Попов В. А. "Кубанские сказы. Лебяжий остров"
Молодый казак Пэтро Сероштан пэрвый раз ишов у розвидку. Ранком помитылы дивчата турэцкый човэн у плавнях, повидомылы атамана, а той вэлив Сероштану выглядить ворога. Моторошно и радисно стало молодому казаку, колы очерэт жовтою стиною оточив його, а товарыши, прыготувавши довги ружныци, прычаилыся позаду на пагорби. Пэтро шаблэю розсовував очэрэт и обэрэжно продвыгався впэрэд до протоки. Довгый пистолэт вин бэрэжно дэржав у правий руки, шоб нэ стряхнуть пороховый запал.
— Бэрэжися,— шепотив очэрэт.
— Нэ ходы,— чавкала пид ногамы зэмля.
Спэрэду, у протокы, трывожно ляскаючи крыльмы, спурхнулы качкы. Воны швыдко пиднялыся нагору и полэтилы.
— Там ворогы! — выришив Пэтро.
Дали можна було нэ йты. Птахы выдалы турэцку засидку. Якшо лэдачи качкы швыдко злитають у высоту и нэсуться вдалыну, выходыть, у плавнях нэспокийно.
— А шо, якшо пидкрастыся та й захопыть турка?! — подумав Пэтро, — Казакы одразу поважать почнуть... И для ридной зэмли потрибну справу зроблю!
Тыхо розсовуючи очерэт, вин рушив упэрэд. От yжe нэзабаром и протока буде.
— Бэ-рэ-жи-ся! — шепотыв очерэт. Вдрух шось важкэ обрушилося на голову казака. Од удару яскрави спалахы блыснулы пэрэд очамы, а потим чорна стина мороку сховала и нэбо, и сонцэ, и очерэт.
— ...Ну шо, казак! Скажеш, дэ ваши залогы?!
— Говоры — одэржиш багато золота. Будэш мовчать — залышишся высить на дэрэви и тэбэ зъидять комари!
Товстый поважный турок сыдив на кылымку, грав кистяною рукояткою пистолэта и дывывся на казака зэлэными злыми очамы. Петро Сероштан высив пэрэд ным, прыкрученый арканом до вэрбы.
Мовчкы дывывся молодый казак на ворога. Туга и прэзырство горилы в його сыних очах. Вин знав, шо нэ мынуть йому лютой смэрти. Алэ навить и думкы в нього нэ було шоб скорытыся туркам, зрадыть товарышив-казакив. Колы выныкае нэбэзпэка для батьковщины, стають казачи сэрця твэрдише стали булатной, и нияки лыха нэ можуть розмякшить их.
Глянув казак удалыну, туды дэ опускалося в лыман багрянэ сонцэ. Дэсь у тий сторони була ридна станыця. Там зараз стоять на стражи браты-казаки, яки обэригають ридну зэмлю. Там, у малэнький хатки, — старый батько и сыва маты. Там ясноока дивчина — Маруся, краще якой нэма никого на свити...
Там — все блызькэ, риднэ, шо дорожче будь-якого золота. Там — батьковщина! Хиба можна показать ворогу дорогу в ридный край, якый выгодував и вскохав тэбэ!
— Хто може йты проты воли аллаха,— вкрадлыво заговорыв турок,— Аллах оддав тэбэ в наши рукы, и ты повынэн скорытыся! Якшо б я бачив, шо аллах хоче твоей пэрэмогы — я нэ став бы протывытыся йому! Турок дистав з широкого поясу шкиряный мишечок и высыпав на руку дэсяток золотых монэт.
— От, дывыся! Ци гроши будуть твоимы, якшо ты скажеш дэ знаходятся ваши залогы... А из грошима ты одразу из простых казакив станэш важлывым пашею... Турок пидкынув монэты на долони, и воны задзвэнилы.
— Ну, скажеш? Чи, клянуся аллахом, я розвяжу твий аркан тикы тоди, колы в повитри замыгтять били мухы и пэрви крыжинкы поплывуть по води... Я тоди буду плысты назад у Трапезонд... И до цього часу од тэбэ, казак, залышаться одни кости. У Пэтра болыла голова, йому хотилося пыть, рукы затэклы од тугой волосяной мотузкы. Турок поправыв червону фэску и знову сказав по-рускы:
— Ну, говоры, казак! Сероштан провив сухым шорсткым языком по губах, глянув на сонцэ, шо потопае в лымани, закрыв очи и мовчкы покачав головою.
— Ты заговорыш, казак! Зранку усэ скажеш! Комари тэбэ змусять говорыть! — просычав турок и пишов у куринь.
Сонцэ усэ ныжче спускалося в рожови воды лыману. Очерэт, здавалося, горив в захидных промэнях сонця. У повитри тонко, як балалаечни струны, задзвэнилы комари. Усэ бильше их сидало на лыцэ казака, на оголэнэ тило, на одкрыти рукы и боси ногы. Тило горило и чесалося од нэзличенных укусив.
— Та й хоч бы одразу вбылы мэнэ... прокляти ворогы! — прошепотыв казак. Туркы вже спалы у своему курэни, прыкрывшись парусом.
— Та й хоч бы дощик пишов и освижив мэнэ! — просыв казак. Та й чисто и ясно було вэчирне нэбо. Тико далэко сынила тэмна хмарынка.
— Гэй, Кубань-рика! Поможи свойому захысныку — молыв казак. Тыхо и бэзлюдно було на лымани. Сонцэ пишло на спочинок, били туманы повзлы од очэрэтив. Казак втомлыво закрыв важки вика. Чи тэ забуття, чи тэ дримота згасыла думкы и послабыла биль.
...Цэ нэ комарынэ дзыжчання, а шелэст кубанскых хвыль. От вона блызько-блызько, ясноока дивчина-красуня Кубань. Чомусь схожа вона на Марусю, тико косы струятыся, як ричкови хвыли...
— Чи чуеш ты мэнэ, моя улюблэна? — запытуе йи казак.
— Чую, мылый! — шепотять ричкови струмэни. Прохолодни рукы пэстять розпалэнилэ лыцэ казака. Мисяц заплутався в улюблэной в косах.
— Чую, мылый! Чую, коханый! — звучить дивочий голос, — Нэ бийся, коханый! Захыснык ридной зэмли нэ вмрэ николы! Свижа волога струмэние по лыцу, и казак жадибно ловыть йи пэрэсохлым ротом...
Холодный ранковый витэрэц розигнав дримоту. Над лыманом повзлы хмури хмары, и капав дрибный дощ. Його пидбадьорлыва свижисть пожвавыла казака. Ранком з курэня, одкынувши парус, вылизлы туркы.
— Ну, як, казак, заговорыш або будэш чекать пэрвого снигу? — посмихаючись, запытав товстый турок, натягаючи фэску. Вин зарэготав, пидийшов блыжче, глянув пид бэрэговый схыл. И вдрух у смэртэльному остраху впав на зэмлю.
— О, аллах, звидкы ж тут сниг! Чому ты, аллах, з гяурам и караеш правовирных?! Та й я нэ пиду проты твоей воли! — злякано прошепотыв турок и рукамы, яки тряслыся, пэрэризав волосяну мотузку, яка пэрэвязувала тило казака, — Я покирный твоий воли, аллах! И я, и мои слугы здаються тоби, казак! Потим вин и його товарыши покирно склалы до ниг Пэтра Сероштана пистоли, крыви шабли, ятаганы.
— Шо такэ? Чи другы-товарыши поспишають до острова на хуткых човнах? Чого злякалыся туркы? — зачудувався казак, звязуючи обрывкамы аркана рукы ворогив, яки тряслыся. Потим Пэтро повэрнувся до схылу и скрыкнув од подыву: унызу вэсь бэрэг був покрытый билою зависою снигу.
— Цэ ты, Кубань, заступылася за свого сына ! — прошептав казак, — Николы нэ бувало, шоб у наших краях у цэй час сниг выпадав...
Хмары умчалыся. Сонцэ выплыло черэз очерэт и залыло яскравым свитлом лыман. Снижна зависа здрыгнулася. Били крыжинкы в бэрэга рушилы, поплыли по води. И вдрух, змахнувши крыльмы, вытягнувши довги струнки шии, тысячи гордых билоснижных птахив пиднялыся в повитря, назустрич сонцю.
— Цэ нэ сниг ! Цэ лэбэди! — скрыкнув казак. Потим вин подo6paв турэцку зброю и повив своих бранцив до човна, шоб одвэзты их на казачий бикэт...
З тых пор малэнькый островэц на лымани звэться Лэбэдячим островом. И черэз багато год, колы на бэрэгах лыману розкынулыся казачи станыци и хуторы, полохлыви и горди птахы як и ранише гниздылыся на малэнькому островку. Казакы памъяталы историю Пэтра Сероштана и нэ чипалы лэбэдив по их гниздовьях.