Афиша на праздник дня Хамсы в Новороссийске

                                    Под Новороссийском открыли памятник

                                        Казачье образование в 2019 году

Удобная парковка в Новороссийске

Крутые таблички в Новороссийске

Блогер puerrtto в гостях у ереванской полиции

                                    Четыре варианта песни "Ой, при лужку"

                                                 Свадьба в Малиновке

                                                         ККХ-2015

                                                 Домкультуровская

                                       Пелагея и Михаил Горшенев

Обратите внимание, Кухаренко Я.Г. зачастую не использует современные украинские слова, а балачку: «мицный (крипкый), кращий (луччий), кутнык (угольнык), мисто (в значении место, а не город), трымать (дэржать), власный (свой, свий), праця (труд)», вместо «вид-» соответственно: «од-, одбирать, одирвать, обпалювать, одиспать». И массу уникальных слов из списка.

Поговорки и слова из текста Кухаренко Я.Г. «Вивци и чабаны в Чорномории»
Вкыдать
Волоськи
Впопэрэк
Вривни
Втишаться
Вхыбыться - спастись
Высвыстувать
Гарбачий
Глыб - глубина
Годящий
Горыцвит
Гырлыга
Докучать
Дьоготь
Дэрэза
Жодна, жодний - каждая, каждой
Жодэн час - все время
Залывать
Заманыть
Заможни
Замэты
Запыняться
Зараня
Затужить
Зима=Зыма
Зкручування
Зполохнуться
Клэйно. клэйна
Комышева
Кочови
Кочувать
Кош=Киш
Крипше
Кура
Личман
Луччи
Мисто - место
Мишать
Найпаче
На пропалэ - Полностью
Нужа - нужда, необходимость
Ныжчий
Нызькорослый
Нэзгодно - невыгодно, неудобно
Нэтрохы - немало
Оббывать
Обманювать
Обхватыть
Од
Одбирать
Одирвать
Обпалювать
Одиспать
Одэжа
Окримный
Окрэплять
Пидбильшать
Пидбыть
Плыгаты
Понаганять
Породысти
Порядкувать
Поснуть
Поурмлэни
Прогавыть
Просэрэн
Прыбавыть
Прыложить
Прыставыть
Прытоптувать
Прыхылыще
Прышвы
Пужар
Пужарыще
Пэрэвэртать
Пэрэвэртни
Пэрэдняк
Пэрэносыть
Пэрэсадыть
Ривэць
Розмыр - мир, перемирие
Розпаш
Розплутать
Ростына
Свыстать
Товсто
Тырло
Храмота
Хуга
Хурднык
Четвэроуглови
Шльонськи
Шльонка
Щикавыця
Щитать
Щот
Ыршани

Для прыводу - для примера
До щенту
Колы се — тыць!
Нич тэмна, хоч око выколы
Подумайтэ co6и, пановэ
Штыри выри, cим сот и чотыри
Як из прымиром - например
Як слид

                                                        Хорошие мелодии и песни

                                                               Дидюля Русская

                                                  Samvel Ayrapetyan in Krasnodar

                                                      Etno grupa Trag Katyusha

                                                Етно група Траг - Руске песме

Скубани И.К.
Враги

Это было давно, — на стенные работы
В плодородный наш Край ты приехал с отцом;
Но скончался он здесь и, птенец желторотый,
Ты был взят на хлеба добряком-казаком.

Мы сроднились с тобой в нашем радужном детстве,
Целый день проводя за игрою вдвоем;
Даже в школе учась мы сидели в соседстве
Бок-о-бок за одним неуклюжим столом.

Был у нас там кружок, где считались друзьями
Без различия все — эллин и иудей, —
Нам казалось, кто час хоть провел с казаками,
Тот любил горячо этих вольных людей.

Часто ты среди нас клялся именем Бога,
Что Казачество чтишь и за волю умрешь...
Но, то были слова болтуна лишь пустого,
Ловко скрытый обман, безобразная ложь...

Наша младость прошла, промелькнув метеором;
Мрак зловещий от туч небо жизни покрыл. —
Ты обет юных дней счел мальчишеским вздором
И казачью хлеб-соль, не смутясь, позабыл...

Рок проклятый нас свел на кровавой арене,
Наших шашек клинки вдруг скрестились в бою, —
Ты у красных служил, — я не знал об измене
И считал тебя павшим в турецком краю...

Замахнулись... Удар… Кони грудью столкнулись...
Санитары потом нас поднявши у рва
Отнесли в лазарет, — там от ран мы очнулись...
Под повязкой горела моя голова.

Перед серым окном, рядом наши кровати,
Над подушкой листы, на листах имена, —
Я коснулся руки твоей в гипсе и вате
И, вздохнув, произнес: «Брат, зачем нам война?»

Но весь злобой дыша, ты отвел мою руку. —
По лицу поползли синей тенью круги,
И, зубами скрипя, подавив свою муку,
Мне ответил: «Казак, мы с тобою враги!»

— «Да? Враги? А досель мы игралися в прятки!..
Ты злодейство скрывал до последнего дня
И не ведал никто, что пришелец из Вятки
Уж давно ненавидел Кубань и меня.

Эй, послушай, за что ты, вскормленный Кубанью.
Топчешь наши поля, степи пышный ковер.
Разве сотни могил и крестов очертанья
Не рождают в душе очерствелой укор?

Глянь, свалилось гнездо, горько плачут орлята,
Кровь смешалась с землей, напоила луга...
Но за все это зло будет Божья расплата —
Не пришлось бы просить о пощаде врага!..»

Ты молчал, но глаза словно искры метали, —
Не забыть мне вовек этот режущий взор...
Мы друг друга с тех пор никогда не встречали
Да немало и лет миновало с тех пор.

Где теперь ты, мой друг вероломный и лживый, —
Направляешь колхоз, как лихой бригадир,
Иль от красной Москвы за «уклоны» гонимый
Ты бежал в Туркестан или дикий Алжир?..

Сентябрь, 1934
ВК-162-4

Скубани И.К.
Перед разлукой
(Посвящаю лучшему другу моей скитальческой жизни Ж.. же)

Перед призраком долгой разлуки,
Как пред смертью моей, трепещу
И, ломая в отчаяньи руки,
Я на жизнь мою гневно ропщу...
Ты уедешь и снова густая
Мое счастье затянет вуаль,
А в душе, море слез вызывая,
Всколыхнется немая печаль.
В голове воспаленной проснутся
Безотрадные думы мои,
Словно осы свирепо вопьются
Их жужжащие, злые рои...
А в холодной, небесной лазури,
Как теперь, будет плавать луна
И глядеть на житейские бури,
Недоступным величьем полна.
И как в нынешний вечер тревожный
Будет ветер тоскливо рыдать,
Или, взбешенный, в ярости грозной
Станет снег по дорогам сметать.
Так же в утро румяное рано
Солнце бросит ласкающий луч
И закроется дымкой тумана,
Утонув в беспредельности туч...
Все останется без измененья,
Соблюдая законы Времен, —
Только наши свиданья-мгновенья
Превратятся в несбыточный сон, —
Только я в одинокие ночи
О былом буду с грустью мечтать
И твои лучезарные очи
Нежно в грезах моих целовать.

25 сентября 1935 года
ВК-183-2

2-я часть
Владимир Куртин
Осколок

— Да, это ясно... ты умерла от цианистого калия...
Перечитываем еще раз, еще раз. Признаки несомненны ...
Старичок твой берет меня за руку.
— Слушай, сын мой, а ведь у Анжелочки не было запаха миндаля. Не заметил я и расширения зрачков ... Кожная чувствительность, конечно, была несколько притуплена ... Нет, это не цианистый калий... Да и откуда бы взяться ему?..
И он долго, долго рассказывал о нашей жизни. Рассказывает с твоих слов и писем к нему. Делится своими сокровеннейшими мечтами — мечтами о внуках, о жизни с нами. Лицо его делается таким светлым и вместе трогательно скорбным ... Нервы мои не выдерживают дольше... Сердце готово разорваться от боли…
—- Отец мой, отец мой!.. И ее нет. Она никогда, никогда уж не будет с нами...
Он гладит меня по голове своей маленькой, морщинистой рукой и плачет...
— Да, нет... никогда ...
Тихо потрескивает в лампе керосин. За окном вздыхает карагач. Весь дом спит. Или притворился, что спит. Со стола на нас смотрят твои фотографии. Я беру одну из них. Смотрю на тебя долго, долго... И не замечаю, как горячие слезы крупными каплями падают на стекло, застилают твой лик ...
— Сын мой, будь мужчиной, — говорил отец. Анжелочка и сейчас счастлива ... Счастливее нас... Разве теперь она могла бы быть счастлива, когда тебе ежеминутно грозит арест и расстрел?
Да, теперь ты не была бы счастлива. Хорошо, что ты ушла, увидав лишь первые гримасы грядущего Хама.

* * *

Но что было причиною ее смерти? Отец, ты сам исключаешь самоотравление. Может быть... может быть, ее отравили?.. Ведь если полиция вмешалась и ведет расследование, то мы-то... Мы-то должны узнать! Отец мой, будь искренен. Расскажи мне все о ней... все!.. Я так любил ее и так мало знал ее... Ты был около нее, когда она умирала; ты видел ее, когда она подъехала к дому; ты слыхал ее крик: — Спасите меня! Скажи мне, может быть, она что говорила. Вспомни все... Может быть, мелочь какая откроет нам тайну ее смерти. Умоляю тебя!.. Заклинаю ее памятью! Ведь я мучусь... мучусь!..
— Так хотел Бог, — коротко отвечает отец. — Но давай еще посмотрим в справочник.
И мы опять склоняемся над толстой потрепанной  книгою. Опять отец читает.
«Антимон — жгучая боль в нижней части живота ... жажда, конвульсии, холодный липкий пот... — нет, этого не было. Морфий, опий: беспамятство, анестезия, сильное сужение зрачков, затрудненное дыхание... Похоже, очень похоже — шепчет отец. И опять я ему говорю:
— Отец, Анжелочка умерла от этого...
Бледный рассвет нерешительно заглядывает в окно. Слышно, перекликаются петухи. Догорая, чадит и тихо потрескивает лампа... А мы сидим, низко склонившись над медицинским справочником, и мучимся в тщетных попытках разгадать твою тайну: отравилась сама или тебя отравили, или причиною твоей смерти было то, чего еще никто не знает и симптомов, чего еще нет в медицинском справочнике.

* * *

А утром, наскоро выпив по чашке кофе, идем к тебе. Отец держит меня под руку. Встречаются знакомые; участливо смотрят на нас, кланяются...
— К Анжелочке? Царство небесное... Крепитесь, молодой человек. А у самих на глазах слезы...
Я иду к тебе, — к твоей могиле точно с такими чувствами, с какими шел к тебе на наше первое свидание: то ускорял, то замедлял свой шаг; то жадно, нетерпеливо смотрел вперед, желая скорей увидеть тебя (твою могилу), то опускал глаза к земле, желая продлить мучительное, но сладостное чувство приближения к тебе. Но всякий раз, как только показывалась свежая насыпь твоей могилы, цветы на ней, — в ногах вдруг ощущалась страшная слабость, колени подгибались, силы оставляли меня ...
— Анжелочка ... Анжелочка!..
За мной тщательно следили. Оружие у меня отняли, как только я поверил в твою смерть. А поверил я лишь только тогда, когда увидел приготовленный для тебя гроб и услыхал ужасное бормотание монашек.
Моим сторожем был сотник Михайлов, друг твоего детства. Он не отходил от меня ни на шаг; на прогулках крепко держал под руку,— спал в одной комнате со мною.
Однажды мне удалось обмануть его бдительность. У нас были гости. Я сказался больным и ушел из гостиной в кабинет. Не раздеваясь, лег на диван. Из гостиной доносилось слабое жужжанье голосов. Полежал минут десять; вылез через окно во двор, бегом направился к тебе ... Мне так хотелось чуда!.. Помню тяжелый запах земли, помню вкус ее — кисловато-горький ... Поздно ночью меня нашли в полуразрытой могиле, в глубоком обмороке, с забитым землею ртом... Чуда не случилось ...

Зачем я сейчас пишу все это? Почему так тороплюсь?.. Почему с такой лихорадочной поспешностью набрасываю слова?.. Гонит меня толпа воспоминаний... Ты зовешь меня. Я слышу твой голос ... Иду к тебе!.. Иду!..

* * *

Но и сейчас еще открыты раны сердца моего. И еще сочится из них больная кровь воспоминаний ... Ах, зачем все это было? Зачем? Что произошло с тобою в тот роковой день, когда ты, выйдя из дому здоровой, жизнерадостной, полной забот обо мне, через три часа вернулась бледная, с застывшим на лице ужасом, чтобы еще через два часа страшных мучений умереть, не сказав никому ни слова.

* * *

А на какие муки ты обрекла меня ... меня, кого любила больше жизни ... Ты знаешь это. Ты видишь все. Ты читаешь в книге сердца моего и вместе со мной переворачиваешь страницы моей жизни.
Книга подходит к концу. — Еще несколько страниц, и мы увидим лик смерти, моей смерти.

* * *

Не потому ли я так тороплюсь, что тонка осталась непрочитанная часть книги?..

* * *

Верую, что соединюсь с тобой. Верую, что человек есть Универсальный Человек, каким он был до гнева Магадовы и каким мы будем, когда я приду к тебе. Я слышу твой голос и иду к тебе...


(продолжение следует)
Календарь альманах Вольного казачества на 1930 год
стр. 222-242

галуны-кытыця
погоны-палэты

3-я часть
Пивень А.Е.
Рак-нэборак-ззаду очи
(картына-сцена з життя на Кубани козакив чорноморцив)

      Ява 4

Днювальный. (Остался сам, став на рундуци, за порогом и позырае туды и сюды). От и добрэ, шо нагодывся пысарь. Може такы вин доложить отаманови, а той нэбэзпрэминно зробыть за тыжньову одбучу ынший порядок. Нэхай уже сьогодни оддижурю бильше, чим трэба, так затэ дали будэ лэгше... эгэ... А дома борщ стоить на прыпычку та мэнэ дожидае... ох, як догрэбусь я сьогодни до його, так цилисинькый горщик выйим, до самисинького дна, та добру паляныцю умэтэлю!.. Та дэ й нэ ззысты? Здаеться, цилу б собаку ззив, нэ то паляныцю! (Помовчавши трохы). Так от ыродови души, пэсыголовци, з його козакамы! На крыльце тры чоловикы назначено, так хоч бы одын прыйшов! Уже ж, здаеться, давно пообицалы, так мабуть писля обида вылэжують, махамэты, а шо товарыщ тут стоить зутра нэ йивши, так про тэ им ни гадкы! (Ще помовчавши). Так ось воно шо... будуть кабакы сьогодни здавать на другый рик... добра штука! Оце як бы я нэ скинчив був свою тыжньову, а тилькы сьогодни заступыв, так довэлось бы и мэни добрэ горилкы выпыть. Шкода. (Пыльно прыдывляючись у одын бик) О! Такы правду казав пысарь... Ондэчкы и батько наш выткнувся из попэрэчной улыци... (Стае ривно по-козацькому). Идэ поважно, як слид отаманови, а всэ такы трохы, выдно поспишае, бо аж кытыця коло шашкы тэлипаеться... а в тий кытыци уся отаманова сыла... Гарного отамана обибралы наши батькы... молодый ще чоловик и собою дуже показный... та й розуму в голови, кат його нэ взяв, такы дуже багато. Хто б до його нэ поткнувся, чи з жалобою, чи за совитом, усякому вин толку вставыть... Ось уже вин нэдалэчко, мабуть пора нагукать дижурного, шоб выйшов до його з рапортом. (Пидносыть до рота свысток (сюркало) и трычи сюрчить у його).

        Ява 5

3 канцелярии швыдко выскакуе дижурный, молодый уряднык, у черкэсци и пры шашци. На голови шапка з урядныцькыми галунамы.
Дижурный. Шо там такэ?
Днювальный. Идэ отаман.
Дижурный. Далэко?
Днювальный. Ни, ось уже блызэнько.
(Дижурный выходытъ за пориг и стае на мисто днювального, а цей поступаеться назад, у калидор, и стае збоку двэрэй).

        Ява 6

Сходыть по схидцях на рундук и пидходыть до дижурного станышный отаман у чорний черкэсци, красному бэшмэти з кынжалом и шашкою пид сэрэбром и рэвольвэром у кобури. До шашкы прычеплэный срибный офицерськый тэмляк (кытыця). На плэчах погоны- (палэты) вахмыстра, на голови каракулэва чорна шапка з галунамы,
(Ставши одын проты другого, пидносять обыдва по военному руки до шапкы. Тэж робыть и днювальный).
Дижурный. (Проказуе рапорта). Господын отаман, пры станышному правлэнии усэ состоить благополушно.
Отаман. Здрастуй, дижурный, и ты, коваче!
Дижурный и Днювальный. (Разом), Здравия желаю, господын отаман!
Отаман. (До дижурного). Хиба ж так рапортують, як оце ты? Скилькы уже разив я прыказував и помощныкам и дижурным, а вы нияк и доси нэ понаучуетэсь, шо трэба казать у рапорти!
Дижурный. (Пидносыть руку до шапкы усякыи раз, як шо отаманови каже), Та нэначе ж я, господын отаман, выказав усэ, шо слид.
Отаман. Выказав, чого нэ трэба, а шо трэба, того дасть-биг! На якого бисового батька мэни потрибно знать, чи вы тут у правлэнии благополушни, чи вы живи та здорови? Знаю добрэ, шо вас тут гурт вэлыкый, та тилькы дила чорт-ма. Покы я у правлэнии, так уси нэначе и служать, як слид, а як пишов, так або горилку крадькома пьють, або у карты грають.
Дижурный. Никак нет, господын отаман, горилкы в правлэнии нэмае и заводу, та й карт ни в кого нэмае.
Отаман. Знаю, шо зараз нэмае, бо ждэтэ в правлэние отамана... Слухай же, шо я тоби казатыму, та добрэ слухай: за благополучие в правлэнии мэни нэ трэба рапортувать, бо я сам тут шо-дня буваю и добрэ знаю, шо тут робыться. Трэба усякый дэнь проказувать у рапорти о благополучии в станыци и в станычному юрти, по тий хворми яку я помощныкам выдав. А колы шо нэблагополушно, так тоди трэба тилько про тэ в рапорти сказать. З такым рапортом трэба выходыть нэ тилькы до мэнэ, а и до усякого начальныка, або офицера, якый прыидэ в станыцю по дилам службы.
Дижурный. Слушаю, господын отаман. Дозвольтэ доложить: як вы заступылы на отаманство, так сьогодни я оце став на дижурство тилькы упэрвэ. А помощнык мэни ничогисинько за рапорт нэ казав.
Отаман. Нэ казав?
Дижурный. Нэ казав ничого.
Отаман. Як же це так? Вин обовьязан, як заступав новый наряд козакив, усим розтолкувать, яка у кого служба, и чого я, станышный отаман, од усякого трэбую.
Дижурный. Та нэ знаю, господын отаман, може вин чим заклопотався, та забув про тэ.
Отаман. Отож-то воно и лыхо, шо одын нэ знае, або нэ чув, а другый чи забув, чи прыказать нэ хоче. Дэ помощнык?
Дижурный. У канцелярии, коло пысарив сыдыть.
Отаман. Поклыч його зараз сюды.
Дижурный. Слушаю. {Узявшись рукою за шапку, швыдэнько, пидстрыбом, пишов у канцелярию).

Календарь альманах Вольного казачества на 1930 год
стр. 248-266

     В Верховной Раде на днях решили включить Кубань в состав Украины. У меня вопрос, когда в последний раз депутаты Верховной Рады были на Кубани? Были ли вообще? Может оплатить им проезд, даже за счет края, позволить пообщаться с местными жителями? Депутаты многое бы поняли, избавились от комплексов и фантазий. Пусть бы на видеокамеру свободно опрашивали любого кубанца, хочет ли он вдруг стать украинцем? Смешно, правда. А люди пиарятся, зарабатывают на пустых хлопотах. Депутатам бы поднять уровень жизни Украины до европейского, среднюю зарплату хотя бы до 2 тысяч евро. Инфраструктуру страны прокачать, победить коррупцию, поднять пенсии. Глядишь в будущем и появился бы интерес иностранцев к переезду в Украину. Депутаты могли бы прямо сегодня начинать выдавать вторую пенсию россиянам, у которых фамилия заканчивается на «- ко», мы не против. Так не дадут же, покричат и забудут. Хотелось бы добавить, что казачья история Кубани началась с 10 века, с Касогии русских и греческих летописей. Границы поздней Хазарии доходили до Днепра, а с правобережья тоже собиралась дань. Касожская дружина Тмутараканского княжества при Мстиславе Храбром разгромила войско Киевского княжества, и граница тоже была некоторое время по Днепру. Это общеизвестный, летописный факт. Это мы вправе требовать земли до Киева, но надо быть скромнее. И вам и нам. Кубанский казак и украинец — исторически разные народности. История казаков древнее, в 1792 году казаки вернулись на свою историческую родину.

                                                               Статья ККВ по теме

                                                       Статья газеты Взгляд по теме

                                                           Захарченко В.Г. по теме

                          Игорь Васильев. Письменный диалект русского языка балачка

                                            Новороссийск в конце октября 2019

                                                Этническая музыка для всех

                                                Ансамбль «Казачья справа»

                                                Ансамбль «Казачья справа»

                                                       Bora Dugic - Tren

                         Karachay-Balkar (Alan) Epos: "Nartla" (Caucasian Nart epos)

                                               Сербская фолк-группа TRAG

                                                                Mesecina

                                                            Црвен Цвете

                                                     Sve Pticice Zapjevale

                                                    Врбице, врбо зелена

Гнат Макуха
Могыла

      Нэдалэко вид станыци Брюховецькой, коло спуску до рички Бейсужка, дэ вин робыть колино, повертаючи на пивнич, щобы злытыся з вэлыкым Бейсугом, сэрэд широкого стэпового простору стоить «Высока» могыла.
      Якось так выходыло, що багато могыл на Кубани було звязано з життям козацтва. Чи йдуть козакы на службу за Кавказ, то мусять, бувало, зупыныты конэй коло могылы, сами вылизуть на могылу, подывляться навкругы, нибы прощаються з ридными стэпамы, зийдуть, попьють горилкы коло нэй, та й з Богом у дорогу; чи чабан роспустыть свий шматок, мов бы роскынэ широку тэмну плахту сэрэд зэлэного моря травы, вылизэ на могылу та й заграе на сопильци «штыри-быри»; чи товарыщ розгубыть черэду, зараз бижить на могылу подывытысь, а побачивши, заспивае вэсэло «Ой, у поли, поли»; чи козак, йидучи у стэп воламы, кынэ волы коло могылы, а сам вылизэ на нэй, подывыться навкругы и вэсэлый вэртаеться до воза, а колы б спытав хто його, кого вин выглядав, видповисть: «Никого, дывывся на ридный Край»; чи прыйдуть вэсняни свята, то до могылы збыраються дивчата и парубкы, одни грають у гылкы, городка, або шарлая, други у короля, спивають; чи мали козачата чекають своих бaтькив зи службы, збэруться купкою на могылу и поглядають у ту сторинку, звидкиль повынни йты батькы. Багато дэ чого в життю козака звязано з могыламы.
      Таку саму ролю видогравала и могыла «Висока» в життю козакив ст. Брюховецькой. Тут станышна молодь проводыла вси свята, тут грав чабан на сопильци штырю-бырю, тут товарчий выглядав свою черэду, а козак, кынувши воза, задывлявся на ридный Край. Любыв и я колысь малым сыдиты на могыли. Выйдэш на нэи, сядэш и поглядаеш навкругы; лэгко и радисно станэ. Чому?  И сам нэ знаеш, чому. Сыдыш дывышся и нэ надывышся на свий ридный Край и бачиш: пэрэд тобою розлягаеться широкый ривный простор, вкрытый зэлэною травою, котра, нибы хвыли моря хвылюеться вид витру; з цього зэлэного кэлыма бьють до очей рижноманитни барвы цвитив: горыцвита, воронця, бабкы, сынэцвиту, що их мов шовковою хустынкою покрывае трава, схыляючись вид витру; кругом тэбэ звэныть в повитри писня пташиного царства, а з пиднижжя могылы тягнуться до тэбэ ягидкы полуныць и нибы промовляють: «йды, зирвы нас». А там дали мов зэлэни шапкы пидиймаються ынши могылы, над котрымы ыноди кружляе орэл-стэповык, або важко пэрэлитають дрофы... Выйдэш на цю могылу, оглянэш ридный Край, та й задумается:

Так от ци стэпы широки
Козака зродылы...

      И полынэш думкою и на Днипро и на Запорижжя, пэрэйдэш всэ життя козацькэ, а вэрнувшись на могылу, скризь сльозы, промовыш: «Ни, нэ можна нэ любыты тэбэ, мий ридный Краю; и тэбэ, мий ридный Краю и тэбэ мое риднэ Вийсько!»
И як мэни дуже бажалося у ти рокы, зробыты на ций могыли що нэбудь такэ, щобы нагадувало козачатам станыць, про життя молоди у старовыну... И ничого ыншого нэ надумав, як посадыты на могыли дуба. Скилькы раз я бигав на вэсни у лис гэнэрала Котляревського, выкопував там молодого дуба, обэрэжно прыносыв и садыв. На лыхо, чиясь зла рука його завше вырывала. Довго я з цим боровся, та так мэни цього зробыты и нэ вдалося...
      Так и нэ довэлося мэни уквитчаты могылу. А здийснылы мою думку мои мыли браты вильного куриня. Воны уквитчалы могылу, та нэ дубом, як я мрияв, а вэлыкым дубовым хрэстом...
      У 1918 роци довэлося мэни буты у ридний станыци. За килька вэрст до станыци вже побачив я ту могылу, яку так щиро кохав ще з дытячих лит. Якым святым духом обмяло мэнэ, яка вэлыка радисть родылася у моих грудях, колы я ще здалэку побачив на тий могыли вэлыкый чорный стовп, котрый мэни здавався за пидпорку для посаженого дуба.
      Алэ ж чим блыжче я пидйизжав до могылы, тым холоднищим витром обдувало мэнэ, на сэрци робылося важче и важче. И вже колы добрэ можна було розглядиты могылу, колы добрэ вже на ний выдно було хрэст, в грудях моих загуляло бурхлывэ, холоднэ морэ, сэрце заболило, а уста якось мымоволи промовылы: «ни... нэ дуб...»
      Коло могылы я зупынывся, з вэлыкым тягаром у грудях пиднявся на могылу. На могыли я побачив обгорожену и обсажену пивныкамы могылку, на котрий стояв дубовый хрэст.
— Хто и за що? — пытаюся сам сэбэ и нэ бачучи ничого, нэ диставши видповиди на свою думку, я кынув погляд навколо, дэ колысь була райська краса.
Чорнэ рилля, жовту стэрню и дэ нэ дэ копыци побачив я, а коло могылы дэсяткив пивтора овэчок, яки ходылы по стэрни и якых пас старый козак.
У драний свытыни, старых штанях и в старий кудлатий шапци, сыдив вин, зигнyвшиcь, и потыхэньку спивав: «Усылывся вражий москаль, выганяе з хаты...» Ще гирше шарпнуло мэнэ по сэрцю...
— Дидусю, а хто це похованый пид цим хрэстом? — пытаю.
— А на що тоби? — якымсь похылым, та сумным голосом спытав и мэнэ дид.
 — Булы таки, якых трэба було поховаты, — видповив вин, нэ дывлячись на мэнэ. — Дывно мэни, що ты живэш у станыци та й нэ знаеш кого тут поховано пид цим хрэстом.
— Я, дидусю, хоч и цией станыци, алэ ж тут нэ живу, а черэз тэ и нэ знаю.
— А хто ж ты будэш?
— Гнат Макуха, отаман Брюховецького Вильнокозачого куриня.
Це нибы оживыло старого, вин хутко встав, обтрусывся, бадьоро пидийшов до мэнэ и промовыв.
— Здоровэнки булы, батьку! Так вы, як бачу, живи ще? А нам тут розказувалы, що вас большевыкы ухопылы коло Тымошивки, та розстрилявши, сховалы в гноях.
— Живый, дидусю, як бачитэ, — видповив я йому вже вэсэлише.
— А чи пизнаетэ вы мэнэ? — знову спытав вин мэнэ. — Я тэж вильный козак из золотой сотни, Вы нэ забулы йи?
— Ни, нэ забув, дидусю! А хто ж це лэжить пид цим хрэстом?
— Э-гэ-гэ! — якось знову сумно сказав дид, — лэжить тут дванадцять сынив вильного Брюховецького куриня!
— Чи нэ розстрилялы большевыкы?
— Розстрилялы! — промовыв дид ще сумнише и сыва голова схылылась ще нызче.
— А це було так. Колы вже большовыкы зачалы з усией сылы налягаты на станыцю, то куринь пишов до Корнилова, котрый йшов тоди з Ростова на Катэрынодар; залышилась у станыци золота сотня. Колы вбылы Корнилова пид Катэрынодаром, а потим поховалы його тило и ничим було стриляты, так нибы сказали паны, що вже всэ покинчено, и хто куды хоче, хай идэ. Старищи цьому нэ повирылы, а молодь повэрнула вид Андриевськой, та й прыихала до дому у Брюховецьку. Тут вже их большевыкы ухопылы, та й розстрилялы, — зовсим вже тыхо докинчив дид и по бороди покотылась горяча сльоза. «Тут, — додав вин вже зи сльозамы, — лэжить и мий послидний...» — и нэ доказавши, заплакав, як дытына...
— Я тэж був у Вильному курини, ховав вийськови рэгалии, так мэнэ, бач, и нэ вбылы. Забралы лыше хазяйство, та потягалы по холодных, та й выпустылы, а його нэщасного рострилялы. Як бы булы живи старши, то його б воны нэ пустылы до дому, а то старших убыто пид Катэрынодаром, а воно молодэ, двадцять другый рик лыше, закрутылось як та сарана, та й прылэтило на свою стэрню у станыцю.
— А скилькы ж у вас всих було, дидусю?
— Та чотыри. Одного вбыто пид Рязанською, двох пид Катэрынодаром, а цього Бог прынис умыраты до дому!
— Жалко, — тилькы и промовыв я.
— Та колы б цим и скинчилось, а то як розстрилялы цього, жинка нэ пэрэнэсла — помэрла, нэвисткы, наче умовылысь, пишлы вси до своих батькив и лышився я одын. Хазяйство всэ забралы... Зосталась хатына, коняка, та цих пятнадцять овэчок. Выжену от це сюды до могылы овэчок, наплачусь на могыли добрэ, попасу овэчок, та й з Богом до дому... Там у хатыни вылываю и лыхо и тугу свою гиркыми сльозамы, що б нихто нэ бачив. Як буду дали житы и нэ знаю...
      Ще з пивгодыны мы постоялы, про дэ що поговорылы, потим повэрнувся я до хрэста,та й напысав на ньому:

Спить вы нэщасни у ридний зэмлыци;
Спить молодии птахы.
Хрэст ваш хай вкаже ридний станыци
Быти козачи шляхы...

      Потим попрощався з дидом, хутко зийшов з могылы, сив у тарантас и поихав, а в усы нибы хто говорыть: «уквитчалы, та нэ тым, чого бажалось».
      И тэпэр, колы стоиш ыноди сэрэд широкого стэпу у чужини, згадаеш усэ, що диялось, у грудях робыться важко, а уста мымоволи шепочуть:

Краю мылый, краю тыхый,
Краю нэ добытый!
Та мазкою козачою
Як водою вмытый.
За що гынэш, пропадаеш?

* * *
Календарь альманах Вольного казачества на 1930 год
стр. 270-271

1-я часть
Владимир Куртин
Осколок

Сиза пташка моя, канареюшка,
Што так жалостно поешь,
Надрываешься?..
Што поешь-то ты песни старые
Про тяжелое, про бывалое...
Ты пропой мне, пташка, песню новую.
— Ох, пою-то я песни старые,
Про тяжелое, про бывалое. —
Аль пою-то я их все на новый лад,
Все на новый лад, да на бабий склад...
— Не желала бы я больше счастия:
Как иметь бы мне
Сизы крылыньки...
Уж вспорхнула бы я, полетела бы
В чужу дальнюю сторонушку,
Где сложил свою головушку мой миленький...
Горючими слезами вдовьими
Я омыла б его кости сирые, —
В косу русую заплела бы их
И домчала бы во единый миг, —
Во единый миг, в ночку темную
Во свою ль станицу родную.

Старинная женская песня

Пять лет прошло с тех пор, как ты унесла с собою тайну своей смерти. Пять лет. Немного ...
Но как давно все это было!..
Теперь тебя уже забыли. К могиле твоей уже не ходят дамы с букетами живых цветов. Не совершают паломничества твои ученицы... Красный смерч разметал по миру все, что составляло твой круг... Ты вовремя ушла. Ушла, увидя лишь первые гримасы большевизма.

* * *

Тебя забыли... Но не я! Ибо пока в груди моей будет биться сердце, оно будет полно тобой, только тобой...
Ты ушла на заре нашей жизни и после тебя наступила темная ночь без конца, без просвета.
И за все эти годы после твоей смерти я не мог спокойно взяться за перо и, день за днем вновь пережить нашу жизнь и нашу смерть. Не мог потому, что еще отделял твою смерть от своей, что еще судорожно цеплялся за жизнь, что боялся признаться самому себе, что и я умер в тот момент, когда, войдя в дом твоего отца, споткнулся об угол гроба и без чувств повалился на него...

* * *

Далеко, далеко отсюда, в ограде Варваринской церкви тихого провинциального города, под небольшим крестом белого мрамора, лежишь ты уже пять лет, ожидая меня. Но, едва ли мои кости лягут около твоих. Слишком далеко твоя могила, а мне слишком недолго осталось жить.

* * *

Наша жизнь была гимном торжествующей любви. Наша смерть — рыдающими аккордами похоронного марша Шопена, который мы так любили при жизни...
И не странно ли, что когда мы были на вершине земного счастья, мы так любили скорбную песнь смерти...
Не потому ли мы так любили ее, что подниматься нам было уж некуда?
И до сих пор я слышу мистическую мессу, слышу погребальный перезвон колоколов, то замирающий в смиреннейшую мелодию, то разрастающийся в вопль вечного протеста. И до сих пор резким диссонансом, криком отчаянья врезается мне:
- Неправда!
Мой ответ на смиренно-покорные слова молитвы, что «щедр и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив ...»
— Неправда! Кричу я священнику и вижу, как в смятении качают головами молящиеся об упокоении души твоей, шепчутся между собою и показывают на меня пальцами...
А ты лежишь в белом, с золотыми кистями по углам гробу, убранная осенними астрами величественно-спокойная, недвижимая... И только маленькая прядь волос, выбившись на точеный, беломраморный лоб, вздрагивает от моих рыданий ...
Сейчас эта прядь у меня ...

* * *

Помню, в солнечный весенний день мы вышли на площадь, где перед Городскою Думою проходили церемониальным маршем «революционные, войска». Впереди несли новенькие, шитые из красного шелка знамена, на всех штыках болтались красные тряпки, с балконов свешивались красные полотнища.
— Это — весна-красна русской истории, — сказал подошедший к нам присяжный поверенный Нонин.
— Это — красный смех России, — ответила ты.
А один солдат, заметив, что на мне нет красного банта, ухмыляясь, спросил:
— Штой-то вы, товарищ капитан, не рады штоль, что нынче и мы человеком стали?
От этих «человеков» я убежал сюда, в далекую Далмацию... А от тебя осталась лишь маленькая прядь волос, маленький локон, вздрагивавший некогда над твоим классически прекрасным лбом.

* * *

Ты знаешь, что я никогда ничего не писал, но рассказывать любил. Еще больше любила ты слушать мои рассказы. Однажды ты мне сказала:
— Милый, напиши о своей жизни в Курдистане, откуда ты пришел ко мне. Я буду читать это, когда ты будешь в отлучке.
Я ничего не написал, ибо слишком скоро не стало тебя...

* * *

Мне недолго осталося жить. И все же, того, что еще суждено мне прожить, совершенно достаточно, чтобы успеть день за днем вновь пережить и нашу жизнь, и нашу смерть. Ибо слишком коротка была наша жизнь; слишком полон кубок счастья, который мы так бережно хранили и который так неожиданно разбился...
Ужели неожиданно? Нет, мы знали. Мы знали, что такое счастье невозможно на земле. Боги не хотят, чтобы люди были счастливы, как Боги.
И потому-то, когда с крыльца нашего дома ты мне крикнула: «Прощай» — я прочитал в твоих глазах роковое — навсегда... Над тобой уже стояла смерть, опахнув тебя черным своим покрывалом...

* * *

А однажды мне отец сказал:
— Владимир, так люди не живут долго... Или ты, или Анжелика... скоро кто-нибудь из вас умрет ...
— А как нужно жить, чтобы прожить долго?
— Этого я и сам не знаю, — ответил отец и озабоченно принялся прорезать сушняк в кустах малины.

* * *

Тебя долго смотрели врачи. Но когда я спросил одного из них:
 — Доктор, скажите, — отчего умерла моя жена? — Он вздернул плечами, развел недоуменно руками и — ничего не ответил.
Твой отец, милый седенький Константин Иванович, объяснял все Божьей волею и, казалось, был спокоен. Но, однажды ночью, я подсмотрел, как он, сидя в твоем рабочем кабинете, перелистывал толстый медицинский справочник, изучая симптомы отравлений различными ядами. Он плакал. Плакал ночью, чтобы никто не видел его слез.
С тех пор мы с ним уже вдвоем сидели по ночам в твоем, когда-то таком уютном кабинете, — и, страницу за страницей, перелистывали толстый медицинский справочник. Мы читали: «Цианистый калий — сильно затрудненное дыхание со значительными интервалами. Слабое замедленное сердцебиение, расширение зрачков, анестезия кожи, запах синильной кислоты...» Восстанавливали в памяти все, что было с тобою. В сотый раз отец рассказывает мне, как ты подъехала к дому, как особенно тревожно прозвенел звонок, как ты прошла через столовую, отказавшись от обеда, который уже был на столе, и как тебя нашли около кушетки с пеной у рта...
На лбу у меня выступают капли холодного пота, дыханье останавливается...

(продолжение следует)
Календарь альманах Вольного казачества на 1930 год
стр. 222-242

Выдко=выдно
Сходчик-выборный-депутат
Сходка-собрание
Ходнык-калидор-коридор
Красный, а не червоный
Слободный
Зутра
Зарани
Канапэи
Курыть, а нэ палыть
Послидний
Рундук

* * *

2-я часть
Пивень А.Е.
Рак-нэборак-ззаду очи
(картына-сцена з життя на Кубани козакив чорноморцив)

    Ява 2

Сходыть по схидцях на рундук, а тоди идэ в калидор пидпысарый, молодый парубок, одягнутый у гарну черкэску, з срибными газырямы и з малэнькым кынжалом у срибний оправи. На голови сира шапка, заломлэна на-бик.
Пидпысарый. (Здоровкаеться по-военному, прыкладаючи руку до шапкы). Здоров Пэрэпэлычка, мала-нэвэлычка!
Днювальный. (Вытягаеться, шуткуючи, у хронт и робыть рукою пид-высь). Здравия желаю, господын пидпысарый!
Пидпысарый. Та шо це? Хиба ты и доси на тыжньовий?
Днювальный. Та й доси ж бо змины чорт-мае!
Пидпысарый. Ище и нэ обидав?
Днювальный. А вже ж шо ни! Хоч бы тоби мала крыхта була в рота!
Пидпысарый. (Помалу свыстыть). От туды к чортовому батькови! Дослужилысь наши козакы! Це поганэ дило! Ось я скажу Пэтрови Сэмэновычу, а вин доложить отаманови.

     Ява 3

Сходыть на рундук и пидходыть до их пысарь, чоловик сэрэдних лит, у черкэсци з срибным кынжалом и газырямы. На голови чорна каракулэва шапка, з красным вэршком и срибными на йому галунамы.
Пысарь. Здоров був, козаче!
Днювальный. Здравия желаю, Пэтро. Сэмэновыч!
Пидпысарый. Ось дывиться, Пэтро Сэмэновыч, якый порядок у военного пысаря! И доси Пэрэпэлычка нэ снидав и нэ обидав, а змины ще нэмае. Колы ж вона будэ, хиба у вэчери?
Пысарь. (До пидпысарого). Постой, хлопче! Ты ще молодый, а дуже гострый! Яка ж тут вына военного пысаря? Його дило — выдать нарядный спысок козакив, якым дийшла черга на тыжньову; а зибрать их и поставыть на свое мисто, це вже дило помощныка отамана з нарядчиком.
Пидпысарый. Ну, шо ж, колы нэ пысарь, так помощнык з нарядчиком вынувати, а козакы ось голодни цилисинькый дэнь стоять, дожидаючи змины.
Пысарь. Яй сам про тэ давно знаю, та усэ нэ було случаю новому отаманови сказать. Ось я йому сьогодни як нэбудь про тэ нагадаю, як шо нэ забуду, так вин другый порядок навэдэ.
Днювальный. Поклопочить уже, Пэтро Сэмэновыч, дай Бог вам здоровля, — нэ забудьтэ. Бо самому мэни, прызнаться, балакать про тэ з отаманом, якось нэзрукы.
Пысарь. Добрэ, добрэ. (До пидпысарого). Нагадай мэни сьогодни про тэ, щоб я нэ забув.
Пидпысарый. Добрэ, нагадаю.
Пысарь. (До днювального). А шо, чи хто е в правлении?
Днювальный. Прыйшов помощнык новый, зминыв старого, та дижурни позминялысь, а козакы, яки слободни, пишлы ще зутра додому, пооставалысь тилькы ти, шо на своих постах стоять, а змины усэ нэмае.
Пысарь. Тай бильш ничого?
Днювальный. Ни, прыйшов ще казначей, та сходчикив посходылось чоловик з дэсяток, чи й бильше: сыдять у зборний — балакають. Сьогодни, кажуть. сходка будэ, чи шо...
Пысарь. Та будэ ж сходка, та ще й вэлыка и дуже довга; бо роботы та усякого калмагалу будэ стилькы, шо хватыть до пивночи. Сьогодни будэм кабакы з торгив здавать.
Днювальный. То ж то я дывлюсь, шо сходчикы почалы рано сходыться, та й думаю: чого воно? Аж воны, бач, зарани нюхом чують, шо довэдэться доброго могорычу выпыть.
Пысарь. Та то вже як водыться: могорыч сходчикам будэ добрый, як шо здамо поцинно кабакы... А отамана ще нэма в правлэнии?
Днювальный. Нэмае.
Пысарь. Стий же на крыльци та добрэ пыльнуй, шоб нэ проглядив, бо скоро и отаман прыйдэ.
(Пишов з пидпысарым у канцелярию).

Календарь альманах Вольного казачества на 1930 год
стр. 248-266

Гейман А.А.
По закону или не по закону?
(Кубанская старина)

— Конечно, господа, поступайте всегда по закону, — поучал нас наш Войсковой Старшина на «офицерских собеседованиях».
Есть устав дисциплинарный, есть книга Свода Военных Постановлений, они вполне определяют ваши права и обязанности по управлению вверенными вам людьми. Хотя... хотя должен вам сказать, бывают такие в жизни случаи, когда, что называется, — либо честь, либо смерть, — вот и угадай и реши, как поступить лучше.
Расскажу вам случай из своей практики, а там судите сами.
Был 1877 год. Уже давно газеты и журналы пестрели описаниями дел и подвигов гремевшего уже на весь славянский и не славянский мир генерала Черняева и его добровольцев (действовавших в Сербии и Болгарии на защиту славян против турок), и не давали покоя горячим сердцам и пламенным головам молодежи.
Как вдруг — манифест: объявлена война Турции!
Одним пожаром, одним пламенем засияла тогда вся Россия. Болгарский гимн «Шуми Марица», — песни «Герцоговинку встретил я» и прочие гимны и песни играли музыки, пели и юноши и девицы, свистели мальчишки.
Дамы и барышни засели щипать корпию и шить бинты для раненных, купцы валили крупные суммы на расходы по войне.
Я учился тогда на втором курсе Московского университета. Разумеется, бросился домой и подал, к ужасу бабушек, тетушек, старых и молодых сестриц, об определении меня в действующую армию. Только старый рубака, отец мои покойный, носивший по всему телу, голове и лицу яркие следы знакомства с шашками и пулями джигитов Шамиля и Хаджи-Мурата в Чечне и Дагестане, коварно улыбался и, наконец, торжественно объявил мне, что в тот же день, как я приехал домой, он приказал табунщикам готовить под меня двух лучших неуков нашего табуна,
Все-таки влияние «коварных» женщин в семье нашей, оказалось очень сильным, так как я не попал за Дунай или на Закавказский фронт, куда уже потянулись многоверстные ленты наших казачьих полков, а попал во 2-й Лабинский полк, поставленный в районе г. Сухума, в Абхазии, на случай высадки турецких войск в этом районе.
Полк стоял разбросанно, по селениям и аулам, держа наблюдения за берегом моря и настроением, тогда близких по духу туркам абхазцев.
Боевых действий еще не было, но край был объявлен на военном положении. Ежедневно к берегу подходил небольшой турецкий пароходик, выпускал по берегу с десяток гранат и мирно отходил куда-то. Особенное затруднение испытывал полк с доставкой фуража, так как сотни часто перемещались, а возить за ними запасы фуража по тогдашним путям сообщения в Абхазии и при их перевозочных средствах было совершенно невозможно. Для облегчения, командирам сотен и начальникам разъездов были выдаваемы часто крупные суммы денег, чтобы покупать и тут же расплачиваться с населением за купленный фураж. Деньги эти сильно стесняли.
Денежных ящиков в сотнях не было, а таскать за собой массу бумажных денег, хотя бы в переметных сумах или чемоданах, было очень опасно. Тогда приказом по полку учредили при сотнях приказничьи караулы со всеми к ним атрибутами и формальностями. Командиры сотен просто завели кожаные сумки, которые (запечатанными) всегда висели на значковом древке у квартиры командира сотни под охраной часового.
И вот, однажды, при смене часовых оказалось, что одна такая сумка на дне прорезана, деньги вынуты и наскоро сумка опять зашита дратвой.
Кто виноват? Дело не трудное: при постановке всякого часового и при смене его, разводящий (он же, караульный начальник) совместно с новым часовым осматривает целость помещения денег, печать и замки. Значит, украл тот часовой, которого сменяют. Его сменили, обыскали и действительно нашли за подклейкой голенища сапога все деньги (их на этот случай было всего три бумажки сотенных и одна в пятьдесят рублей). Дело не сложное, казалось бы. Отдали часового под суд. Но, какой суд, ведь суд-то должен быть полевой! В военное время, в виду неприятеля! Часовой украл вверенные его охране деньги! С взломом ящика! А это ... Это, господа, смертная казнь ... Это вот по закону. Но, как же... Ведь еще нигде не пролита ни единая капля кропи, а тут целая молодая жизнь будет загублена! Как же допустить до этого? Приуныл мой командир сотни. Приуныла и сотня, подавленная тяжестью преступления и его последствиями.
Однако виновник не сознавался!
 — Мои деньги, еще с дома и все тут.
Правда, и казак-то был особенный. Пришла из России на заработки семья — мужик с женой и мальчиком. Мужик вскоре разболелся и умер, а на молодой вдове женился тоже вдовый казак.
Мальчика усыновил. Мальчик рос настоящим чертенком. Держался волчком, отдельно от всех сверстников, но целый околоток страдал от проказ этого черного, как галчонок, озорника. Много раз был бит и, наконец, лет 12-ти, сбежал. Спустя год уже узнали, что пристал он в Армавире к деповским рабочим, так его, никому, даже самой матери ненужного, и оставили. Там он, конечно, набрался всяких премудростей. По мобилизации вспомнили и его, вызвали, наскоро обучили, посадили на коня и отправили с полком в поход.
Поскакал командир сотни к командиру полка. Тот так и схватился за голову. Как! Что? Слушайте, я ничего не слыхал и не знаю! И вы мне ничего не говорили. Ведь тут тебе и сокрытие преступления, и попустительство, и слабый надзор за подчиненными. Нет. Я не хочу отвечать. Действуйте, как знаете!
Темнее тучи ехал наш сотенный в сотню. С докладом — вахмистр.
 — Ну что, а как арестованный?
 — Так точно, порешили!
 — Как порешили?
 — Да сотня сама его своим судом. Приговорили дать ему сто плетей — да еще пригрозили, что если кому когда скажет, или из сотни кто разнесет, то и тому и другому не сдобровать. Ну и дали. Ничего, ходит веселый.
Ну, вот — еще новое преступление. Однако на том и порешили. И все пошло гладко и шито. По-видимому, все остались довольны.
Но вот кончилась война. Полки пришли на распускные пункты. Пришли и мы. Ну, разумеется, встречи, молебны, обеды, торжества. Полк второочередной, должен разойтись по домам. Опрос жалоб и претензий, собственно для соблюдения законных формальностей. Никогда прежде не слыхал и после сам не видал, чтобы казаки когда заявляли претензии или жалобы. Так и тут, — никак нет, не имеем! Но, из ряду на шаг вперед выходит, вдруг, известный нам уже герой этого рассказа:
 — Я имею жалобу и претензию! — заявляет он.
 — Какую? В чем дело? — удивился опрашивающий сотню командир сотни.
 — А помните под Сухумом, когда пропали из денежной сумки деньги, так меня за это выдрали плетьми, да еще мои собственные деньги отобрали.
 — Да ведь ты же их вырезал из сумки!
 — Никак нет. Кабы я их украл, так вы бы меня под суд отдали, а то ведь нет.
Можно, конечно, и теперь возбудить дело, но как на это посмотрит суд? В свое время дело не возбуждалось, а теперь, когда война окончилась, уже поздно.
По меньшей мере, отрешение от командования полком, для командира полка, и суд для командира сотни — неизбежные последствия.
Побежал опять командир сотни к командиру полка. Поверг и того в отчаяние. Что же он хочет, наконец, от нас?
— Деньги, говорит, возвратите, а за самосуд прошу дать делу законный ход!
Но, пока начальство охало и стонало, ломая голову, как выйти из отчаянного положения, сотня опять все сама порешила. Казак бежал и даже коня бросил. Решили все отдать на волю Божью. Да так дело и засохло.
Так что лучше: но закону или не по закону?

Календарь альманах Вольного казачества на 1930 год
стр. 246-247

                                    Поход выходного дня на Атакайское водохранилище

Садимся на маршрутку № 8 в центре Новороссийска и едем в поселок Гайдук до остановки Школа. Выходим, покупаем напитки и перекус в магазине около дороги и топаем прямо вверх до вершины Маркотха по улице Атакайской. Там выходим на дорогу старого карьера, сворачиваем вправо и идем до будки охранника карьера. Перед ней крупный знак, запрещающий проезд и проход. Чтобы вы знали, карьеры и Атакай являются частной территорией и принадлежат Новоросцементу. Проезд и проход запрещен. По тропе влево перед будкой охранника спускаемся за хребет. Это старая заброшенная дорога и не является частной собственностью. По ней топаем вниз с хребта до самого ущелья, там на развилке трех дорог поворачиваем влево. Через один километр будет Атакайское водохранилище. Оно тоже охраняемое будкой охранника и сторожевыми собаками. Но, как обычно, влево перед будкой есть хорошо нахоженная туристами тропа. По ней обходим будку и через двести метров справа будет водохранилище.

Вот оно, водохранилище. Глубина, согласно Википедии, до 187 метров. Может сегодня не сезон, но выглядит очень бедно. На последнем месте Атакай среди новороссийских озер, после Абрау, Глебовского, Неберджайского, Лиманчика. 

Рыбаков нет, туристов не видно. Стояла старая нива на тропе, обошел за двести метров.

Вид на водохранилище.

Это моя четвертая попытка найти Атакайское водохранилище. Если загуглите, увидите, к нему нет протоптанных трэков и фото. Со стороны поселка Верхнебаканского есть дорога, но там охрана с собаками и трудно очень обойти из-за речи и рельефа. Со стороны Маркотха дважды мы ходили, но навигатор за хребтом не работает, заблудились, прошли несколько километров вправо, обломались. Всего около 60 километров по хребту, ущельям, скалам в сумме поиска. Но вот, четвертый поход, наконец, удался. Галочку ставлю. Первая на Кубани нормально описанная экскурсия на Атакайское водохранилище с фото выложена в сеть. Ура!

Вид на водохранилище с горы. Собаки все-таки почуяли меня, пришлось очень быстро подниматься на скалу. Откуда силы берутся, как увидишь внимательные и заинтересованные глаза овчарки со ста метров. Вспоминаю отца Федора из 12 стульев. Та же тема.

На склонах водохранилища растет прекрасный старый буковый лес. Много буковых орешков и груздей.

В лесу на склоне

Это надпись на въезде на карьер. Ориентир. От нее влево по тропе вниз водохранилище. А шо там, нэ той козак, шо побэдыв, а той, шо выкрутывсь )

Это надпись перед будкой с закрытыми воротами на водохранилище. Собаки реально есть, проверено )

Грибочки. В лесу вокруг озера очень сыро, листья и земля покрыты росой даже днем. Много грибов.

Опята и грузди.

По высохшему ручью прошел пару километров, вышел почему-то около телевышки. Свернул круто влево и скоро вышел к поселку  Владимировка около цемзавода.

Буковый лес осенью

Евромост через ущелье

Очень старый бук. Если толщина бука больше локтя, ищите под ним орешки в сентябре-октябре. Если появилась роща буков, верный признак касожского кургана. Буки и верования касогов как-то были связаны. Несколько раскопанных курганчиков нашел. Степных рун не было. Крупные камни и неглубокая яма.

Буки на склоне горы. Внизу ущелье. Карабкаешься вверх, как паучок, но адреналин выделяется из всех мест. Особенно, когда что-то шуршит в листве рядом.

Много ящериц, змеек, фазанов, соколов, ворон. Змеи из-за ночного холода малоподвижные и легкозаметные.

Старые буки на тенистый стороне хребта. Все сыро и пахнет грибами.

На вершине Маркотхского хребта тропа вышла прямо к могиле Унана Аветисяна. 

Отсюда вниз тропа в поселок Владимировка.  Влево тропа в поселок Гайдук.

Осенний лес

Собрал ведро черного и красного боярышника, мелких яблок, шиповника, грибы и немного терна.

Встретил местных, «маркотхских», очень общительные и любопытные. Чередник тоже.

Тропа вниз с хребта во Владимировку

Вид на склоны Маркотха в октябре

Хребет Маркотх в районе Владимировки. Видно старые карьеры и дорожку через весь хребет по вершинам.

Хребет Маркотх. Владимировка

                                                              все походы по краю

1-я часть
Пивень А.Е.
Рак-нэборак-ззаду очи
(картына-сцена з життя на Кубани козакив чорноморцив)

У одний дии.
Диеви людэ:
Станышный отаман.
Пысарь.
Пидпысарий.
Днювальний козак у калидори
Дижурный
Помощнык отамана.
1-й, 2-й, 3-й, 4-й выборни (сходчикы)
Други выборни, казначей и козакы

Диеться в послидних роках минулого (19-го) столиття, колы ще нэ було на Кубань вынной монополии. На сцени вывэдэни звычаи, характэры людэй, одэжа и, особлыво, козацъка чорноморсъка мова, яки булы в ти часы на Кубани.
Сцена уявляе широкый калидор (ходнык) в станышному правлэнии. Справа и злива по двое двэрэй, з прыбытыми над нымы таблычкамы: «Станычный Атаман», «Канцелярия», «Казначей», «Станычный Сбор». Помиж двэрыма стоять коло стины довги дэрэвьяни канапэи (лавы). Прямо проты публикы широки выхидни двэри, розчинэни настиж, дали рундук (крыльце), а за ным выдко площадь и на ний церкву.

 Ява 1

     На лави у калидори сыдыть мовчкы днювальный, молодый ще козак, у черкесци, з красными (палэтамы) прыказного на плэчах. Миж ногамы дэржить обома рукамы шапку, з красным вэрхом, схылывшись на рукы головою. У правлэнии тыхо, ничого нэ чуты.
     Днювальный. (Килькы хвылын мовчить, а дали починае розмовляты сам з собою). Людэ одстоялы у церкви службу, попрыходылы додому и сыдять зараз любэнько та обидають, а тут сыды та дожидай, хоч и голодный, як вовк. (Трохы знову помовчавши). А черэз що? Черэз тэ, шо чорт-мае доброго порядку... И отакэчкы бувае усякый раз, як доводыться служить пры правлэнии на тыжньовий... А по-мойому трэба б так зробыть, шоб змина з тыжньовой була або в суботу увэчери, або у нэдилю рано зутра... Ото був бы порядок и усякому було б добрэ. (Ще трохы помовчавши). Та нэ добэрэш толку, хто в цьому дили прычиною: пысар военный каже, шо усэ в руках у помощныка, а помощник каже, шо вынуватый нарядчик... А нарядчикови шо? Загадав усим, тай квыт, а колы посходяться, якэ його дило?.. Трэба будэ доложить отаманови, нэхай их трохы прыструнчить, та найдэ миж нымы крайнього. Отаман у цих дилах чоловик ще новый, служить тилькы другый мисяць, так добрых порядкив ще нэ позаводыв... а здаеться, шо вин скоро усим сырыцю намнэ, бо бэрэться добрэ. (Устае, идэ до выхидных двэрэй и дывыться туды и сюды). Нэ выдно на площади ни однисинькой тоби души — наче уси вымэрлы... звисно, обидають людэ... Йидять борщ з бараныною, або з курятыною; пырижкы з потришкою та з сыром; локшину, або кашу з молоком... Молодыци усього понаварювалы та понапикалы, рады праздныка — йиж, хоч розпэрэжись... А тут у пустому животи так торохтыть та нявчить, наче туды коты позалазылы, та завэлысь быться... (Вэрнувся од двэрэй, сив на лави). Трэба хоч закурыть цигарку, чи нэ пэрэбье вона трохы охоту на йижу. (Выймае з кышени кысэт, дистае з нэй махорку и крутыть цигарку). Бувае и такэ, шо отакэчкы сыдыш, покы и звэчерие, а змины тоби усэ нэма та й нэма... И чорты б побылы йихнього батька з отакым порядком! (Устав, прыйшов до двэрэй, запалюе цигарку и пускае дым на двир). Ну, та вже ж такы, Бог дасть, дижду змины, а тоди до другой чергы буду слободный тыжнив на сим, або и на восим ... (Курыть цигарку и позырае туды и сюды). О! Идэ швыдэнько пидпысарый... Поспишае, аж спотыкаеться... а ондэчкы выткнувся и сам пысарь. (Помовчавши). Добрэ им, пообидалы, так зараз прыймуться так за роботу, шо аж пира скрыпитымуть.

Календарь альманах Вольного казачества на 1930 год
стр. 248-266