!
— О, Господы, Господы! — всплеснув руками, вскричала Оксана. — Щож теперь робыты?..
— Та те треба робыты, що ты вкладай сумы, а я пиду сидлать Вороного (так Зозуля называл своего строевого коня), а потим треба йихать у правление и там почуем, що нам скажут!
В хате наступила тишина. Слышно было только, как Зозуля, натягивая сапоги, сопел, да изредка из угла раздавались тяжелые вздохи Оксаны. Одевши сапоги, шапку и бешмет, Василий вышел из хаты седлать коня.
Оксана продолжала укладывать нужные вещи в сумы; горькие слезы застилали глаза и мешали разбирать предметы — она брала то одну вещь, то другую, впихивала в сумы, то обратно вынимала их, но, в конце концов, вещи были уложены и она вынесла их во двор к Василю, который подтягивал уже последнюю подпругу у седла.
— На-ж, Оксано, подерж Вороного, а я пиду вдиваться, — сказал Зозуля, подавая жене повод уздечки.
— Боже мий, Боже!.. та як же сумно, та страшно! Хочь бы пересталы дзвонить! — вытирая слезы, сказала Оксана, принимая повод из рук Василия.
По уходе Василия в хату Оксана стала гладить коня по холке, затем обвила его шею руками и тихо-тихо зарыдала. Вороной, ровно сочувствуя горю хозяйки, положил свою красивую голову Оксане на плечо и только фыркал, раздувая ноздри.
Зозуля, войдя в хату, надел черкеску, кинжал, погонным ремнем пристегнул шашку к поясу и стал себя осматривать. Это был высокого роста казак. Белое в веснушках лицо дышало здоровьем, а черные усы и брови еще более выделяли белизну лица и делали Зозулю красавцем, широкие плечи свидетельствовали о силе. Осмотревши себя, Василий перекрестился и, надевши папаху, вышел из хаты. Скрипнула дверь, Оксана подняла голову и, увидев Василия, вытерла рукавом рубахи глаза.
Василий подошел к Оксане и, принимая от нее коня, сказал:
— Ну идыж отчиняй ворота! — Затем, потрепав Вороного по бедрам, он вскочил на него. Конь взвился на дыбы.
— Бач як разжирив! Пидожды, не басуй, скоро сало спаде с тебе. Теперь бач и на дыбкы стаешь! — ласкаво говорил Зозуля, выезжая за ворота своего двора.
— Зачиняй ворота! — сказал он Оксане и, приподнявшись в седле, тихо помчался к станичному правлению.
Звон продолжался. Где-то далеко трубач трубил сбор. По улицам скакали к правлению казаки, туда шли и старики, толкуя по дороге о пережитом ими старом времени, когда они молодецки «рубалы турка, та черкеса».
Оксана простояла некоторое время у ворот, затем затворила их и пошла в хату, в которой раздавался плач восьмимесячного ее сына Иванька.
Войдя в хату, Оксана подошла к колыбельке, взяла из нее сына и уселась на лавку. Дитя, узнавши мать, перестало плакать и, улыбаясь, потянулось к матери, произнося «ма... ма... ма... ма...».
— Сыну мий, сыну! — проговорила Оксана, прижимая Иванька к груди. — Дитятко мое дорогое!..
А дальше Оксана не могла говорить: глухое рыдание вырвалось из ее груди, и тихо полилось оно по всем закоулкам Зозулиной хаты.
Выплакавшись, Оксана покормила сына и, укачавши его в люльке, вышла во двор. Звона уже не было слышно. Месяц, выйдя из-за туч, разливал свой молочный свет. В воздухе потянуло утренней прохладой. Повсюду стояла мертвая тишина. Оксана пошла обратно в хату, потушила лампу, прилегла на кровать и, тяжело вздыхая, заснула.
Сборник
СЛАВЫ КУБАНЦЕВ
И. Борец
Том 1
Краснодар, 2010
(печатается по одноименному изданию Екатеринодар, 1916)
В.И. Зализняк
Мобилизация на Кубани
Ночь тихая, ясная, весенняя ночь. Жители станицы П-й почивают мирным и безмятежным сном, а вместе с ними почивал и молодой казак Василий Зозуля. И видел Зозуля чудные сны. Снилось ему: весна — пора посевов; снилось ему знойное лето с его уборкою богатых нив; снилось ему и отправка хлеба на ближайший рынок.
И долго бы убаюкивали Василия приятные сны, если бы их не прервал тревожный колокольный звон.
— Дин-бом... дин-бом... дин-бом... — раздавалось с церковной колокольни.
Василий открыл глаза, но спросонья ничего не мог разобрать. Пролежав несколько секунд и прислушавшись, он ясно стал разбирать частые удар большого колокола (звона же маленького он из-за отдаленности своей хаты от церковной площади не слыхал). Думая, что в станице пожар, Зозуля вскочил с кровати и, толкая свою жену, со словами: «Оксано!.. Оксано!.. вставай!.. дзвонят на пожар!..» босиком и без шапки, накинув только кожух на плечи, вышел он из хаты. На дворе Василий стал смотреть во все стороны, желая узнать место пожара; вдруг глаза его остановились на церковной колокольне, на которой, тихо покачиваясь, горели красные фонари. Екнуло сердце Василия, он знал, что этот звон и фонари призывают казаков на войну. Скорыми шагами он отправился в хату, в которой Оксана уже зажгла лампу.
— А шо, Василю, де горить? — обратилась Оксана к мужу.
— Горыть, Оксано, та тильки не в нас!.. Горыть там... далеко... за горами, за долами... а нас клычуть тушить той пожар, — ответил жене Зозуля.
— Та кажи бо толком!.. бо ты, кажысь, спросонку ще не росчумавсь?..
— Ни, жинко! росчумавсь... и як хочешь знать, то це дзвонят... це дзвонят на мобилизацию!
— О, Господы, Господы! — всплеснув руками, вскричала Оксана. — Щож теперь робыты?..
— Та те треба робыты, що ты вкладай сумы, а я пиду сидлать Вороного (так Зозуля называл своего строевого коня), а потим треба йихать у правление и там почуем, що нам скажут!
В хате наступила тишина. Слышно было только, как Зозуля, натягивая сапоги, сопел, да изредка из угла раздавались тяжелые вздохи Оксаны. Одевши сапоги, шапку и бешмет, Василий вышел из хаты седлать коня.
Оксана продолжала укладывать нужные вещи в сумы; горькие слезы застилали глаза и мешали разбирать предметы — она брала то одну вещь, то другую, впихивала в сумы, то обратно вынимала их, но, в конце концов, вещи были уложены и она вынесла их во двор к Василю, который подтягивал уже последнюю подпругу у седла.
— На-ж, Оксано, подерж Вороного, а я пиду вдиваться, — сказал Зозуля, подавая жене повод уздечки.
— Боже мий, Боже!.. та як же сумно, та страшно! Хочь бы пересталы дзвонить! — вытирая слезы, сказала Оксана, принимая повод из рук Василия.
По уходе Василия в хату Оксана стала гладить коня по холке, затем обвила его шею руками и тихо-тихо зарыдала. Вороной, ровно сочувствуя горю хозяйки, положил свою красивую голову Оксане на плечо и только фыркал, раздувая ноздри.
Зозуля, войдя в хату, надел черкеску, кинжал, погонным ремнем пристегнул шашку к поясу и стал себя осматривать. Это был высокого роста казак. Белое в веснушках лицо дышало здоровьем, а черные усы и брови еще более выделяли белизну лица и делали Зозулю красавцем, широкие плечи свидетельствовали о силе. Осмотревши себя, Василий перекрестился и, надевши папаху, вышел из хаты. Скрипнула дверь, Оксана подняла голову и, увидев Василия, вытерла рукавом рубахи глаза.
Василий подошел к Оксане и, принимая от нее коня, сказал:
— Ну идыж отчиняй ворота! — Затем, потрепав Вороного по бедрам, он вскочил на него. Конь взвился на дыбы.
— Бач як разжирив! Пидожды, не басуй, скоро сало спаде с тебе. Теперь бач и на дыбкы стаешь! — ласкаво говорил Зозуля, выезжая за ворота своего двора.
— Зачиняй ворота! — сказал он Оксане и, приподнявшись в седле, тихо помчался к станичному правлению.
Звон продолжался. Где-то далеко трубач трубил сбор. По улицам скакали к правлению казаки, туда шли и старики, толкуя по дороге о пережитом ими старом времени, когда они молодецки «рубалы турка, та черкеса».
Оксана простояла некоторое время у ворот, затем затворила их и пошла в хату, в которой раздавался плач восьмимесячного ее сына Иванька.
Войдя в хату, Оксана подошла к колыбельке, взяла из нее сына и уселась на лавку. Дитя, узнавши мать, перестало плакать и, улыбаясь, потянулось к матери, произнося «ма... ма... ма... ма...».
— Сыну мий, сыну! — проговорила Оксана, прижимая Иванька к груди. — Дитятко мое дорогое!..
А дальше Оксана не могла говорить: глухое рыдание вырвалось из ее груди, и тихо полилось оно по всем закоулкам Зозулиной хаты.
Выплакавшись, Оксана покормила сына и, укачавши его в люльке, вышла во двор. Звона уже не было слышно. Месяц, выйдя из-за туч, разливал свой молочный свет. В воздухе потянуло утренней прохладой. Повсюду стояла мертвая тишина. Оксана пошла обратно в хату, потушила лампу, прилегла на кровать и, тяжело вздыхая, заснула.
Комментариев нет:
Отправить комментарий