Сергей Макеев
У ворот Кубани

Красные, тесня Добровольческую армию, подходили к Ростову. Эвакуация города шла быстрым темпом, но одна линия Владикавказской железной дороги, с нехваткой паровозов и подвижного состава и с отсутствием распорядительности, не могла выполнить той тяжелой задачи, которая выпала на ее долю. Само собой разумеется, что эшелоны с провиантом и английским обмундированием обливались керосином и сжигались, дабы не достались в руки врага.
Нередко многие, любуясь пожарищем, с горечью в сердце вопрошали: «почему же не вывезли раньше? зачем тянули до последнего момента? кому от этого польза?»
Почему не вывезли раньше? Странный вопрос! Да потому, что никто из высших чинов командования не допускал такого быстрого исхода, а если кто-нибудь и указывал на возможность преждевременной катастрофы, то все же в глаза говорилось, что «на Шипке все спокойно» и нет оснований «создавать панику». Таким образом, дотянули до последней минуты и, в то время, когда войсковые части за отсутствием теплой одежды замерзали в сальских степях, тут же на глазах голодных, морально издерганных и озлобленных воинов предавалось огню то добро, которое так необходимо было в армии.
Ростов отстаивала горсть храбрецов. Напрасная кровь лилась на улицах города, сдерживая стремительный натиск врага, но обескровленные части не выдержали и бросились на единственную переправу через Дон.
По замерзшим комьям, недавней осенней распутицы, сплоченная масса былых рыцарей двигалась на Батайск, где сосредоточились в теплых вагонах многочисленные штабы с их командами и конвоем. Усталые, издерганные полки шли на Кубань — единственную надежду на спасение... Приветливые казачьи хаты с теплом и уютом ласково манили к себе изголодавшихся воинов. Одни шли к себе домой, как полноправные хозяева, другие — гости, еще не так давно ругавшие кубанцев за их самостийность, «измену» общероссийскому делу, и кричавшие о том, что нужно разбить, уничтожить, смести с лица земли непокорное казачество.
Батайск представлял из себя шумное море, разгулявшееся в бурю, в непогоду. Некоторые войсковые начальники пытались разобраться в этом хаосе, удержать отступавшие полки, создать из них заслон, чтобы выиграть время и, не расставаясь с удобными теплушками, спокойно выбраться в глубокий тыл; иные же, стараясь не задерживаться в Батайске, походным порядком шли на Кубань, не видя возможности продолжать борьбу в подобной обстановке.
Отсутствие транспорта, теплой одежды, голод и холод царили вокруг и безжалостно умерщвляли гражданский долг и честь в сердцах воинов, искоса поглядывавших на пульмановские вагоны.
М-ский Кубанский полк, истрепанный в неравных боях и обескровленный в последние стычки с неприятелем, на усталых, тощих конях медленно тащился к Батайску.
Из Ростова, уже занятого большевиками, вдогонку летели снаряды, сердито шипя и разворачивая землю, крепко скованную декабрьскими морозами. Но, казалось, никто не обращал на них внимания, — так все были заняты голодными думами и родной далью, манящей к себе в широкие объятия.
Приближался зимний вечер... Необходимость заставляла остановиться на ночлег в Батайске, чтобы дать отдых лошадям и достать в забивших до отказа станцию вагонах что-либо из фуражного и провиантского довольствия.
К командиру полка подъехал в черном казачьем: полушубке и с красным башлыком, обмотанным вокруг шеи, молодой офицер-адъютант.
— Что, брат, холодно? — ласково спросил командир, ежась под дырявой буркой.
— Свежо, нечего сказать, — бодро ответил адъютант, — и холодно и голодно! А что будем делать, господин полковник: в Батайске останемся на ночлег, или пойдем дальше? — спросил он своего командира.
— Уж дальше никак не пойдешь, не на чем! Лошади свалятся в пути. Волей неволей остановимся в Батайске, и, если возможно, достанем фуража в интендантстве.
— Хорошо бы кого-нибудь отправить с чековым требованием раньше, чтобы к нашему приходу все уже получил?
— Какое, к чертовой матери, чековое требование! — вспылил полковник, — а в Ростове сколько всего бросили большевикам, тоже по чековому требованию?!
— Так точно, но ведь вы знаете нашу канцелярщину: им вынь да положь, а через час зажгут; или того хуже, просто бросят, — заметил адъютант.
— Напишите и дайте на подпись. Нет, подождите! Знаете, что? Поезжайте вы вперед с двумя ординарцами и оборудуйте, что нужно, по вашему усмотрению, а я спешу в полк и пойдем в поводу. Ноги чертовски мерзнут...
Адъютант, прежде чем ехать, опросил в сотнях о количестве людей и лошадей.
— Семь! Тринадцать! Девять! Двадцать два! — доносилось из сотен.
Боевой полк в пятьдесят семь шашек... а под Орлом было тысячу двести. Все растеряно на полях России во имя «единой неделимой».
Пока полк, отогреваясь на ходу, приближался к Батайску, адъютант нырял по многочисленным штабам и воинским учреждениям, выпрашивая и умоляя отпустить что-нибудь из интендантства. В некоторых из них получался отказ, но в мягкой форме:
— Ничего нет, голубчик, с удовольствием бы дали! Обратитесь к Иксу.
Адъютант бежал к Иксу, но оттуда направляли к Игреку. В иных штабах, узнавая, какая часть просит довольствие и фураж, сопровождали молодого офицера руганью по адресу всего Кубанского Войска.
— Вам не довольствие нужно дать, а веревку! Изменники! Фронт бросили! Перевешать нужно всех!
Так продолжалось до подхода полка, а когда пришли голодные, усталые казаки, то адъютант со слезами на глазах показал только место для коновязи и для бивачных костров.
— Что ж делать, — сердито пробурчал полковник, — должно быть, придется коням прочитать газеты главкома, а казакам потанцевать возле огня!
— Я пошлю в разведку своих хлопцев, быть может, кое-что и разыщут! — сказал командир одной из сотен, бравый есаул, с красивыми черными усами и в серой барашковой шапке.
— Единственная мера! Раз отказывают в интендантстве, значит нужно промышлять самим! А я все-таки попытаюсь погулять по штабам, да, кстати, узнаю, нет ли каких распоряжений.
Полковник пошел «гулять» по штабам, а казаки стали разводить костры и греть воду для чая. Надежда, что все-таки, быть может, что-нибудь и перепадет не покидала ни на минуту. Казаки второй сотни достали где-то в вагонах тюк соломы и спешно раскидывали голодным лошадям. Многие с завистью смотрели и тихонько спрашивали счастливцев:
— Дэ це вы найшлы? Може там ище е?
— Пошукайтэ по вагонах може и найдэтэ!
От третьей сотни отделилась группа и, разговаривая вполголоса, скрылась в станционном лабиринте. Адъютант заметил, но не окликнул, лишь только предупредил вахмистров, чтобы до возвращения командира полка не распускали людей, ибо может последовать какое-нибудь распоряжение боевого характера.
В разговор вмешался командир первой сотни.
— Какое боевое распоряжение? Прежде нужно подумать о казачьем брюхе, а потом воевать. Да и на чем?
Вернулся полковник, на вопрос адъютанта «как дела», — нервно закутываясь в бурку и ложась у костра, ответил:
— Хуже не может быть! Переночуем и утром двинемся дальше. Здесь не добьешься ничего. Одни потеряли голову, а другие благодушествуют в вагонах и пишут суровые приказы. А в общем всех их к чертовой матери! Утром на Кубань!
Один за одним усталые и голодные располагались казаки на покой, подставляя иззябшие ноги ближе к догоравшим кострам. Кто был одет потеплее, тот сразу заснул богатырским сном; в дырявых же бурках или в легких английских шинелях, ежились, стонали, и, не выдерживая, поднимались, закуривали и устремляли взор в морозное рождественское небо, украшенное мириадами ярких, мерцающих звездочек.
Группа казаков третьей сотни, отправившаяся на поиски фуража и довольствия, как стая голодных волков, рыскала между вагонами, нюхая, шаря и заглядывая во все темные уголки. Вагоны были заперты. Кое-где бродили часовые, охраняя казенное имущество. Осторожно, чтобы не попасться, подходили, щупали запоры и, не решаясь приступить к делу, отходили в сторону.
— Что ж, братцы, бродить зря нечего! Попробуем один на рождественское счастье! — дрожащим от волнения и страха голосом предложил один из казаков.
— А что если пустой, или со снарядами? Зря только...
Но не успел окончить своей фразы довольно пожилой урядник, как подскочивший казак обратил внимание всех на полуоткрытый соседний вагон.
— Мешкать нечего! Заглянем туда!
Подсаживая друг друга, влезли в вагон. Слабый свет спички осветил внутренность. Запах соленой рыбы доносился из бочек, стоявших рядами вдоль стены.
— На рыбу попали, должно ахтарская сельдь!
Вмиг заработали кинжалы...
— Ну, так я и угадал, селедка! — доставая вонючую рыбу из грязного рассола, произнес усатый урядник.
— Во что бы ее набрать, чтобы отнести в сотню? На огне поджарим, так съедим за свежую! А ну, ты, Дуб, ты, брат, помоложе, сбегай-ка на кухню за ведром!
— Слушаю, господин взводный! — отчеканил молодой казак Дуб и быстро спрыгнул с вагона.
Но только Дуб соскочил и сделал несколько прыжков, как в след ему послышался грозный оклик:
— Кто здесь?! Стой!
Дуб ловко подскочил под вагон и притих между рельсами. Какие-то люди с фонарем быстро приближались к нему, но вдруг остановились у полуоткрытого вагона. Луч фонаря скользнул внутрь.
— А, сукины сыны, мародерством занимаетесь! Вылезай вон, сволочь! — закричал офицер, пришедший с командой солдат.
— Да мы ничего, мы от холода залезли ваше благородие! — испуганно от неожиданности оправдывались казаки.
— Вылезай сволочь, а то расстреляю на месте!
Казаки послушно спрыгнули с вагона и очутились в кругу солдат комендантской команды. Высокий капитан в «репаной» шапке храбро заломленной на затылок и с рыжими, щетинистыми усами, размахивая наганом, кричал :
— Воевать вас нет, а в тылу грабежом заниматься! По ночам замки взламывать! По вагонам шарить! Мерзавцы!
— Никто не взламывал, господин... есаул, вагон был открыт! — заметили в свое оправдание виновные.
— Врете негодяи! Интендантские вагоны все заперты! Отправить их в штаб корпуса!
Солдаты застучали коваными сапожищами и скрылись в темноте, сопровождая арестованных.
Когда все стихло, Дуб выбрался из-под вагона и опрометью пустился в сотню.
— Господин подхорунжий, а господин подхорунжий, — толкал он спавшего на сотенной повозке, вахмистра Лысенко.
— Га? Шо? — отозвался последний.
— Бида трапылась з хлопцямы! Арэстувалы!
— 3 якыми хлопцямы? Дэ арэстувалы? Докладай толком, варэник тоби в рот!
Дуб, не придя еще как следует в себя, с трудом изложил суть дела.
— Эге! — многозначительно промолвил вахмистр, выслушав доклад казака, — так кажешь в штаб иx повэлы? Дило поганэ!
Подхорунжий Лысенко тотчас нее поставил в известность командира сотни, спавшего возле походной кухни на грязных мешках, а тот в свою очередь доложил обо всем случившемся командиру полка. В то время, когда сонный полковник выслушивал командира сотни, и собирался идти на выручку казаков, комендантский капитан уже писал рапорт в теплом штабном вагоне, предназначенном специально для дежурного комендантского офицера. Затягиваясь душистой папиросой, подбирал стильные выражения и, прищурившись, смотрел в потолок.
Разрешите войти? — громко пронеслось по вагону.
— Кто там? В чем дело? — строго спросил капитан, но увидев штаб-офицерские погоны, приподнялся со стула и сразу изменил тон.
— Чем могу служить, господин полковник?
Командир полка представился и, изложив обстоятельства, кои вынудили казаков «шарить» по вагонам, просил освободить их.
— Никак не могу этого сделать, господин полковник! По долгу службы, как дежурный офицер, я должен донести высшему начальству. Они пойманы на месте преступления!
— Но ведь преступление-то выразилось в краже вонючей селедки, которую, к тому же, не успели даже вытащить из бочки?
— Это безразлично! Утром я доложу начальнику штаба корпуса и передам рапорт: Вы можете обратиться в штаб корпуса.
— По крайней мере, я могу видеть арестованных?
— При всем желании и этого разрешить не могу!
С грустным настроением полковник вышел из комендантского вагона и направился в полк...
«Утро вечера мудренее! — утешал он себя, — переговорю завтра с начальником штаба и, наверное, все улажу».
Перед рассветом погода изменилась. Потягнул северо-западный ветер, затянуло небо, засыпала снежная пурга, покрывая голую землю белым покровом.
Все замело вокруг... и живое и мертвое. Сердце обливалось кровью, при виде лошадей, дрожавших от холода, хватавших с жадностью снежные хлопья и нервным храпом напоминавших о себе.
— На Кубань! На Кубань! Скорее, не медля ни минуты!
К походу на Кубань приготовились вмиг. Лишь бы освободить арестованных и в путь: добраться до первой станицы, а там хоть трава не расти. Командир полка, сделав последние распоряжения, торопливо пошел в Штаб корпуса. Уверенность в благополучный исход, не покидала его с вечера.
«Вот, поговорю сейчас с начальником штаба, выложу ему всю правду матушку, пусть знает, где собака зарыта! Стыдно будет, когда узнает, кто виноват во всем!» — размышлял полковник, приближаясь к штабу.
«Казаки грабители! А кого они ограбили? Интендантство? Так ведь интендантство систематически грабило казаков в продолжении многих лет! Но, интендантов за это не арестовывают! Так, как будто, и должно быть. А казаков за тухлую селедку арестовали. Разве эго грабеж? Они брали свое, положенное им по закону, по праву...»
Часовой у штабного вагона щелкнул каблуками и, салютуя шашкой, застыл. Полковник очнулся. Ответив на приветствие часового, быстро вошел в вагон.
— Я могу видеть начальника штаба? — спросил он дежурного офицера.
— Можно узнать по какому делу?
Командир полка объяснил. Дежурный офицер скрылся в соседнем купе, где стучали «ремингтоны», строча новые и новые приказы, разъяснения, и донесения.
— Начальник штаба очень занят фронтом, — сказал возвратившийся офицер, — и просит не отнимать у него драгоценные минуты такими пустяками.
— Именно пустяки, я с вами вполне согласен, но ведь при подобной обстановке...
— Подержат под арестом и освободят! — докончил дежурный офицер.
— Так что, можно быть, совершенно спокойным?
— Конечно!
— Честь имею кланяться!
— Всего лучшего, господин полковник!
М-ский кубанский полк вытянулся по Кущевскому Шляху. Северный ветер, с завываньем бросая снежную вагу, румянил лица. Подбадривая коней, бодрились и всадники. Еще, еще один переход и у себя дома...
Полк медленно уходил от Батайска, а вслед ему пять его казаков, качаясь на станционных столбах, посылали последний, прощальный привет родной Кубани.
Суровый генерал, командир корпуса, на рапорте комендантского офицера черкнул:
— Повесить!

календарь-альманах «Вольное Казачество»
на 1930 год
стр. 267-269