Плетение корзин из ивовой (вербовой) лозы на дому

мы живем в деревне

мы живем в деревне

мы живем в деревне

корзинка из сосновых иголок

плетение из сосновых иголок

 Адыгейский сыр своими руками, ролик на ю-чубе

 Василь Мова (Лиманский)

КАЗАЧЬИ КОСТИ

На плуг налегая, идет хлебороб,

И каплями пот оросил его лоб;

Но что-то хрустит, упирается плуг. —

Скелет из-под лемеха выглянул вдруг.

Стал пахарь, и кости отрыл, и глядит,

И видит: вот сабля кривая лежит,

И ржавое тут же копья острие —

Оружье казацкое даром гниет...

И пахарь о ниве своей позабыл,

И голову тихо в раздумье склонил.

Ответь же мне, пахарь, скажи, что с тобой?

Зачем так печально поник головой?

Скажи, что за думы нежданно пришли,

От пашни, от плуга куда завели?

Эх ты, работяга, приятель-бедняк!

Ты волю припомнил и думаешь так:

«Вот эти останки истлели навек,

А был ведь когда-то живой человек!

Был рыцарь, родную прославивший рать,

За нас, хлеборобов, он шел воевать;

Он, может, порою и горе знавал,

Зато по степям на свободе гулял,

Он гордую шею в ярмо не клонил,

Трудом непосильным себя не морил,

И доля казачья — как солнце красна:

И слава, и воля на все времена!»

Ну что же ты, пахарь, чего же ты ждешь?

Ты этого чуда уже не вернешь!

Что славой казалось и волей святой, —

Все было напрасной одной суетой!

Привыкло казачество силой все брать,

Не стало свободы других уважать;

Из гущи казацкой паны родились,

Украине на горе они поднялись.

За властью гнались, за чинами они,

Забыли, что брату меньшому сродни,

И всё, что в сражениях он добывал,

За что он столетьями кровь проливал, —

Народное счастье, народную честь,

Свободу и силу, что было, что есть,

Всё продали эти иуды-паны,

Предавшие мать-Украину сыны.

Давно времена те минули, мой друг,

Ни пушек, ни сабель, ни копий вокруг,

Лишь отзвук той славы кровавой живет

Да гнет крепостничества, тягостный гнет!

Расстанься же, друже, с мечтой золотой,

Лишь в сердце храни этот пламень святой,

Да крепче руками чепыгу сжимай,

Да скудную землю под рожь подымай,

И хлебом, что вырастишь в поте лица,

Взрасти для отчизны сынка-молодца!

Чтоб знал он не саблю, не топот коней,

Пусть он за науки берется скорей,

И пусть разберется умом молодым,

Зачем и откуда нас гнетом тупым

Недоля гнетет и томит нищета,

Зачем Украина кругом сирота?

Зачем отреклися паны от нее,

Зачем величают лишь племя свое?

Зачем за панами пошли и попы,

Евангельской церкви гнилые столпы,

Народ оставляя в великой беде,

В сплошной темноте, в беспросветной нужде?

И как свой народ от беды увести,

Чтоб в славе могла Украина цвести?

Вот так-то, к высотам направив свой ум,

Пусть он набирается праведных дум,

Чтоб духом своим все преграды сломил,

Чтоб сердце свое он в добре закалил,

И так, укрепившись в той правде святой,

Пусть он выступает в поход молодой,

Пусть людям несет он немеркнущий свет, —

Ведь в мире прекраснее подвига нет.

Где кривда народная, там его враг,

А счастье народное — рыцарский стяг!

Высокая мысль — его доблести меч,

И сила для боя,

А честная речь —

Оружье героя!

Да, темный мой друг! Чтоб рассеялась тьма.

Нет силы надежнее силы ума!

И надо нам, друг мой, все это понять:

Ученые люди — могучая рать.

Как выйдут на битву ученых полки,

Свершат они больше, чем встарь казаки.

                            Перевод Н. Брауна

                                                                     источник

 

Макаренко П.Л.

 

Трагедия Казачества

 

Том 5

(цитаты)

* * *

Кроме того, численно большое пополнение в боевом отношении и политически оказывалось, как правило, необработанным. Вливаясь на ходу в деморализованные прежними боями и растерявшими в них свои кадры дивизии, оно представляло мало боеспособный материал, отвечавший по-прежнему при малейших неустойках массовой сдачей в плен, особенно в пехоте» (там же).

Военный корреспондент Г. Раковский, с своей стороны, делает следующую оценку значения казаков на Крымском фронте: «Летние месяцы борьбы с большевиками наглядно показали крымским верхам, что казаки, даже и после Новороссийской трагедии, являются главной опорой всех антибольшевистских сил» (цитируется его работа, стр. 101).

 

* * *

И Иванис, и Крикун думали, что подписание соглашения позволит Иванису укрепить свою власть, позволит ему сбросить с дороги «фендриковский балласт», и, став во главе десанта на Кубань, освободить ее от большевиков. А там можно будет в подходящий момент объявить о ликвидации крымского соглашения.

Такие соображения не имели под собой реальной почвы, так как Врангель еще перед подписанием соглашения сделал уже все для того, чтобы десант на Кубань находился в «надежных» руках (см. гл. XII).

 

* * *

«Договор Врангеля с представителями казачества явился результатом исключительно неблагоприятной обстановки, в которой в Крыму находились казаки. Отсутствие своей собственной территории, отсутствие организованной стойкой власти, вот что наложило самый существенный отпечаток на соглашение. Не на кого было опереться, некому было в полной мере отстаивать в случае необходимости чисто казачьи интересы. Не удивительно, что даже сторонники единения с главным командованием называли соглашение «похабным». Даже некоторые из представителей казачества, подписавших договор, признали, что он нуждается в коренной переработке и оправдывались тем, что соглашение помогло, мол, признанию Крыма Францией».

«В конечном итоге, соглашение нисколько не улучшило положения казаков. Многочисленные заявления Врангеля о невмешательстве во внутренние дела Казачьих Войск предназначались для внешнего, а не для внутреннего употребления».

«Как раньше, так и теперь в ставке думали только о том, как бы окончательно обезличить казачество, лишить его собственного политического лица и всецело подчинить главному командованию. В этом отношении ставка не останавливалась перед средствами»

(Раковский. «Конец Белых», стр. 111-112).

 

* * *

Надзиратели, стражники пьянствуют, дебоширят, бьют морды крестьянам, берут взятки, обещая за это освобождение от мобилизации и освобождение от ареста.

Под арест же сажаются крестьяне не только без достаточных к тому поводов, но с целью вымогательства. Пристава смотрят сквозь пальцы на преступные деяния низших органов административной власти, сами участвуя и в попойках, и в сокрытии преступлений.

Пристава, надзиратели, стражники, волостные старшины и старосты бездействуют и пристрастно относятся к зажиточным крестьянам, от которых можно кое-что получить «детишкам на молочишко». Это вызывает у крестьян, в лучшем случае, безразличное, в худшем — ярко враждебное отношение вообще к власти Врангеля...

«Чиновники — высокомерны, продажны, неспособны и бесчестны», отмечают в

своих корреспонденциях представители иностранной печати, благожелательно настроенные в отношении Крыма. Они ничего не поняли в совершившемся и в их глазах старая жизнь возобновляется после некоторого перерыва. Многие из них не верят в успех Врангеля, и смотрят на занимаемый ими пост исключительно, как на источник доходов». (Раковский. «Конец белых», стр. 84-85).

 

* * *

За что умирали казаки и офицеры, входившие в состав его армии? Потери в боях были просто ужасны. Вот что по этому поводу говорит один из русских офицеров, служивших в ближайшем окружении Врангеля: «Еще самые первые дни наступления вырвали из боевого комплекта Добровольческого корпуса (позже — 1-й армии) свыше 23% всех людей, причем погибло и выбыло из строя более половины кадрового командного состава. Начиная с этого времени, старые добровольческие полки находились в беспрестанных почти боях. Были части, отходившие в резерв меньше недели, были не знавшие даже этого. Полки таяли с быстротой, не находившейся ни в какой пропорции с притоком мобилизованных внутри Крыма и Северной Таврии.

К началу июля месяца свыше 80% боевого солдатского состава было пополнено из среды бывших пленных красноармейцев... Все это, как и полагалось, тщательно скрывалось. По «Вел. Россиям» (врангелевский официоз в Крыму) выходило, что потери нес один противник.

Так же точно информировалась и заграница... Всякая попытка правдиво описать быт фронта пресекалась железной лапой цензуры, ряды которой сплошь почти состояли из анекдотических персонажей. Все должно было обстоять гладко и по принципу — «никаких происшествий не случилось». А происшествия, полные неизбывного трагизма и самопожертвования, шли своим чередом.

* * *

 

В момент высадки десанта «неожиданно прокатилась по станицам волна дружной агитации против крымского правительства», говорит Подшивайлов, «выплыли из подполья члены Кубанской Рады Пилюк, Федоренко, Савицкий и другие политические непримиримые враги Врангеля; Припомнилась старая история с разгромом Рады и убийством депутата Кулабухова, совершенными по приказу Врангеля в конце 1919 г. Всюду пронесся дружный лозунг: «Не дадим Кубань убийце Врангелю».

«Ненавистное казаку имя Врангеля и его черносотенных генералов компрометировало дело десанта. Отсюда нетрудно было предсказать ему неудачу. При общем недовольстве советской властью, мало находилось и желающих воевать под знаменами монархиста-генерала» (цит. работа Подшивалова, стр. 160).

Михаил Степанович Джунько из станицы Новодеревянковской написал книги с вкраплениями балачки «На Кубань», «Державное войско», «Кубань бурливая»

подробнее о книгах

еще про книги

и еще про книги

тут прочитать роман

Ищу альманах «Поход» (редактор Петр Ткаченко) за 2011 год, там, вроде бы, есть «Державное войско» Михаила Джунько и журнал «Русская старина» за 1860 год, там, вроде бы, есть записки писаря Мировича о Головатом.

 Владимир Александрович Юдин

Творческая заслуга С. Деревянко, думается, в том, что он сумел придать «суржику» статус подлинно литературного языка с его характерным распевным кубанским «аканьем», мягким южным фрикативным «г», глубоко укоренившимися в народе стародавними кубанскими поговорками, пословицами, присловьями, шутками-прибаутками и пр., отчего напряженный социально-психологический драматизм его новелл и рассказов, как правило, к финальному завершению несколько смягчается, обретает жизнеутверждающую оптимистическую разрядку.

«Суржик» — это не новояз, не порча на язык в эпоху ломки всего в горе-перестроечное время, это исторически сложившееся, живое и образное выражение духовного сознания народа, в памяти которого на генетическом уровне сохранилась яркая, самобытная речь предтечей. Этот самобытный язык следует бережно хранить, как призваны мы беречь все другие архетипы былого культурного величия России, ведь язык будто хрупкий сосуд, опасность его исчезновения в результате повсеместной, повальной подмены всевозможными сленгами, модными англицизмами и прочими «измами», заимствованными с Запада, другими вредными суррогатами очень велика...

ссылка на источник

Балачковый рассказ «Последний рубль» от писателя из Каневской Степана Павловича Деревянко

 Новороссийск сегодня, в январе 2021 года

 

Щербина Ф.А.

Пережитое, передуманное и осуществленное

Том 4

Краснодар, 2013

Стр. 293-296

(цитата)

 

Прошло около месяца. Я виделся за это время несколько раз с Кудряшом, и каждый раз у нас шла речь о книгах. Василь Кириллович забирал у меня всё, что имелось по текущей печати. Увидев как-то на одном журнале пометку «Дозволено цензурою», он просил объяснить значение этой надписи. Я сообщил ему общие сведения по этому пред­мету. Василь Кириллович внимательно выслушал меня и задумчиво проговорил:

– Вот оно на что придумана цензура… Только, знаете, цензу­ра бывает не только на то, что печатается, а и на то, что на словах высказывается.

– Как так? – спрашиваю я Кудряша.

– А так, что если при разговоре примерно скажут: «Цыц!» – то вот это и будет уже цензура.

Я невольно рассмеялся.

Дело происходило в субботу, и я, тогда же выезжая из станицы на хутор, пригласил Василия Кирилловича приехать ко мне на другой день. Но Кудряш не приехал. Время было рабочее, и я полагал, что ему помешало хозяйство побывать у меня.

Между тем в моё отсутствие в станице заварилась целая история, взволновавшая казаков. Дело происходило так.

У Кудряша был приятель-пластун, отпущенный командиром ба­тальона, как одиночка, на короткую побывку домой. Трёхдневное пре­бывание на дому пластуна, как нарочно, совпало с последними тремя днями того срока, с которого Кудряш предложил сходу начать сеноко­шение. Вышло так, что пластун, отпущенный в трёхдневный отпуск для сенокошения, не мог заготовить на зиму корма, не нарушив по­становления схода. Он был бедняком, и дома у него была одна жена с малолетними детьми. Посоветовавшись с Василием Кирилловичем, он решил, однако, косить траву раньше назначенного срока, рассуждая, что всё одно – более трёх дней он не будет косить, тогда как другим предоставлено косить две недели. Случай был сам по себе настолько исключительный, что пластуну никто не поставил в вину нарушение им приговора, а многие и совсем не обратили на это внимания. В тече­ние двух недель жена пластуна успела перевезти несколько копен сена к себе во двор.

Вдруг про это узнаёт станичный атаман. Посоветовавшись с пи­сарем и воротилами схода, он решил «подложить свинью» Кудряшу. В воскресенье внезапно он велел барабанщику бить в барабан для созыва схода. Время было рабочее, многие находились в степи, сход собрался малочисленный, преимущественно из сторонников атамана. Явился на сход и Кудряш вместо того, чтобы ехать ко мне на хутор. Но станичный атаман почему-то медлил с открытием схода. Василь Ки­риллович, наскучив стоять без дела, любезно спросил атамана:

– В чем будэ дило, Кырыло Ефимович?

– А в том, – сказал атаман, – что ваш приговор ваши ж приятели нарушают.

– Який прыговор? Яки приятэли? – недоумевал Кудряш.

Атаман передал сходу случай нарушения приговора пластуном и просил разрешения забрать в станичное правление то сено, которое перевезла к себе во двор жена пластуна.

Василь Кириллович только руками всплеснул и начал горячо отстаивать интересы пластунихи. Со свойственной ему убедитель­ностью он указал на то, что такое распоряжение шло бы в разрезе с приговором, так как и само постановление было сделано в защиту ин­тересов бедняков. Атаман хорошо видел, что, несмотря на обилие сто­ронников, Кудряш мог поколебать сход, и поэтому, перебивая Кудря­ша, обратился к сходу:

– Так как же, господа? Прикажите сино забрать?

– Забрать! Забрать! – закричали приспешники атамана.

Василь Кириллович с укором обратился к станичному атаману:

– Шо вы робытэ! – заговорил он. – Ведь вы разоряетэ бидну козачку!

– Я по закону поступаю, по закону! – горячился атаман. – А вы сами нарушаетэ свий прыговор и стараетэсь, як бы громаду за ниc провэсты.

– Хто ж, господа, в наший громади самый носатый, шо бы мэни лучче було за нис его ухватыть? – не утерпел Кудряш, чтобы не подтру­нить над носатым атаманом.

Кое-кто на сходе прыснул, поняв намёк Кудряша. Атаман побагровел.

– Как вы смиетэ насмихаться надо мною, – заговорил он взволно­ванно, – я – отаман ваш!

– Звинытэ, господын отаман, – невозмутимо проговорил Ку­дряш. – Я словом обмылывся. Я хотив сказать, хто у нас самый усатый, а нэ носатый.

Но тут уже не выдержали самые серьёзные люди, и на сходе по­слышался всеобщий смех. Дело в том, что станичный атаман обладал громаднейшим крючковатым носом и совсем не имел усов. Острота пришлась по вкусу всем, и немногие могли удержаться от смеха.

Станичный атаман дрожал от злобы. Как только стих смех, он приказал стоявшему рядом с ним помощнику:

– Скажитэ поштарям, шоб пойихалы и забралы сино у пластуныхы.

– Как вы смиетэ обижать бидну женщину? – заговорил Кудряш.

– Молчать! – крикнул атаман. – Я прыкажу пид арэшт взять вас.

– По какому б то праву? – спросил спокойно Кудряш. – Не потому ли, что я это имею? – и Василь Кириллович гордо указал на свои Геор­гиевские кресты. – Ни, господын отаман, рукы коротки у того…

Но атаман не дал договорить Кудряшу и приказал помощнику взять урядника и посадить в холодную – за бесчинство на сходе и неповиновение.

Василь Кириллович попал в кутузку и просидел в ней семь дней.

В рабочую летнюю пору совсем не проникли ко мне на хутор слухи о случае с Кудряшом, и поэтому, когда в следующее воскресенье Василь Кириллович приехал ко мне, я спросил его:

– Где это вы, Василь Кириллович, были?

– Под цензурою! – ответил Кудряш и передал подробности слу­чившегося с ним происшествия.

 

Макаренко П.Л.

 

Трагедия Казачества

 

Том 5

(цитаты)

* * *

К июлю Врангель успел много сделать для того, чтобы обезличить казаков в Крыму, чтобы сделать из них покорных исполнителей своей воли: от казачьих Войсковых атаманов 2 апреля он получил письменное признание своей власти над казачьими вооруженными силами, оказавшимися в Крыму, и над Казачьими Землями; прекратил издание «Донского вестника»; удалил из Донского корпуса бывшего командующего Донской Армией генерала Сидорина и начальника штаба генерала Кельчевского и организовал «суд» над ними; добился того, что казачьи дивизии, стремясь пробиться в родные края, доблестно, по-казачьи, бились в его армии…

 

* * *

Широкая местная автономия, дающая возможность использовать налаженный уже аппарат местного казачьего самоуправления, мне представлялась желательной. В то же время для обеспечения успеха нашей дальнейшей борьбы все наиболее жизненные отрасли государственной власти — вооруженную силу, финансы, пути сообщения, почту и телеграф я считал необходимым сохранить в полном своем распоряжении» (Врангель. Записки. «Белое дело», т. IV-й, стр. 120-121).

Врангель знал, что Донской, Терский и Астраханский атаманы и правительства подпишут нужное ему соглашение.

Но, как быть с кубанцами?

 

* * *

Между прочим, спешно вызывали из-за границы в Крым бывшего Кубанского атамана генерала Филимонова, прославившего себя верной службой Деникину в 1918-1919 годах и помогшего Врангелю-Покровскому произвести государственный переворот на Кубани в ноябре 1919 года; также в Крым приглашали и генерала В. Науменко, отличившегося во времена атаманства Филимонова тем, что, занимая пост военного министра Кубани, не допустил организации Кубанской армии;

 

* * *

Официально признавая Иваниса, лаская его, Врангель, Шатилов и Кривошеин всячески помогали Фендрикову, вплоть до того, что ему, как видно из официальных документов, отпускали десятки миллионов рублей «на развитие здоровой кубанской политики», то есть в сущности и на работу против Иваниса и, конечно, против тифлисской группы кубанцев.

И далее этот же автор продолжает: «Тяжело и горько было честным и стойким выразителям казачьих чаяний видеть это унижение и развал казачества. Ясно было, что со стороны ставки шла определенная игра на разложение казачества и Кубани в особенности. В конечном итоге авторитет кубанского атамана был окончательно подорван. Войсковые же начальники кубанских частей даже просто его третировали.

 

* * *

А что делало Донское правительство в Крыму?

«Расформированное, наполовину сокращенное Донское правительство во главе с чиновником министерства финансов Корженевским отличалось поразительной бесцветностью, безличием, пассивностью. Мало кто знал о существовании Донского правительства; им никто не интересовался. Никакой политической роли оно не играло».

«К тому же казачьи правительства были поставлены главным командованием в чрезвычайно тягостные в материальном и моральном отношении условия».

Член этого правительства Шапкин следующим образом характеризовал положение Донского правительства в Крыму: «Общее отношение к донцам в Крыму со стороны главного командования было весьма неопределенное, неустойчивое, а иногда прямо провокационное. Особенно остро это сказывалось в вопросах финансовых. У нас в Крыму не было, как раньше, своего печатного станка. Средства мы получали от главного командования, и правительство Донское постоянно ставилось в этом отношении в унизительное положение.

Издевательства министерства финансов (врангелевского правительства) превосходили всякие границы и нужно было иметь наше терпение, чтобы все это переносить.

Вообще, к нам относились хуже, чем к бедным родственникам. Бедного родственника терпят. В лице же нашем видели враждебную сторону, влияние и авторитет которой нужно было свести на нет… Лишь тогда, когда мы нужны были, когда, например, приходилось заключать соглашение, то на несколько дней отношение к нам менялось. Особенно ухаживали в эти дни за атаманом»

Казачий поэт Иван Антонович Корыбут-Вишневецкий, является природным казаком Кубанского Казачьего Войска, ведя свой старинный казачий род от знаменитого Запорожского Байды, князя Вишневецкого Димитрия, имя которого гремело в 40-60 годах ХVI столетия.

И.А. Корыбут-Вишневецкий родился в 1892 году в г. Екатеринодаре, где получил среднее образование. Окончив далее военное училище, он, будучи кадровым офицером, участвовал в Первой мировой войне 1914-1917 годов и в войне казаков против коммунистов в 1917-1920 годах.

Находясь в эмиграции, казачий поэт И.А. Корыбут-Вишневецкий был постоянным сотрудником в ряде казачьих эмигрантских журналов, как: «Казачий Исторический Сборник», «Кубанский Край» / «Казачья Жизнь» и другие, помещая там свои многочисленные стихотворения и статьи на казачьи темы.

 

 

Корыбут-Вишневецкий И.А.

Прывит тоби, Кубань багата

 

Прывит тоби, Кубань багата,

3 крайив далэкых мы шлэмо,

Чи прыймэш нас, як Ридна Маты,

Колы до Тэбэ прыйдэмо?

 

Шоб сэрце Твое нэ томылось

Пэчаллю довгою и тугою,

Шоб сльозы Твойи нэ ронылысь,

Шоб Ты жила в повним спокою.

 

Вже рокы довги промынулы,

Колы од Тэбэ мы пишлы,

Можлыво и диты нас забулы,

Нэ знають, чи ще мы живи.

 

Тэбэ забуты мы нэ можемо -

Твои сыны, як Pидну Маты,

За Тэбэ мы життя положимо,

Готови всэ To6и оддаты!

 

Як довго нам ще тут буты,

Бэз Тэбэ вик свий доживаты,

Нэвже прыйдэться у розлуци.

Душею цилый вик страждаты?

 

Лэтять наши думы и бажання,

До Тэбэ, Край наш дорогый,

Дэ нам свитыла зоря рання,

Дэ проминь rpив стэп золотый.

 

Злэтим до Тэбэ, Кубань мыла,

Дэ Ты зросла, дэ Ты цвила,

Дэ Ты пэстыла. И нас любыла,

Риднэнька Мать наша Зэмля!

 

Буйни витры там над ланамы,

Руйнують Край, як бурьян став,

Якыми ж вин выйдэ шляхамы,

Хтоб путь йому з тэрнив казав?

 

Но всэ ж до Тэбэ мы з любовью,

Прывит свий щирый надишлэм,

Поборымось з гиркою долэю,

До Тэбэ колысь прыйдэм!

Ленивов А.К.

Галерея казачьих писателей

Том 1

Стр. 106-107

 Шесть дождей за один день. Радуга над морским портом Новороссийска в январе 2021 года

 Краснодарская филармония

казачья лезгинка

скифы

односумы

кубанские синие ночи

 

 Обязательные пункты к украинцам: Признание донских и кубанских казаков народом. Отказ от мифической Кубанщины и Донщины. Признание среди этнических украинцев двух народов: казаков и украинцев. Суржик в качестве казачьего языка как государственный язык Украины.

Еще в 2013 году депутат Верховной Рады Олег Царёв предложил сделать суржик государственным языком Украины.

Васильев И.Ю. «Казачья этничность: происхождение и перспективы»

Чередниченко В.К. «О кубанской литературе»

Петр Ткаченко «О словаре и балачке»

 

 

Макаренко П.Л.

 

Трагедия Казачества

 

Том 5

(цитаты)

Во времена больших народных бедствий, захватывающих душу народную до самых глубин, потрясающих и пробуждающих народную психику до ее тайников, более остро, более живо работают народная мысль и чувство, более чутко и часто бьется народное сердце; в таких случаях народ более живо реагирует на все происходящее вокруг него...

Перенеся тягчайшую войну с большевиками, потеряв родные станицы, семьи и имущество, потеряв в боях своих близких, родных и товарищей, пережив кошмарное отступление с Дона на Кубань и ужасы Новороссийска, потеряв лошадей, седла и оружие, часть казаков попала в Крым...

Это не были только те переживания, которые нашли свое поэтическое отражение в библейском предании о людях, тоскующих о своей потерянной Родине, о людях, которые — «При реках Вавилонских, тамо седохом и плакахом, егда помянути нам Сиона». Душа казака бурлила ненавистью к сознательном и бессознательным предателям, погубившим казачье дело. С одной стороны, казаки видели «красных», а с другой — «белых». Казачья душа клокотала...

* * *

Сидорин и Кельчевский, хотя и служили, прежде всего, России, но на их глазах проходила вся трагедия казачества и эти генералы, особенно в Крыму, могли сами почувствовать всю глубину страданий казаков, могли сами понять, как страшно они были обмануты...

Неоднократно, особенно у генерала Кельчевского, срывались фразы осуждения политики Деникина и его «Особого Совещания». Очевидно, не без оснований генерал Ларионов, начальник гарнизона города Евпатории, показал на следствии, что генерал Кельчевский заявил: «Добровольческая политика погубила нас».

Генерал Сидорин тоже в резкой форме осуждал политику Деникина, а в Новороссийске даже заявил, что он собирается просто застрелить его...

 

* * *

Но, трагедия казачества, по-прежнему, заключалась в том, что казаки не были хозяевами своих собственных сил. Русские и казачьи (русской ориентации) «руководители» погубили Донскую армию в марте месяце в районе Новороссийска, а Кубанскую 19-20 апреля отдали большевикам в районе Сочи-Адлера, а остатки Донских, Кубанских, Терских и Астраханских сил в Крыму отдали в полное распоряжение генерала Врангеля. А Красная Москва, придавив казачью грудь, выкачивала с Казачьих Земель хлеб и скот и мобилизовала казаков для борьбы за неделимую красную Россию.

 

* * *

Как уже было подчеркнуто выше, Врангель, 21-22 марта 1920 г., заменил Деникина на посту «главнокомандующего вооруженными силами Юга России» при активном содействии Англии; при чем не только сам Врангель, но и выбиравшее его на пост главнокомандующего совещание, состоявшее из генералов: Драгомирова, Богаевского, Сидорина, Кельчевского, Вязьмитинова, Шатилова, Турбина, Боровского, Покровского, Топоркова, Юзефовича, Шиллинга, Кутепова, Ефимова, Улагая, Стогова и Махрова и адмиралов: Герасимова и Евдокимова, приняло тогда к сведению «ультимативное сообщение Британского правительства... о необходимости прекращения неравной и безнадежной борьбы с тем, чтобы правительство Короля Великобритании обратилось с предложением к Советскому правительству об амнистии населению Крыма и, в частности, войскам Юга России».

Эта прямая зависимость генерала Врангеля от воли Англии, снабжавшей Крым вооружением и бывшей полным хозяином на Черном и Азовском морях, наложила свою печать на политику Врангеля, особенно в первый период его «правления».

 

* * *

Но под ударами польско-украинских войск большевистские войска 23 апреля оставили Киев. И в тот же день Советские правительство «известило Керзона о том, что оно готово на соглашение с Англией или с теми, кого он (Керзон) укажет по вопросам об амнистии и бескровной ликвидации Крымского фронта» (Б. Штейн. Международное положение и внешняя политика РСФСР в период врангелевщины. Коммунистическая академия. Разгром Врангеля. Сборник статей. Москва. 1930. Стр. 14).

 

* * *

Советско-английские переговоры начались в Лондоне 18 (31) мая. Как поясняют советские источники, «Английское правительство пошло на эти переговоры под влиянием двух моментов... Прежде всего, вне всякого сомнения, Английское правительство убедилось на деле, что перемирие с Врангелем не находится в зависимости не только от доброй воли советского правительства, но и самого Английского правительства».

«В этот период», утверждают большевики, «Врангель целиком попал в орбиту влияния Франции, которая не только не хотела какого-либо прекращения военных действий, но наоборот, всячески толкала Врангеля против Советской России и вынуждала его начать наступление.

 

* * *

По тому же вопросу военный корреспондент Г. Раковский пишет: «При первом появлении армии к ней относились сердечно. Крестьяне встречали войска хлебом-солью, выставляли столы с угощением. Но достаточно было пробыть армии 2—3 недели в занятой местности, как население проклинало всех, начиная с самых высших начальников».

«В ставку в огромном количестве поступали жалобы и ходатайства о прекращении бесчинств, которые окончательно разоряли крестьянство, ограбленное до этого красными. Жаловались на казаков, жаловались на добровольцев. Снова начались разговоры о том, что в моральном отношении армия не переродилась и гражданская война является по-прежнему источником наживы».

«Из ставки по воинским частям сыпались приказы о борьбе с грабежами. Однако, на самовольные реквизиции лошадей главное командование смотрело сквозь пальцы, так как прирожденные конники, пешие казаки, не представляли собою боеспособных частей. Жалобы и ходатайства игнорировались. Суровые приказы оставались приказами на бумаге» (Конец белых, стр. 64).