понедельник, 29 мая 2017 г.

Пивень А.Е.
Веселым людям на втиху
Москва, 1906г.
Мэртва баба
3.
 — Так то добрэ було б, як бы воно справди так! — кажу я.
А кум и каже:
 — Та кажуть, шо так и будэ, як хто пройдэ увэсь курс. Ну, звисно, нэ всякый хлопэць будэ ходыть пьять лит, а багато будэ такых, шо походять год, або два, та й годи: бо, звисно, якэ там учення, колы дома батькови хлопэць у хозяйстви нужный! Добрэ тым, у кого есть за шо наннять, а бидному чоловикови трудно обходытьця самому; вин и так ,бидный, ждэ нэ дождэтьця, покы хоч трохы сын пидростэ та помогать у хозяйстви станэ; черэз тэ и нэ прыходытьця йому довго учыть сына у школи: як тилькэ побачыв, шо сын уже навчывся чытать та пысать, от вин и нэ пуськае бильше його из дому, а начынае прыучать до хазяйського дила.
 — Эге, це вы правду кажетэ, кумэ; так воно бильше и робытьця, — кажу я. — Та по правди сказать, так нашо нашому братеви и учытьця довго? Як выучывся чытать та пысать, от и усэ! То тилькэ на попы або на паны трэба довго, кажуть, учытьця, и нашому братови казакови нашо воно отакэ вэлыкэ обучение?
 — А звисно, нашо воно нам! — каже мэни кум. — Цур йому з тиею вэлыкою навукою, вона, кумэ, до добра нэ доводыть! Я нэ знаю, чому воно доброму заучають у тых вэлыкых школах, шо по городах, а тилькэ толкив з того бувае мало. Учятьця, учятьця у тий школи, покы там и повыростають, шо и женыть пора; уже и усы и бороды поростуть, а воны усэ учятьця! А пры кинци доучятьця до того, шо и Бога забудуть и на усых людэй с прызырством та з нэповагою, дывлятьця, бо дуже, бачытэ, пороблятьця розумни! А як подывышся, шо воны з своим вэлыкым розумом выробляють, так аж чудно и дывно станэ!
Наш брат, простый нэвченый козак николы нэ отважытьця на такэ дило, як оти дуже дуже обучени людэ! Аже ж вы знаетэ, кумэ, шо було у наший станыци аж позаторик, чого булы наробылы оти дуже розумни скубэнты, як умэрла покойна Попогрызыха?
(Дали будэ)
Каганец из книги Степана Мащенко
Кубанский исторический и литературный сборник
1962г.
№17
Мащенко С. М.
«Отрывок воспоминаний»
стр.17
Станичная жизнь разнообразилась в зависимости от времен года. Зимнее время самое скучное. Благо, в это время дни очень короткие и все время уходило на обычные работы по хозяйству. Главное дело — это уход за скотом: утром и вечером надо дать ему корм. На это уходит немало времени: нужно наносить в баз (скотный двор) сено и разбросать его кучками для большого количества скота (20-30-50 и больше голов в хозяйстве), причем носить сено приходилось на вилах из стога, обычно находящегося вдали от база. Стога сена ставили подальше от строений из противопожарных соображений. Затем надо напоить скот — это тоже нелегкое дело. Нужно «натягать» из колодца в корыта воды при помощи «журавля» (в станице он назывался «звид») или прямо ведром 30-40-60 и больше ведер воды. Некоторые, особенно те, кто жил недалеко от речки, гоняли туда на водопой свой скот, причем, зимою, у берега прорубывались во льду длинные проруби. Кроме скотины, требовалось время для ухода за лошадьми, затем некоторые работы по хозяйству: починить воз или сани, привести в порядок плуг и борону и т.д. и т.п.
На это уходил весь короткий день.
Женская работа заключалась в приготовлении еды, выпечке хлеба, стирке белья, кормлении птицы и уход за нею; многие пряли пряжу из конопли и делали из нее мешки (чувалы).
Зимние дни коротки и население, с наступлением сумерек укладывалось спать. Только молодежь на улицах распевала песни и то недолго: часов с 9-10 вечера станица замирала и только лай собак и пение петухов нарушали тишину.
Так как ложились спать рано, то был обычай вставать «в досвитки», т.е. до света.
Действительно, часа в 3-4 станица почти вся просыпалась, в окнах появлялся свет от зажженных каганцов и, при свете их, шили, пряли, ткали и производили другие мелкие работы.
Каганец — это черепок, в который наливалось постное масло (олия) или смалец. В этот черепок помещался фитиль, скрученный из полоски тряпки, и зажигался.
Светил такой каганец очень слабо, но другого способа освещения не было. Тогда у людей было более острое зрение и при слабом свете каганца делали все: и шили, и пряли.
В то время не знали не только керосина и ламп, но и свечей не было в широком употреблении. Все пользовались только каганцами.
Только станичная аристократия имела свечи и то сальные (стеариновые появились позже).
Сальные свечи имелись в продаже в лавках, но больше делали их сами.
Я помню нашу форму для приготовления свечей: это спаянные вместе две железные трубки диаметром в обыкновенную свечу; в средину трубок этих вставлялись фитили из ниток, а сами трубки наполнялись растопленным салом и, затем, ставились на холод.
Получались свечи своего производства.
В течение  года станичная жизнь, в общем, протекала в таком порядке: после Рождества наступал мясоед, продолжавшийся до масленицы 1-1,5 месяца в зависимости от Пасхи.
(продолжение следует)
Кубанский исторический и литературный сборник
1962г.
№17
Мащенко С. М.
«Отрывок воспоминаний»
стр.17
Станичная жизнь разнообразилась в зависимости от времен года. Зимнее время самое скучное. Благо, в это время дни очень короткие и все время уходило на обычные работы по хозяйству. Главное дело — это уход за скотом: утром и вечером надо дать ему корм. На это уходит немало времени: нужно наносить в баз (скотный двор) сено и разбросать его кучками для большого количества скота (20-30-50 и больше голов в хозяйстве), причем носить сено приходилось на вилах из стога, обычно находящегося вдали от база. Стога сена ставили подальше от строений из противопожарных соображений. Затем надо напоить скот — это тоже нелегкое дело. Нужно «натягать» из колодца в корыта воды при помощи «журавля» (в станице он назывался «звид») или прямо ведром 30-40-60 и больше ведер воды. Некоторые, особенно те, кто жил недалеко от речки, гоняли туда на водопой свой скот, причем, зимою, у берега прорубывались во льду длинные проруби. Кроме скотины, требовалось время для ухода за лошадьми, затем некоторые работы по хозяйству: починить воз или сани, привести в порядок плуг и борону и т.д. и т.п.
На это уходил весь короткий день.
Женская работа заключалась в приготовлении еды, выпечке хлеба, стирке белья, кормлении птицы и уход за нею; многие пряли пряжу из конопли и делали из нее мешки (чувалы).
Зимние дни коротки и население, с наступлением сумерек укладывалось спать. Только молодежь на улицах распевала песни и то недолго: часов с 9-10 вечера станица замирала и только лай собак и пение петухов нарушали тишину.
Так как ложились спать рано, то был обычай вставать «в досвитки», т.е. до света.
Действительно, часа в 3-4 станица почти вся просыпалась, в окнах появлялся свет от зажженных каганцов и, при свете их, шили, пряли, ткали и производили другие мелкие работы.
Каганец — это черепок, в который наливалось постное масло (олия) или смалец. В этот черепок помещался фитиль, скрученный из полоски тряпки, и зажигался.
Светил такой каганец очень слабо, но другого способа освещения не было. Тогда у людей было более острое зрение и при слабом свете каганца делали все: и шили, и пряли.
В то время не знали не только керосина и ламп, но и свечей не было в широком употреблении. Все пользовались только каганцами.
Только станичная аристократия имела свечи и то сальные (стеариновые появились позже).
Сальные свечи имелись в продаже в лавках, но больше делали их сами.
Я помню нашу форму для приготовления свечей: это спаянные вместе две железные трубки диаметром в обыкновенную свечу; в средину трубок этих вставлялись фитили из ниток, а сами трубки наполнялись растопленным салом и, затем, ставились на холод.
Получались свечи своего производства.
В течение  года станичная жизнь, в общем, протекала в таком порядке: после Рождества наступал мясоед, продолжавшийся до масленицы 1-1,5 месяца в зависимости от Пасхи.
(продолжение следует)

воскресенье, 28 мая 2017 г.

Плиев И. А.
Разгром «армии мстителей»
стр.76-77
Все железнодорожные составы были целы и лишь один поезд, стоявший за станцией, продолжал ярко пылать.
— А какова судьба тех колонн автомобилей с пехотой, о которых докладывали разведчики?
— Видите ли, товарищ командующий,— Тутаринов мгновение помолчал, а затем многозначительно  закончил,— эта колонна на станцию не пошла и в город не вернулась.
— Ну, что ж, нас устраивает любой вариант,  ускоряющий выполнение задачи,— ответил я уклончиво,  чувствуя, что тут может быть два варианта: или они  разгромлены, или «организованно» сдались в плен.
— Их, товарищ командующий, разогнал казак
Завьялов. Всю «обедню» испортил. Даже не знаю, наказать или наградить.
— Потом расскажешь как это случилось, тогда и  решим.
Позже, когда были учтены результаты боя в районе станции, оказалось, что гитлеровцы потеряли сотни  человек только убитыми, а еще больше — ранеными. На  вокзале выстроили большую колонну пленных. Кто-то из офицеров сокрушался:
— Что же с ними делать?
Интересно, что ответит наш корпусной прокурор  подполковник Фарбун, к которому был обращен вопрос.
Фарбун покручивал свои длинные усы, выигрывая время, чтобы подумать. Сообразив, наконец, он подошел к  офицеру и, сощурив свои без того узкие глаза, решительно сказал:
— Як що? Повернуть направо и скомандовать: «По шляху, на восток, в плен шаго-ом, марш!»
Да, именно так мы и поступали с пленными. Расчет был простой. Служба безопасности — СД и гестапо  жестоко карали за попытку сдаться в плен. Не получали пощады и те, кому удавалось бежать из плена и  вернуться в часть. В последнее время, когда армия их терпела поражение за поражением, карательные меры усилились и распространились на родственников в Германии. В этих
условиях пленным лучше уж было числиться без вести пропавшими, чем вернуться в часть. Поэтому мы смело направляли колонны пленных навстречу войскам фронта в сопровождении отделения казаков. Те вели их по  глухим местам. И мне не припоминается случая, чтобы  пленные «образца 44 года» предпринимали попытку бежать.
Фраза: «по шляху, на восток, в плен шаго-ом, марш!»  стала популярной в войсках Конно-механизированной группы. 
От, хлопцы, якшо добрэ пошукать, то й осэтын Исса Плиев будэ балакать. Плиев - гэрой; а ще вусатый, моторный, круглолыцый, вэсэлый и смилывый стэпняк, в дрэвнэй Тмутаракани стэпнякы булы одным народом.к
Николы ни розумив, чого ти рэжисеры часто роблять фильмы про 41 год. Там дэ наши солдаты голодни, бэззбройни, рвани и смутни. Шо за мазохизм такый. Робыть фильмы про 43 - 45 годы. Там дэ гэрманцы булы голодни, рвани, смутни. Там дэ мы кажный мисяць бралы з бою нову дэржаву, а на схид топалы полонэни гэрманськи гэнэралы в моноклях.  Дэ выдно талант наших гэнэралив и мощь Красной армии.
Кубанский исторический и литературный сборник
1962г.
№16
Мащенко С. М.
«Отрывок воспоминаний»
стр.25-26
Празднование свадьбы начиналось с субботы (канун венчания).
Невеста, вся в лентах, с утра ходила по станице со своими подругами («дружками»), которые громко пели свадебные песни, приглашая близких знакомых на свадьбу.
Приглашение делалось так: войдя в хату, невеста низко кланялась хозяевам и произносила: «Кланялись вам батько и маты и просили вас на «весилля»», при этом она вручала им «шишку» — маленький, особой формы, хлебец.
Идя по улице со своими «дружками», невеста пред всяким встречным останавливалась и низко кланялась. Помню мне, мальчику 9-10 лет, «молодая» (так называлась невеста), тоже отвешивала поклон и я, серьезно, тоже поклоном отвечал ей. Это было мне лестно, и я был горд.
И к нам иногда приходили и приносили шишки, но мать никогда на свадьбы не ходила. Мы же, дети, бегали по всем свадьбам, конечно, не в качестве гостей, а в качестве зрителей. Я очень любил музыку и оставался дольше на той свадьбе, где музыка была лучше.
Повенчавшись в церкви, свадьба шла к невесте. О свадебном праздновании днем я сказал выше, а к вечеру музыка уходила в хату и для посторонних свадьба кончалась.
Вечером начинались сборы к переезду к жениху, причем перевозилось приданное невесты с некоторою торжественностью. Все оно помещалось в большом сундуке («скрыня»), который ставился на запряженную повозку, на которой размещались и участники свадьбы, причем «дружки» стоя держались за скрыню и всю дорогу пели свадебные песни. По приезде к жениху, молодых вскорости отводили в отдельную комнату, а остальные продолжали гулять, с музыкой, до поздней ночи.
Существовало много свадебных обычаев, но я всех их не знаю.
Например, при отъезде вечером невесты, парубки того краю, откуда была она, раскладывали на воротах огонь и не позволяли выехать из двора, пока жених не откупится, дав парубкам на водку.
Ни одна свадьба не кончалась одним днем и растягивалась чуть ли не на целую неделю. Теперь гуляли только родные молодых и их близкие. На другой день танцевали «журавля» — это особый плясовой мотив и, кажется, с не совсем цензурными словами. Этот танец танцевали в знак того, что невеста «молодая» оказалась невинной девушкой (доказательством чего являлось присутствие крови на рубашке).
За этим следили «свашки», так назывались замужние женщины, распоряжавшиеся свадебным порядком.
Как символ невинности, при пляске журавля повязывали на голове и руках красные платки и ленты. Не раз я видел пожилого казака на бороде или на ухе с красной ленточкой. Значение этого я тогда не понимал.
Гулявшие свадьбу маскировались, особенно любили наряжаться цыганами и цыганками, ходили по дворам участников свадьбы и «крали» кур. Это не воровство, а обычай: «Объели, мол, хозяев совсем и нужно красть кур на стороне, чтобы продолжать гуляние».
Много раз видел я, как в один из последних дней свадьбы «везли батька в кабак». Это тоже обычай: «Дома все выпили, ничего не осталось. Нужно повезти батька в кабак, чтобы он еще купил выпивки».
Путешествие батька в кабак тоже было потешное: сажали его на какую-нибудь тарантайку, а то и на передний ход повозки, сопровождавшие ряженные цеплялись за тарантайку, садились верхом на лошадей или быков, везших ее. Если была грязь (что в осеннее время обычно), то какой-нибудь шутник, привязывал к тарантайке каюк, или корыто, садился на него и усердно греб веслом или лопатою, втыкая ее в жидкую грязь.
(продолжение следует)

пятница, 26 мая 2017 г.


Якшо ваши гости нэ любять бараныну, коныну, дычину, просто трэба кынуть 2 ложкы аджики за пьять мынут до кинця готовки и будэ вам просто мнясо, бэз запаху.
«Штормовая» смс-ка от мобильного оператора могла быть проще: «Непогода. Сиди дома. Бухай»
Пробки, пробки.
Вождь приехал.
Кто бы знал.
А в пробках помним.

==============


Кап. кап.
И по крыше.
И по лужам.
И в бокал.
Плиев И. А.
Разгром «армии мстителей»
стр.54-55
В полночь мы остановились в Цветково. Пока операторы связывались с соединениями, мы вошли в домик, приютившийся у дороги. Керосиновая лампа тускло  освещала единственную комнату, у порога которой стояла печь. В углу под образами крестилась старая женщина, кланяясь ликам печальных Богородицы и  Николая-угодника. Она умоляла их уберечь мужика Матвея и сынку
Ивана от пули быстрой, сабли острой и навеять погибель на иноземную погань.
— Вернутся твои мужики, мать, не горюй,— успокоил старуху полковник Компанией.
— Так вже верталысь. Вон той, що з вамы прискакав, то ж мой Иван. Неужто не знаете? — всхлипывая и  вытирая подолом фартука слезы, ответила она.
— А как фамилия?
— Той же Иван Шпычка.
— Иван Шпычка? Его, мать, всяк знает. Добрый казак.
С нами в это время был корреспондент газеты «Казак-гвардеец», он тут же бросился на поиски Ивана Шпычки.
Но среди казаков 34-го кавполка такого не нашлось. Позже выяснилось, что этот казак из 10-й  гвардейской кавалерийской дивизии. Просто он отпросился  принять участие в освобождении родного села. Старушка заметалась по хате, готовясь угостить нас
«чем бог послал». Она схватила лопату, ведро и  заспешила во двор.
— Сейчас, сынки, погодьте. Отрою яму с картошкой, огурчиками...— но вдруг вспомнив что-то, она открыла крышку подпола.—Эй, хвриц, вылазь, вже наши прийшлы.
К нашему удивлению, из подпола вылез совсем еще молодой немецкий солдат. Он смотрел на нас широко открытыми, светлыми глазами, казалось, они побледнели от страха. Нам было подумалось, что старушка в героическом единоборстве пленила грозного врага. Но здесь
произошло иначе. Хозяйка была во дворе и вдруг увидела, как более десятка немецких солдат и офицеров заскочили в соседний дом, вытащили оттуда солдата и тут же  расстреляли. В это время через дорогу перебежали два немца и спрятались в сарай. Их тоже расстреляли. Потрясенная случившимся, хозяйка вернулась в хату и с ужасом  заметила стоявшего посреди комнаты немца. Он что-то горячо говорил, показывал на свой мундир, но видя, что она не понимает, бросил автомат в печь и полез под кровать. Старушка, видя недоброе, спрятала его в подпол.
Немецкая мать должна была быть благодарна старой русской женщине за жизнь ее сына. 
Кубанский исторический и литературный сборник
1962г.
№16
Мащенко С. М.
«Отрывок воспоминаний»
стр.23-24
Зимою жизнь в станице было более оживленною, причем заметное оживление вносили свадьбы.
Существовало два свадебных периода: 1-й, приблизительно с октября (от Покрова Пресв. Богородицы), когда закачивались все сельскохозяйственные работы до озимых посевов включительно и до Филлипова поста (Пелыпивка), начинающегося 14 ноября.
2-й свадебный период продолжался от Крещенья до Масленицы…
От Масленицы до Покрова никаких свадеб не происходило: до Пасхи был Великий пост, а после Пасхи — не до свадеб. Надо работать в степи, а, кроме того, свадьба требует известных расходов, а к весне у населения оставалось денег немного, только на наем косарей, харчи и пр. Осенью, когда собран и реализован урожай — можно и свадьбу сыграть!
Нужно сказать, что в станицах венчали только по воскресениям, после обедни; в другие дни не венчали. Не знаю, почему установился такой обычай.
Венчалось сразу по несколько пар. В разгар свадебного периода, в одно воскресение по 10-15 и даже 20 пар. Одновременно венчалось 3-4 пары (венцов не хватало); затем следующие, потом еще 3-4 пары и так далее. Венчание происходило часов с 10-ти (по окончании обедни) и до 2-3 часов дня. Счастливцы, повенчавшиеся первыми, уже пировали и веселились, а незадачливые томились в церкви в ожидании венчания.
Как ухитрялся священник венчать сразу несколько пар — сказать не могу. По всей вероятности, молитвы читались и произносились для всех, называя, где полагалось, имена всех венчавшихся, например: «Венчается раб Божий Тарас, рабе Божией Горпине, раб Божий Улас. рабе Божией Килини» и т.д.
После венчания отправлялись праздновать свадьбу к родителям невесты, где устраивался обед для приглашенных в комнате, а на дворе (в дурную погоду — под сараем) играла музыка для всех и танцевать мог всякий желающий; ворота двора в котором происходила свадьба были открыты настежь и всякий желающий мог зайти посмотреть на свадьбу; многие посещали все свадьбы, происходившие в станице в один и тот же день, и потом могли сравнивать, у кого была лучше свадьба.
Музыка состояла из скрипки и бубна; на более богатой свадьбе был еще и «бас» — виолончель, на которой играли не смычком, а пальцами «бринчалы» струны. Гармошки тогда в ходу не было. Музыканты сидели и играли, а вокруг них стояли любопытные и любители потанцевать. Танцевали в «кружке»; танцующие выходили из окружающей толпы внутрь кружка. Музыка играла только плясовые мотивы. Танцевали или парубок с дивчиною (не касаясь один другого и даже не берясь за руки), или две дивчины, или два парубка.
Я, пока не учился в гимназии, бегал по этим свадьбам: любил я музыку и, помню, восхищался грациозностью танца одного казака.
На дворе, возле музыкантов, праздновали свадьбу совершенно посторонние люди и даже не знакомые хозяевам.
Молодые же, их родители и приглашенные пировали в хате. Изредка «боярин» или «староста» выносили музыкантам водку и закуску.
«Боярин» — это шафер, а «староста» — это сват, т.е. человек который приходил с женихом сватать дивчину.
Порядок сватовства был таков: парубок уславливался с намеченной им будущей невестой, во время гуляния «на улице», получал от нее согласие, что она примет его «старостив» и «подаст рушник».
С согласия своих родителей, которые торопились поскорее оженить сына, чтобы иметь лишнюю работницу в хозяйстве, жених приглашал 2-х или 3-х близких своих знакомых казаков в «старосты» и с ними шел к родителям невесты сватать их дочку.
«Старосты» приходили в дом родителей невесты, причем у одного из них был под рукою хлеб. Здесь происходил целый ритуал сватанья. Начинали издалека, будто они случайно зашли, при этом расхваливали жениха.
Если родители находили жениха подходящим, а невеста соглашалась, то родители принимали от «старостив» хлеб, а невеста перевязывала их «рушниками» через плечо, а жениху перевязывала «хусткою» — платком руку. Это и называлось «подавала рушники» и считалось решенным делом. К подавшей рушники дивчине другие «старосты» не приходили.
Так бывало в большинстве случаев, но бывали и неудачники-женихи.
Когда состоялось сватание, то назначался день свадьбы, через несколько месяцев: надо было собраться с приданным и приготовить все к свадьбе. Часто бывало, что «рушники» поданы осенью, а свадьба игралась после Рождества.
(продолжение следует)
Кубанский исторический и литературный сборник
1962г.
№15
Мащенко С. М.
«Отрывок воспоминаний»
стр.24
В воскресный день, кроме песен парубков и дивчат, после обеда раздавались звуки трубы — это трубач сзывал на станичный сбор, для чего он ходил по станице и трубил. Звук трубы слышался то в одном, то в другом краю станицы — то близко, то вдали.
Прежде станичные дела решались не выборными от 10-ти дворов, как было в последнее время, а созывались на станичный сход все казаки станицы, отслужившие действительную службу в первоочередных частях и перечисленные во вторую очередь.
Эти сборы или сходы происходили прямо на станичном дворе. Образовывался круг присутствующих, а в средине атаман с писарем, докладывал дела и руководил сбором.
Участники станичного сбора назывались «стариками». Атаман так и обращался к ним: «Господа старики!», хотя добрая половина схода таковыми не была.
После схода «старики», разумеется, не все, направлялись в кабак и там происходили беседы об общественных и частных делах.
К вечеру слышался из кабака гомон и песни «стариков».
Некоторые казачки, не дождавшись своего «старика», направлялись в кабак и оттуда выводили их.
Воскресный день в станице заканчивался песнями молодежи, раздававшимися с разных сторон до полуночи.
С понедельника и до субботы станица замирала. В ней царила тишина, изредка нарушавшаяся погребальным звоном.
 — Шось умерло! — говорили в таких случаях.
Покойника выносили после отпевания в церкви и несли на кладбище.
В большинстве случаев, летом сопровождало покойника мало людей, иногда душ 5-10. Но всякий покойник сопровождался с плачем и громкими причитаниями женщин-матерей, жен, дочерей.
Эти причитания были обязательными и указывали на степень утраты. Чем больше и громче «голосили» (так назывался плач по покойнику), тем, значит, дороже он был, тем тяжелее утрата.
(продолжение следует)
М. Крамаренко
(Дикарев Митрофан Алексеевич)
Риздвяни святкы в станыци Павливський Ейського оддилу, на Чорномории
1895г.
(продолжение)
2.
Щидривочка щидрувала,
До виконьця прыпадала:
 — Чи ты, титко, напикла?
Нысы швыдче до викна!

3.

Мылынка ходыла,
Васылька просыла:
Васыльку, мий татку,
Пусты мэнэ в хатку!
Я жита ны жала,
Чесных (!=чесный) хрэст дыржала,
Золоту кадильныцю:
Кадитыся, люды —
До вас Хрыстос будэ.

4.

Я маленькый хлопок,
Родывсь у вивторок;
А в сэрэду рано
Мэнэ в школу оддано:
Я в школу йду, плачу,
Стэжечкы нэ бачу,
Очици протыраю —
Вас (с) празныком поздоровляю!

Колы хазяин ничого нэ дае хлопцям, воны його дражнять:

Щедрык — вэдрык!
У ...ся Петрык:
Одчинить викно —
Выкынтэ г...о!

Дивчата пид Новый год ворожать всякими звиснымы им способамы.
Личать стовпы на огорожи и, наличивши их «тры — девять» (3Х9, се-б-то 27), угадують, якый будэ останний стовп, такий будэ и женых. якшо стовп будэ у кори, або з сучком, або товстый, то женых будэ багатый, а якшо навпакы — бидный.
Уносять у хату пивня и з його повэдэння угадують, якый будэ «суженый-ряженый». Задля сего на доливци ставлять дзэркало, воду и сыплять зэрно та глядять, шо робытымэ пивэнь: якшо пивэнь багато воды пье — женых будэ пьяныця; як часто в дзэркало зазырае — женых будэ хвастовытый, волоцюга; як забьеться в куток и там стоить — женых будэ нэлюдымый, похмурый, сэрдытый або злодияка; як сядэ дэ-ныбудь и спатымэ — женых будэ линывый; як багато ходыть по хати, маха крыламы та крычить -женых будэ розбышака, очайдушный; а як пивэнь потрошку йисть и пье и всэ робыть гаразд — женых будэ чоловик гарный, трудовытый, розумный и хазяин.
А иньши дивчата ворожать з пивнэм ще ось-як. Понасыпають на доливци стилькы купок пшеныци, скилькы дивчат у хати; кожна дивчина положе на свою купку пэрстинь, и тоди вже пускають пивня: чию купку станэ пивэнь клюваты, тий дивчини сего року и замиж иты.
Кыдають на вулыцю чобит, черэвик або шо иньше: на якый бик упадэ кынутэ пэрэдком, туды и замиж иты.
Ходять дивчата пидслухуваты пид викнамы та пид двэрыма: шо почують у хати, а того и вгадують свою долю: якшо почуе слова: пиды, устань, выйды, гэть, пора, ныхай, добрэ и т.д., то се е ознакою того, шо дивка выйдэ замиж; а як почуе таки слова, як ось: ни, ни трэба, сядь, сыды, пидожды и т.д., то нэ выйдэ замиж.
(дали будэ)

вторник, 23 мая 2017 г.

Старинное оружие Кавказа–черкесская клёпаная кольчуга (кольчужный доспех)
https://www.facebook.com/notes/кочевники-великой-степи/старинное-оружие-кавказачеркесская-клёпаная-кольчуга-кольчужный-доспех/642681295856497/
Б. С. Агрба, С. Х. Хотко
«Островная» цивилизация Черкесии.
Черты историко-культурной самобытности страны адыгов

Особого  внимания  заслуживает «вегетативная  груша»,  на Черноморском  побережье  в  Краснодарском  крае.  Она  дает  второй  урожай плодов вследствие пролиферации цветков и их махровости, в результате чего в образовании ложного плода принимают участие многочисленные элементы околоцветника  и  пролиферировавших  листовых  образований,  которые, срастаясь, в совокупности образуют плод сложного происхождения, сочный, высоко  качественный...  На  Кавказе  происходил  очевидно  бурный  процесс эволюции  культурной  груши.  Здесь  обитает  в  диком  состоянии  свыше 20 видов рода Pyrus, в том числе P. caucasica. Население с древнейших времен занималось  прививками  и  отбором;  здесь  возникали  во  множестве спонтанные  межвидовые  и  межродовые  гибриды  в  зарослях  диких плодовых...  процесс  формообразования  культурных  сортов  груши происходил здесь совершенно независимо от эллинской культуры груши в Средиземье. Вряд ли Средиземье имеет приоритет в происхождении культурных форм груши; наоборот, все данные за то, что именно Кавказ явился ареной эволюции груши — как дикой, так и культурной...  ни  древность  народов  Греции,  ни  ее  естественные  грушевые ресурсы,  ни  опыт  населения  не  могут  идти  даже  в  отдаленное  сравнение  с таковыми  на  Кавказе. ...В  Средиземье  баски  знали  о  прививках  раньше  эллинов  и  научили  им  иберов.  Но  баски,  возможно,  связаны  корнями  с Кавказом, откуда и восприняли прививки. Родина прививок — Кавказ. Индия не  знала  их...
в СССР имеется  немало  хороших  культурных  сортов,  плоды  которых  поражают своей  величиной:  так,  например,  сорт «Кышайву»,  найденный  в  старом черкесском  саду  на  Кавказском  побережье  Черного  моря,  дает  плоды, достигающие 3 кг. веса»24. Жуковский указывает на эндемичность айвы для территории Кавказа и, что очень важно, привлекает для иллюстрации своего тезиса  широкий  исторический  материал.  В  частности,  он  говорит  о заимствовании  этой  культуры  хеттами — сейчас  мы  знаем,  что протохеттское население было тесно связано с Северо-Западным Кавказом, с племенами Майкопской культуры и разговаривало на протоабхазо-адыгском языке...
Местом происхождения домашней сливы надо признать Кавказ, где алыча и терн  растут  совместно  и  где  натуральные  гибриды  их  установлены многократно... Возникавший постоянно на Кавказе вид Рг. Domestica обратил на себя внимание древних земледельцев Кавказа и был одомашнен...
стропила  знаменитого  по  архитектуре  Реймсского  собора, разрушенного немцами во время первой мировой войны, были сооружены из кавказского  каштана.  Древесина  кавказского  каштана  обладает уникальными  свойствами:  она  очень  красива,  прочна,  т.е.  намного  прочнее дуба,  а  высокое  содержание  в  ней  таннидов  делает  ее  очень  стойкой  по отношению  к  паразитическим  грибам — разрушителям  древесины...
В Японии в префектуре Аомори (расположенной на самом севере  страны,  на  островах)  был  обнаружен  крайне  интересный  культовый памятник III тыс.  до  н.э.,  при  строительстве  которого  были  использованы стволы каштана с диаметром не  менее  метра  и  длиной  не  менее 18м.  Деревья  со  столь  заурядными,  по кавказским  меркам,  параметрами  не  были  найдены  ни  в  Японии,  ни  на Дальнем Востоке. Организаторы этого международного проекта обратились к  российскому  правительству  за  разрешением  подыскать  такие  деревья  на Черноморском  побережье  Кавказа.  И  в 1996г.  шесть  огромных  деревьев кавказского каштана, прошедших тщательный отбор, были переправлены из Головинского лесничества Сочи в Японию...
Именно  существование  Майкопской  культуры,  обладавшей  высоким  для своего  времени  уровнем  знаний  о  металле,  позволило  Э.А.Спейзеру выстроить  теорию,  согласно  которой  древнейшая  металлургия  возникла  на Северном Кавказе, откуда она распространилась на юг, дав в качестве своего деривата  древнейшую  культуру  Элама (Сузы).  Влияние  Майкопа  простиралось  и  значительно  южнее  Элама:  сохранились  изображения майкопских псалиев на шумерских печатях раннединастического периода...
Дж.П.Мэллори (Белфаст)  отмечает  мощное цивилизирующее  воздействие  Майкопской  культуры  на  территорию Украины  и  делает  вывод  о  том,  что «майкопцы»  явились  ее  первыми  обитателями...
Итак,  дольменная  культура,  органично  вырастая  на  базисе  Майкопской культуры, просуществовала почти две тысячи лет: от середины III тыс. до н.э. и до VIII-VII вв. до н.э. Дольмены дистанцируют Северо-Западный Кавказ от остального  Кавказа  и  сближают  черкесский «остров»  со  странами-«островами»  Средиземноморья.  Само  существование  дольменов  по  поясу Средиземноморья  от  страны  басков  до  Черкесии  является  материальным подтверждением  теории  Н.Я.Марра,  согласно  которой  современные кавказские  языки  представляют  собой  остатки  языков  древней  группы народов,  между  которыми  существовала  первоначально  территориальная  и лингвистическая непрерывность..
Ученые, занимающиеся изучением этногенеза  басков,  делают  два  основных  вывода: 1) что  этот  этнос  является единственным  реликтовым,  доиндоевропейским  этносом  Европы; 2) и,  что территория,  которую  освоили  баски  до  прихода  первых  индоевропейцев, доходила  до  Центральной  Европы.  Басконские  дольмены  являются  более древними,  чем  дольмены  Северо-Западного  Кавказа.  Первые  дольменные постройки Пиренеев датируются 4000-3500 гг. до н.э., т.е. они на 1—1,5 тыс. лет  старше  черкесских  дольменов.  А  основное  время  их  строительства подразделяют на два этапа, поздний из которых датируется 2700-2500 гг. до н.э.,  то  есть  мы  можем  констатировать,  что  первый  дольмен  в  районе Майкопа  был  возведен  тогда,  когда  протобаски  закончили  строительство своего  последнего  дольмена...
Однако следует заметить, что со II тысячелетия до н.э. ... и до  самого  позднего  времени  на  территории  Западного  Кавказа  по археологическим материалам не ощущается существенной смены населения...
Термин «мисюрка» восходит к арабскому названию Египта — Миср, которое было  усвоено  черкесами (см.,  например,  фамилию  Мысроко),  а  уже  от черкесов  термин  был  своеобразно  усвоен  русскими  и  именно  для определения  разновидности  шлема.  Этими  шлемами,  наряду  с  другими типами, пользовались мамлюки и из Египта он распространился по Африке, Европе и Ближнему Востоку. На Русь он попадал скорее всего напрямую из Черкесии  и  был  назван  мисюркой,  а  не  черкесским  шлемом,  т.к.  название «шеломов черкасских» в русской терминологии уже давно было закреплено за высоким типом шлема конусообразной формы. Именно они упоминаются в «Задонщине». То, что Дмитрий Донской, русские князья и элита войска предпочитали  черкесские  шлемы  свидетельствует  о  высоком  уровне производства доспехов на Северо-Западном Кавказе...
Польский историк Б.Барановский пишет  в  этой  связи: «Сильно  было  также  в XVII веке  влияние  кавказской моды на польскую; это бросалось в глаза иностранцам. Западноевропейские путешественники, которые в XVII веке, а особенно во второй его половине, бывали  в  Стамбуле,  отмечали  в  своих  описаниях,  что  одежда  польских послов почти ничем не отличалась от грузинской или черкесской. Польский король  Ян Собесский одевался обычно в кавказскую одежду. О том, какой была  мода  в  краю  черкесов  или  в  Грузии,  он  узнавал  от  специальных  посланцев.  Седла  и  конная  упряжь  тоже  изготовлялись  по  черкесской  или грузинской  моде».  Барановский  указывает  на  очень  интересное  явление увлечения  черкесской  всаднической  модой  в  Речи  Посполитой — стране европейской,  с 10-12 млн.  населением,  католической,  не  имеющей  общей границы  с  Черкесией...
И,  если  русское  увлечение  первой  половины  ХIХв. черкесками, папахами, газырями, кинжалами, наборными поясами, шашками, бурками, башлыками, седлами, конями, т.е. всем всадническим комплексом  было  вызвано  стремлением  выжить  в  горной  войне, максимально быстро и функционально экипировать казачью кавалерию, ну и, естественно,  самой  привлекательностью  этого  комплекса (его  красотой, экзотичностью  и  эффективностью),  то  как  мы  можем  объяснить  польское увлечение XVII века?..
В.Б.  Ковалевская  отмечает  тот  факт,  что  наиболее  ранние  экземпляры наборных  поясов  обнаружены  на  Черноморском  побережье  Северного Кавказа, то есть в Зихии (Черкесии), VI в. н.э...
Пояс  стал  своеобразным  паспортом  дружинника  раннего средневековья и свидетельством его места в дружинной иерархии. На поясных наборах VI—IX вв. больше, чем в других категориях вещей, проявлялась общая евразийская мода...
Весьма неожиданным фактом оказывается использование в средневековой Черкесии (вплоть  до XVIII в.)  боевых  юбок,  которые  изготавливались  из толстой  кожи,  были  длинными  и распашными, и хорошо прикрывали ноги всадника от действий пехотинцев противника. Эти боевые юбки черкесов сохранились в музее антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера)  в  Санкт-Петербурге...
В первой половине XIX в. казачество  и,  в  целом,  русская  армия  переняли  у  черкесов  их  верхнюю мужскую  одежду,  т.е.  черкеску,  а  также  бурку,  папаху,  наборный  пояс, клинковое оружие, приемы боя, коней, седло, сбрую, башлык, обувь, приемы джигитовки,  ухода  за  конем  и  многое  другое.  В  этом  ряду,  заимствование шашки  и  черкески (а  черкеска  не  может  рассматриваться  в  отрыве  от газырей,  наборного  пояса  и  кинжала,  неотъемлемых  атрибутов  адыгского костюма этого периода) — наиболее яркие примеры...
В  рамках  нашей  темы  мы  должны  подчеркнуть,  вслед  за  Л.И. Лавровым,  типологическое  сходство  жилищно-поселенческого  комплекса Черкесии  с  домами  и  селениями  украинских  казаков...

Чэрэз - Черешня
Уэркъ Хабзэ - Рыцарский кодекс
http://apsnyteka.org/917-agrba_b_hotko_s_ostrovnaya_tsivilizatsya_cherkesii.html

понедельник, 22 мая 2017 г.

Кубанский исторический и литературный сборник
1962г.
№15
Мащенко С. М.
«Отрывок воспоминаний»
стр.22-23
Парубки и дивчата расхаживали по станице, сходились иногда, но вместе никогда не пели. Играли, гонялись друг за другом, танцевали под «сопилку» или скрипку с бубном, позже — под гармошку. Подробностей этих гуляний я не знал, ибо «на улицу не ходил» — мал был, а потом (11 лет) отвезли меня в гимназию в Ейск. Брат же мой — Николай, «ходил на улицу», имел даже бубен, на котором играл (вернее — барабанил) «на улице». Дома он надоел своим бубном, упражняясь на нем, чем немало раздражал мать. Однажды, за что-то рассердившись на него, она взяла «сокиру» (топор) и изрубила злополучный бубен.
На ночных гуляниях станичной молодежи завязывались знакомства, образовывались симпатии и в середине осени (с Покрова, 1-го октября) начинались свадьбы. На этих «улицах» складывались взаимно симпатизирующие парочки; при этом дивчина обязательно должна была презентовать своему «предмету» подарок, а именно — кисет для табака; в этом подарке дивчата соперничали друг с другом: кто лучше вышьет кисет для своего парубка.
Уличные гуляния молодежи обычно проходили мирно, но нередко были и уличные драки. Обыкновенно один край станицы враждовал с другим. Члены одного или другого края назывались «краинцами».
 — Це наш, а то краиниць!
Поводом к вражде между краинцами были или личные раздоры между коноводами, которые назывались «парубоцькими старшинами», или, чаще, как это бывает во всем животном мире, враждовали из-за самок. Ухаживание парубка одного края за дивчиною другого, наичаще являлось причиною раздора между краинцами и поводом для уличных драк, которые нередко бывали довольно жестокими. Если такие драки принимали ожесточенный характер и дрались не только кулаками, но и палками, для чего выдергивались из «лисы» (плетня) колья, чем портили ограду, то соседи давали знать в станичное правление и дежурный помощник атамана посылал полицейских казаков, те прекращали драку и арестовывали неуспевших убежать, участников ее.
Наутро станичный атаман разбирал дело и, если находил проступок легким, то или отпускал арестованных или, в наказание за буйство, заставлял их полоть на церковной площади или на улицах бурьян. И нередко, бывало, видишь утром несколько сконфуженных фигур хлопцев, лениво сбивающих сапами бурьян (колючки), который они потом должны сгрести и сложить в кучи.
Если дело было серьезнее; то атаман передавал его в станичный суд или мировому судье. В очень редких случаях, когда дело кончалось смертоубийством, оно переходило в окружной суд; приезжал следователь, виновные в убийстве арестовывались и сажались в тюрьму до разбора дела.
Станичный суд присуждал виновных или к аресту на несколько дней, при станичном правлении, или к наказанию розгами, каковое наказание производилось тут же, во дворе правления.
Помню, бывало, после полудня, когда судьи собирались (только после обеда в 2-3 часа дня), слышались крики и стоны наказуемого.
Наказание розгами по приговору станичного суда бывало нередко и по другим поводам. Помню, сосед наш Пелипенко пожаловался на сына своего Ивана, что он непочтителен к нему и обижает его. Ивана, по приговору суда, выпороли, а потом соседи над ним посмеивались.
Для таких экзекуций при станичном правлении всегда был запас розог. Не помню, когда был упразднен этот обычай. Когда я учился уже в Екатеринодаре (с 1875 года) и бывал летом дома, то не помню, чтобы происходили порки в станичном правлении.
(продолжение следует)


Пивень А.Е.
Веселым людям на втиху
Москва, 1906г.
Мэртва баба
Одного разу прыйшов до мэнэ на празныках у гости кум мий та ще и сусида, уряднык Свырыд Свырыдовыч Свердло. Вин мэни кум уже давно, ище як найшовся пэрвый мий сын Мусий, так ото вин у мэнэ тоди и покумував; а Мусиеви писля Пэрвой Пречыстой оцэ сповнытьця ривно пьятнадцать лит, а шиснадцятый наступыть...
 Эге ж. Так ото, кажу, прыйшов до мэнэ кум у гости, та й силы мы у двох за стил та, звисно, як и скризь бувае на билому свити, та у добрых людэй, зараз узялысь за горилку, шоб знаетэ вэсэлише дывытьця було одын одному у вичи, та побалакать як слид, по души. Поставыв я грахвын чымалый з горилкою на стил, а жинка накрышыла мняса та ковбасы на тарилку, наризала хлиба святого, та прынэсла пырижкив з потрипкою та смэтаны. А коровкы у нас хоч и мали, а такы, благодарыть Бога, дають молочка потроху; у двох тэлята сьоголитни, а трэтя, шо торик вэсною у свата Корния выминяв, так та з бузелком...
Там и бузелок такый кудлатый та паршивый, бильше на свыню похожий, чым на тэля, и корова така нэвэлычка та ще и кгула, а молоко, бачтэ, густэ та солодкэ.
 Эге ж. Ну, звисно, посидалы мы з кумом за стил, иззилы спэрва потрошку хлиба святого, - бо так же годытьця, кажуть, — та тоди узялысь и за горилку; воно хоч и горилку з святого хлиба робытьця, а всэ-такы хлиб за нэи старшый. Выпылы мы по одний, по другий и по трэтий, а тоди закусылы добрэ, чым Бог послав,  а потим того ище выпылы, та упьять закусылы, а тоди уже завэлы балачку за хозяйствэнни дила, за хлиборобство та за усяку всячыну...
(Дали будэ)
Кубанский исторический и литературный сборник
1962г.
№15
Мащенко С. М.
«Отрывок воспоминаний»
стр.21-22
Станица Динская во время дошкольного моего детства была сравнительно небольшая, населенная почти исключительно казаками и все знали друг друга. Даже я, будучи мальчиком, знал очень многих по фамилиям. Нужно сказать, что меня отвезли в гимназию, когда мне было почти 11 лет, так что я уже мог наблюдать и осмысливать многие стороны станичной жизни.
Бывало, сидишь на заборе и смотришь, что происходит на площади, кто проходит мимо и считаешь: «Это прошел Рогач, это Винник, Степанченко, Бошка, Бут и т.д. и т.д.» Это бывало летом; зимою не будешь стоять у забора — холодно.
Летом в будни станица пустынна, безлюдна: все в степи на работах. По воскресениям же и праздникам станица преображалась.
Уже с раннего утра площадь покрывалась кибитками косарей, подводами приехавших к обедне хуторян, возами немногочисленных торговцев-казаков, привезших продавать рыбу (были специальные рыболовы), яблоки, арбузы, мед и т.п. Тогда базаров еще не было, не было и базарной площади.
На церковной площади по воскресениям и праздникам была масса народу, и стоял гомон человеческих голосов.
В 7-8 часов утра начинают звонить к обедне.
Первый удар колокола не вызывает никакой реакции, при втором только немногие снимают шапки и крестятся. С третьим же ударом вся площадь обнажает головы и усиленно крестятся.
Объясняется это существовавшей тогда поговорко-поверием: «Первый звон чортам, другий панам, а третий нам».
Очевидно, в силу этого и крестились только после третьего удара колокола.
Начинается служба. Народу на площади стало меньше: многие ушли в церковь. Церковь тогда была небольшой, всех вместить не могла и многие оставались в ограде.
По окончании обедни все торопились домой обедать (ибо с утра до окончании обедни есть не полагалось).
Приезжие хуторяне поспешно запрягали лошадей или быков и тоже уезжали. На площади оставались только подводы торговцев да кибитки косарей (это в мае - июне). Многие хуторяне тут же нанимали косарей и увозили их с собою. Площадь совсем пустела и только в часа 3-4 (во время косовицы) появлялись хозяева-казаки нанимать косарей, и на площади опять наступало оживление.
Но зато станица оживала: часов с 12-13 на разных сторонах станицы стали слышаться хоры «дивчат» и «парубков».
После обеда (в праздники) старики ложились спать («отдохнуть»), а молодежь выходила на улицу, составлялись группы и образовывались хоры.
Замечательно, что когда парубки и дивчата сходились вместе, никогда вместе не пели. Всегда дивчата пели женским хором свои песни, а парубки мужским — свои.
Я очень любил слушать эти песни. Они слышались то вблизи, то вдали; то приближались, то удалялись; то дивчат, то парубоцкие. Летом эти песни раздавались по субботам вечером, когда молодежь приезжала со степи и по воскресениям днем. Целую же неделю станица была мертва, только раздавался лай собак по вечерам. Певучая же молодежь была в степи и приезжала только в субботу. Осенью же, зимою и раннею весною песни раздавались по станице ежедневно с сумерек до позднего вечера.
С наступлением сумерек, где-нибудь вдали, запел мужской голос. Это парубок, раньше повечерявший и управившийся с хозяйством, вышел гулять на улицу. Вскоре к этому голосу присоединился другой, и поют уже вдвоем — это тоже управившийся по хозяйству парубок вышел погулять; затем третий, четвертый... и через какие-нибудь полчаса уже поет целый хор парубков. Также образуются и женские хоры. Эти гуляния по станице назывались просто «улица».
«Улица спива», «ходить на улицу» — значит участвовать в этих гуляниях.
Этим определялся даже возраст парня или девушки. «Вин (или «вона») уже ходе на улицю» — это значит, что парню 15-16 лет, а дивчине 14-15.
(продолжение следует)

воскресенье, 21 мая 2017 г.

Кавалерийская игра Mount & Blade


Кубанский исторический и литературный сборник
1962г.
№14
Мащенко С. М.
«Отрывок воспоминаний»
стр.26-27
Посредине этой площади возвышался величественный, своеобразной архитектуры, весь деревянный, пятиглавый Войсковой собор.
С востока к Крепостной площади примыкал Войсковой (впоследствии городской) сад, в котором были фруктовые деревья и виноградник. Этот виноградник Войскового сада, как достопримечательность, упоминался в учебниках географии России того времени.
Далее - восточнее, между Войсковым садом и Карасуном, находилась тюрьма (острог), огороженная длинными деревянными кольями (паляни) и за этою высокою оградою было несколько одноэтажных тюремных бараков. Впоследствии, с постройкою тюрьмы за городом, деревянная огорожа была снесена, а в бараках этих были размещены сотни полка, стоявшего в Екатеринодаре. На моей памяти, там стоял Таманский полк, а когда он ушел в турецкую войну 1877-78гг., пришел Урупский полк, который был сменен Екатеринодарским.
Городские улицы, и даже Красная, в то время не были вымощены и потому езда по ним не была приятною: летом большие ухабы и поднимались облака пыли, а осенью и зимой, если не было мороза - непролазная грязь, о которой ходил анекдот, будто бы в екатеринодарской грязи утонул казак, ехавший с пикою верхом на лошади, и конец пики потом долго торчал среди улицы. Грязь на улицах Екатеринодара была действительно ужасающая. Жители соседних станиц избегали осенью и зимой ездить в город, а если было необходимо, то ездили на быках, причем запрягали две пары, как в плуг.
В клуб (Войсковое собрание) офицеры ходили пешком, или верхом на лошади, а дамы в экипажах, запряженных одной или двумя парами быков.
Тротуары из досок были только на Красной и соседних с нею улицах, а на окраинах никаких тротуаров не было.
Для стока дождевой и талой воды, по сторонам улицы, у заборов были вырыты канавы, которые углублялись по мере приближения к Кубани и Карасуну. Через эти канавы, против каждых ворот и калиток были переброшены жидкие мостики.
Уличного освещения почти не было; на Красной и соседних с нею улицах зажигались тусклые фонари, стоявшие по  одному на перекрестках - значит на расстоянии квартала один от другого, поэтому хождение по улицам вечером и ночью было весьма затруднительно и небезопасно. Приходилось идти или ощупью, нащупывая путь палочкою, как слепые ходят днем, или освещать путь ручным фонарем. Этот последний способ имел большое применение и почти в каждом доме имелся ручной фонарь.
В настоящее время Екатеринодар омывается с южной и западною сторон рекою Кубанью, протекающей на юге в довольно значительном расстоянии от города. В старое же время, с востока от города находилась речка Карасун, которая питалась водою Кубани недалеко от станицы Пашковской. Собственно Карасун и тогда был не речкою, а длинным прудом. Впоследствии, в конце 90-х и в начале 1900-х годов, Карасун был засыпан и на его месте были разбиты и проданы частным лицам планы под усадьбы. Между прочим, на месте бывшего Карасуна, теперь находится станция городского трамвая, паровая мельница Паласова, дома Акулова, Курбатова, Поночевного, садовое заведение Шика и др.
Прежде же это была многоводная и довольно широкая река, местами, по берегам, заросшая камышом. На Карасуне летом купались, там были построены купальни, катались на лодках, а зимою происходило катанье на коньках.
За Карасуном, на теперешней территории железной дороги, находилась густая дубовая роща - Дубинка. Там летом устраивались шашлычные, временами происходили народные гуляния. Переправлялись через речку на лодках, а одно время там существовал паром.
Учебных заведений в то время в Екатеринодаре было не много: из средних - были Войсковая гимназия и женский институт. Гимназия, еще за моею памятью, была переведена в Ейск, после того как здание ее в Екатеринодаре сгорело, а другого, подходящего, не нашлось.
Мариинский институт помещался в здании, в котором в последнее время находилась учительская семинария. Школы низшего ранга были: Духовное училище (на углу Графской и Котляревской улиц) и Уездное на Красной улице. Низшие школы: Приходское училище - где потом был городской банк и Дмитриевское училище.
В годы моего раннего детства, в Екатеринодаре были церкви: Войсковой собор, Дмитриевская церковь и церковь Екатерининская, вместо которой впоследствии, был построен Екатерининский собор.
(продолжение следует)
Як людям у XXI вику крыминалом займатыся? Ума ны прыложу. Видэокамэры зчитують лыця и номэры машин. Гэолокация, триангуляция, глонасс. Потожировые и фрагменты ДНК. Тэрминалы. Сканэры голосив мобильных балачок и програмы, яки одслиджують смс-кы и тэксты в интэрнэти. Мий знайомый ришив порыбалыть. У нэрэст. Найшов тыхэ мисто, нэпролазни плавни. Наловыв кой-шо. Черэз нэдилю за ным прыйшлы з штрафамы. Показалы фото, зняти бэспилотныком. От — вин з рыбою. От — його машина з номэрамы. Як жить? Переквалифицироваться в управдомы?!
P.S.
Вы думаетэ вин выправывсь, ага, щас. Казав, шо другого разу  в вэлыкых чорных окулярах будэ рыбалыть, а на номэр — тряпочку. Мы, русские, не сдаемся )

пятница, 19 мая 2017 г.

Кубанский исторический и литературный сборник
1962г.
№14
Мащенко С. М.
«Отрывок воспоминаний»
стр.25-26
Спустившись в долину, на которой был расположен город, надо было проехать еще длинный путь, т.к. город начинался не от кладбища, как теперь, а от Войсковой богадельни (теперь городская больница).
Той части города, где теперь Сенной базар, ссыпки, Покровская церковь - тогда не было, здесь был «выгон», на котором стояло множество ветряных мельниц. Паровых мельниц тогда не было. На этом выгоне, три раза в год (к Покрову, Благовещенью и к Троице) собиралась ярмарка, которая продолжалась 2-3 недели.
Город тогда доходил до теперешнего Сенного базара.
От спуска в долину (где теперь вокзал Черноморской железной дороги и Чистяковская роща), до города, приходилось объезжать несколько больших луж («топила»), не высыхавших даже летом.
При въезде в город по Красной улице, справа, обращала внимание богадельня своим двухэтажным кирпичным, под железною крышею, корпусом, над которым возвышался купол церкви. Богадельня эта была построена и содержалась Войском, на капитал, завещанный черноморским атаманом Безкровным (1827-1830г.). Впоследствии, с введением городского положения, богадельня, с капиталом, была передана безвозмездно Войском городу.
На протяжении от начала города до строящегося тогда нового Войскового собора, Красная улица немногим отличалась от станичных улиц: обширные дворы-поместья, с турлучными хатами, крытыми камышом или соломою, ближе к улице; во дворе надворные постройки, тоже под камышовой или соломенной крышею; дальше сады с вишнями, яблонями, грушами; посреди двора, или ближе к забору колодец с журавлем; еще ближе акации, пирамидальные тополя, дубы. Небольшая разница от станицы заключалась только в том, что по Красной улице попадались большие хаты (дома) с колоннадами и балконами, под железною крышею. Это усадьбы «панов» и зажиточных казаков-торговцев. Огорожены дворы были досками или частоколом. Плетней, как в станицах, на Красной улице не было, но на боковых они встречались. Такой вид имела Красная улица от въезда в город до строившегося Войскового собора. Против собора, на целый квартал, обширный пустырь с лачугами и сарайчиками разных ремесленников и мелких торговцев. Там же, ближе к улице, против строившегося собора, был театр, помещавшийся в полуподвале какой-то невзрачной постройки. От собора на юг, до Крепостной площади, Красная имела совсем городской вид. По левой стороне ее, вплоть до армянской церкви, сплошь тянулись, называвшиеся тогда «Посполитакинские» ряды. Это были одноэтажные, под железною крышею лавки с балконами на улицу, поддерживаемыми каменными и чугунными столбами. Во время дождя можно было пройти от собора до армянской церкви, по балконам, сухим. В этих рядах сосредотачивалась вся тогдашняя торговля. Остатки этих рядов, кое-где сохранились и до последнего времени. По правой стороне улицы, от собора было обширное владение Бурсака, с построенными вдоль улицы лавками для торговли; дальше находилось уездное училище, а затем дома именитых черноморских панов: Посполитаки, Черняка, Калерии, Косолапа и др. Красная кончалась теперешней Крепостной улицей, а дальше был обширный пустырь до самой Войсковой больницы, а по бокам доходил с одной стороны до Посполитакинской, а с другой до Котляревской улиц. Впоследствии на этом пустыре был построен Атаманский дворец, Окружной суд, жилые постройки сзади их, а в последнее время разбит Екатерининский сквер с памятником Екатерине II.
К югу этот пустырь доходил до, так называемой «крепости» (где потом была Войсковая больница). Это была четырехугольная площадь, ограниченная со всех сторон каменными, под железною крышею бараками. Это перестроенные бывшие черноморские курени, в которых помещались разные Войсковые учреждения: больница, типография, музыкантская и певческая команды, впоследствии - ремесленная школа и архив. Некоторые из этих бараков сохранились до последнего времени.
(продолжение следует)
Пивень А.Е.
Веселым людям на втиху
Москва, 1906г.
Колмык та старэць.
Одын раз йихав колмык у станыцю. По дорози доганяе вин кыбытку, а в тий кыбытци сыдыть старый слипый дид и з ным ище одын хлопэць, поганяе конэй. Побачыв колмык того дида та й каже сам соби:
 — Эх, бедной старець, ныщой, бел свит не выдно! Ище из ным и хлопець мала, а хлеб у йих нема... Нада йим два гроша дать.
Вынняв вин з кармана два пьятакы та й дав старцеви. Писля того колмык пойихав у станыцю, та й зайихав у кабак, шоб горилкы выпыть. Тилькэ купыв вин горилкы та став пыть, колы ось и старэць той пидъйихав до кабака. Устав старэць из повозкы, зайшов в кабак, та й выпыв на дэсять копийок горилкы, а тоди вынняв из кармана ти два пьятакы, шо колмык дав, та й заплатыв за горилку. Побачыв колмык, та й жалко йому своих грошей стало, тилькэ вин ничого старцеви там нэ сказав, а старэць слипый, так колмыка и нэ углядив. Выйихав старэць за станыцю, а колмык догнав його та й каже:
 — Эй, бедной старэць, ныщой, бел свит не выдно! Я тоби два собственна гроша на хлеб давав, а ты на горилка пропывав! Оддай мои два собственна гроша! А як оддать нема охота, так цилуй мене у мий красный чобота!
Старэць устае из повозкы та й пытае:
 — А дэ ж ваш красный чобит?
 — Вот-вот! — Каже колмык, та й попынае ногу з коня до старця. А старэць попав за ногу колмыка, стяг його з коня, звалыв на зэмлю, та й сив йому прямо на пыку. А колмык та й крычыть:
 — Старець-ныщой! Подымысь выще!.. А то скоро бульвать буду!..
А старэць сыдыть, нэ встае.
 — Эй, старэць-ныщой, бисим душа! Два собственна гроша пропыв, ще и на пыка мэни сив!

четверг, 18 мая 2017 г.

Кубанский исторический и литературный сборник
1962г.
№14
Мащенко С. М.
«Отрывок воспоминаний»
стр.24
Желающим офицерам и чиновникам предоставлено было право оставаться на постоянное жительство в Екатеринодаре (многие там имели хорошие дома), но они должны были приписаться к какой-либо из станиц.
Помню, когда я еще не учился, степь (по-казачьи — царина) нашей Динской станицы соприкасалась с цариной екатеринодарских казаков. В 60-х годах земли были размежеваны на станичные юрты. Для Екатеринодара была отведена небольшая полоса земли северо-восточнее города, где впоследствии были разведены горожанами сады. Остальная земля, которой пользовались екатеринодарские казаки, отошла к юртам станиц Пашковской и Новотитаровской. Наша Динская стала соседями этих двух станиц.
Переселение екатеринодарских казаков я помню хорошо. Особенно много екатеринодарцев переселились в соседние станицы, в том числе и в нашу.
Я помню хорошо, как наша станица вдруг стала расширяться. Мне тогда было лет 7-8 и я, с другими мальчишками, бегал по станице и за станицею и нас, знавших все, что делается, удивляло, что сразу, по окраинам станицы, стало строиться множество усадьб, особенно по направлению к теперешней железной дороге и в противоположную сторону к северо-востоку от кладбища.
Динская скоро разрослась и стала вдвое больше.
Много екатеринодарцев переселились в Пашковскую и Елизаветинскую. Некоторые из них поселились и в других станицах Черномории, но не в большом количестве.
В станицах их называли «городянами».
Я помню Екатеринодар со второй половины шестидесятых годов прошлого века.
Тогда я был 6-8 ми летним мальчиком и мои воспоминания о городе отрывочны.
Жили мы в станице Динской, в 30-ти верстах к северо-востоку от Екатеринодара.
Мать моя (отец редко бывал дома: он все время находился на службе) в своих поездках в «город» — в станице никогда не говорили «в Екатеринодар», а в «город», брала иногда с собой и меня, но чаще старшего брата Николая.
Ездили тогда на быках, если поклажа была тяжелой или лошадью, запряженной в «повозку» (телегу), или в дроги.
Дорога была длинная и скучная, особенно когда ехали на быках. На средине дороги всегда останавливались на 1-1,5 часа, чтобы подкормить быков или лошадь, а затем двигались дальше.
Вторая половина пути была более интересной: скоро (верст за 15-20) показывался город: прежде всего, показывался своими 5-ю острыми, темными головами, старый, деревянный Войсковой собор, построенный черноморцами по переселении их на Кубань и разобранный, по ветхости в конце 70-х годов. Почти одновременно, немного левее, видны были леса, строившегося тогда нового Войскового собора. Вскоре, с левой стороны выявлялось темно-зеленое поле Войскового леса «Круглика», а справа деревья и крест церкви городского кладбища. Вскоре же показывались многочисленные ветряные мельницы и, наконец, открывался весь Екатеринодар, представлявшийся тогда сплошным лесом, т.к. высоких построек тогда не было, а многочисленные древесные насаждения были по всему городу и из-за них, издалека построек видно не было.  В большинстве это были дубы.

(продолжение следует)
Пивень А.Е.
Лыце и морда
Прыйшов из станыци в город одын бидный парубок, та й найнявся до одного пана в лакеи. Одын раз утром барыня и каже до його:
 — Эй, Степан! Пиды, прынэсы мэни мыло.
 — А яке, барыня, мыло? Тэ, шо вы морду вмываетэ?
Засмиялась барыня, а пан почув Степанови слова, та й заходывсь його лаять:
 — Ах ты, мужык необтесанный! Ах ты, дурак бэзтолковый! Хиба ж такы у барыни морда?. Та тилькэ у собак морда называетьця, а нэ у людэй!
 — А як же його казать? Я нэ знаю по-вашому!
 — Ты б сказав лыце, а нэ морда, — дурэнь ты необузданый!
 — Ну, добрэ, — каже Степан, — я так усэ и буду казать.
Другым разом барыня посылае Степана на двир та й прыказуе:
 — Пиды, Степан, пошукай гарнэнько, дэ наша свыня дивалась?
Пишов Степан шукать свыню, а дали прыходыть та й каже барыни:
 — Ходыв-ходыв я, шукав-шукав, скризь выглядив, аж вона, бисова нэвиряка, заховалась у солому та й лэжыть, ни разу и нэ хрюкнэ, нэчыста сыла, тилькэ одно лыце и выставыла, — насылу найшов.

среда, 10 мая 2017 г.

Мащенко Степан Мефодьевич
1859 - 1951гг.
Казак станицы Динской. Доктор медицины. Автор очерков «Отрывок воспоминаний» о жизни на Кубани в шестидесятых и семидесятых годах прошлого века.
Кубанский исторический и литературный сборник
1962г.
№14
Мащенко С. М.
«Отрывок воспоминаний»
стр.23
Я родился 26 ноября 1859 года, когда Кубанской области еще не была, а была земля Войска Черноморского и называлась просто Черномория.
Екатеринодар был населен казаками и управлялся, как и прочие станицы. В нем, помимо войсковых учреждений, было и станичное правление, был станичный атаман и писарь, хотя станицы Екатеринодарской и не было.
Центральными учреждениями были Войсковое дежурство и Хозяйственное управление. Возглавлял Войсковую организацию Наказный атаман Черноморского войска. Названия начальник области тогда не было.
Когда  я начал вступать в сознательную жизнь (половина 60-х годов), то Наказным атаманом был «Сумароков», — так я слыхал тогда фамилию атамана. На самом деле это был граф Сумароков-Эльстон; но в станицах его называли просто Сумароков.
Сущность тогдашнего управления войском я не знаю. Знаю, что тогда были названия должностных лиц: сыскной начальник, заседатель. Эти названия я слыхал в детстве, но функций этих должностей я не знаю.
В 1860 году произошло соединение Черноморского и части Линейного Войска и образовалось Войско Кубанское.
После этого начались изменения в наименованиях и появились новые должности: Наказный атаман стал называться, кроме того, начальником области, появилась должность вице-губернатора. Таковым долго был Николич. Станица в Екатеринодаре была упразднена, город превратился в обыкновенный губернский город с мещанским населением, городскою думою и городским головою. Была введена городская полиция. Учреждены губернские: врачебное, строительное, лесное и другие отделения, но назывались областными.
Одним словом, все стало перестраиваться по образцу губерний Российской империи.
Для управления воинской частью Войско было разделено на отделы под управлением генералов — атаманов отделов.
Так продолжалось до 1888 года, когда было введено новое положение об управлении Кубанской областью. Положение это оставалось в силе до революции 1917 года.
Когда Екатеринодар преобразовался в губернский город, то жителям его - казакам (не казаков там было мало — только некоторые торговцы) было предложено или перестать быть казаками и перейти в мещанское сословие, или переселится в станицы.
Некоторые из казаков, занимавшихся торговлею в Екатеринодаре, не пожелали переселяться, и перешли в мещане города Екатеринодара. Таковыми были: Филь, Лихицкий, Каракай, Шведов и др. Их оказалось сравнительно мало: семейств 20-30, громадное же большинство екатеринодарских казаков переселились в станицы, главным образом, ближайшие к городу.
(продолжение следует)
Пивень А.Е.
Чорноморськи вытребенькы
Москва, 1912г.

 — Це корова!
 — Та хиба ж це корова?
 — А що?
 — То вовк.
 — Эгэ, гляды, шоб зубы тоби нэ натовк!
-------------
Жывэ нэ горюе, хлиб нэ купуе, ничого чужого нэ займае, бо свого усього до воли хватае.
Бач, яки дила.
Базарь путячый.
Стрючыстый горох.
Солыть. Насолыть.
Судытьця

вторник, 9 мая 2017 г.


О выборах в Белой армии юга России со слов начальника штаба Деникина.
Махров П.С.
В Белой армии генерала Деникина
стр.206-211

В 2 часа дня 21 марта поезд прибыл в Севастополь Вечером, кажется в 7 часов, было назначено собрание Военного совета во дворце Командующего флотом.
К назначенному времени я подходил к подъезду дворца. Наступали сумерки. У дворца я увидел довольно многочисленный военный отряд из Дроздовского полка. Я спросил первого встречного штаб-офицера, что значит присутствие такой вооруженной силы, так как, будучи начальником штаба, я отлично знал, что в Севастополе было совершенно спокойно, и что никаких распоряжений о чрезвычайной охране Военного совета не делалось. Он мне ответил:  — Для охраны такого высокого собрания.
Члены Военного совета собрались в первом этаже в большом зале дворца, окна которого смотрели на бухту. Во всю длину зала стоял большой стол, накрытый зеленым сукном. Генерал Драгомиров занял место председателя, спиной к окнам и лицом к входным дверям. Правее него сел я, рядом со мной расположился Кутепов с членами Совета Добровольческого корпуса. По левую руку от генерала Драгомирова, оставив несколько стульев свободными, поместился генерал Слащов с членами Военного совета своего корпуса. Напротив генерала Драгомирова, с другой стороны стола, сгруппировались члены Совета от флота с Командующим во главе.
Генерал Сидорин с другими казачьими генералами собрались в стороне от стола, хотя за столом было много места. Рядом с ним у стены разместились кубанцы с генералом Улагаем во главе. Пока занимали места в зале, в коридоре раздавался шум голосов охраны, и лязг оружия Кто-то из членов Военного совета встал из-за стола, подошел к двери и сказал:
— Эй, вы, потише там! — и запер плотно дверь.
Наступила тишина. Генерал А. М. Драгомиров прервал молчание словами:
— Господа, объявляю собрание Военного совета открытым
Затем, не прибегая к обычной проверке полномочий членов, громко, внятным голосом, отчеканивая каждое слово, сказал приблизительно следующее: Главнокомандующий генерал-лейтенант Деникин категорически решил покинуть свой пост. На основании его приказа мы должны избрать нового Главнокомандующего.
Генерал Драгомиров замолчал, как бы ожидая что-либо услышать в ответ на эти слова. Снова наступила полная тишина. Я обернулся направо и посмотрел на Кутепова. Он сделал движение, словно хотел встать, но потом занял прежнее положение и продолжал сидеть, опустив голову. Сидорин нагнулся и что-то тихо сказал рядом сидевшему с ним генералу Келчевскому. Тот, глядя на Кутепова, улыбнулся. Генерал Драгомиров оглядел всех, ожидая ответа, и произнес:
— Господа, прошу высказываться.
Минута всеобщего молчания. Вдруг встал генерал Слащов, одетый в черную черкеску с белыми расшитыми галунами и шлыком и, повернувшись спиной к генералу Драгомирову, размахивая широкими рукавами черкески, стал развязно говорить:
— У нас нет выборного начала. Мы не большевики, это не Совет солдатских депутатов. Пусть генерал Деникин сам назначит, кого он хочет, но нам выбирать непригоже.
— Верно, верно! — стали поддерживать Слащова члены совета его корпуса. Другие были безразличны. Только среди кубанцев кое-кто перешептывался. Генерал Драгомиров тоном начальника довольно резко заметил, что Военный совет имеет в виду не выбирать, а должен назвать имя того, кто достоин занять пост Главнокомандующего.
Лицо Слащова исказилось нервной, неприятной гримасой, и он продолжал:
 — Назвать имя — значит выбирать. Мы этого не можем сделать. Сегодня будем выбирать мы, а завтра станут смещать нас и выбирать на наше место.
Генерал Драгомиров вновь, как бы отдавая приказ, отчеканивая каждое слово, довольно грубо остановил Слащова,
просил прекратить рассуждения о «выборах» и исполнить волю Главнокомандующего, то есть назвать имя заместителя.  Слащов повернулся в сторону Драгомирова. Лицо его обезобразилось презрительной улыбкой безусого рта. Он широким взмахом руки закинул далеко за плечо конец башлыка и, повернувшись спиной к председателю Совета, сел на стул. В зале все стихло, но в коридоре были слышны шепот и шум голосов «охраны».
Со стороны правее Кутепова встал молодой небольшого роста генерал, с румяным лицом, одетый строго по форме и с иголочки. Это был начальник Дроздовской дивизии Витковский. Он звонким, приятным голосом заявил.
— Нам не нужно нового Главнокомандующего. Мы хотим, чтобы генерал Деникин продолжал оставаться. Мы хотим, чтобы генерал Деникин продолжал оставаться на своем посту.
— Просить генерала Деникина! Да здравствует генерал Деникин! Ура, генералу Деникину! Ура! — раздался всеобщий крик и шум.
— Ура, генералу Деникину! — повторяли многочисленные голоса. Лица большинства оживились. Генерал Улагай что-то горячо говорил своему соседу, кажется, Топоркову. Другая небольшая группа кубанцев как бы протестовала. Донцы и моряки были безразличны. Группа Слащова, казалось, сочувствовала добровольцам-дроздовцам. В коридоре раздавался шум голосов «охраны». Кутепов продолжал сидеть мрачно, не меняя позы, не проронив ни одного слова, не сделав ни одного движения. Генерал Драгомиров явно выходил из себя. Лицо его налилось кровью, и он тоном начальника резко стал призывать к порядку.
Когда наступило успокоение, он опять, отчеканивая каждое слово, точно слова команды, повторил: «Генерал Деникин мне сказал, что его решение категорическое и бесповоротное. Я прошу, господа, приступить к делу исполнения приказа Главнокомандующего и назвать имя заместителя генерала Деникина»
В это время в группе Добровольческого корпуса кто-то опять громко крикнул:
— Да здравствует генерал Деникин! Просить генерала Деникина по аппарату изменить свое решение!
— Просить! Просить! — раздавались голоса в разных концах зала. Только моряки казались безучастными, да среди кубанцев было какое-то замешательство.
Лицо генерала Драгомирова побагровело от непривычного для него неповиновения. Он еще раз повторил, что решение, принятое генералом Деникиным, непоколебимо. Однако настойчивые возгласы с требованием просить Главнокомандующего по аппарату изменить свое решение и продолжать оставаться на своем посту вынудили Драгомирова поручить делопроизводителю совета Генерального штаба полковнику Аметистову доложить Главнокомандующему по аппарату через полковника Колтышева пожелание Военного совета.
Полковник Аметистов ушел на телеграф. В зале Совета наступило успокоение. Члены его вполголоса переговаривались.
Через минут двадцать возвратился с телеграфа Аметистов с лентой.
Полковник Колтышев, штаб-офицер для поручений при Главнокомандующем, передавал, что генерал Деникин остается при своем решении. Прочтя ленту телеграфного разговора, Драгомиров торжествующим тоном сообщил Военному совету о неизменности решения Главнокомандующего.
В зале наступила тишина. Томительное молчание длилось несколько минут. Молчал и Драгомиров, вопросительно оглядывая членов Военного совета.
Вдруг встал сидевший как раз напротив меня начальник штаба флота капитан 1-го ранга Рябинин и спокойно произнес:
— Мы должны назвать имя того, кто мог бы заменить генерала Деникина. Я не сомневаюсь, что это имя теперь у вас на уме. Это генерал Врангель!
Моряки оживились. Раздалось несколько голосов:
— Да, генерал Врангель.
Рябинин сел. Наступило опять молчание. Генерал Драгомиров, казалось, преобразился, точно он только и ждал, чтобы услышать имя Врангеля, и поспешно громко произнес:
— Итак, господа, генерал Врангель?
Общее молчание. Вдруг капитан 1-ro ранга Рябинин поддержал Драгомирова, громко крикнув:
— Да здравствует генерал Врангель!
Только несколько нерешительных голосов в зале повторили имя Врангеля, и наступило гробовое молчание. Ощутилась какая-то неловкость. Ясно было, что кандидатура Врангеля не вызывает одобрения. Тем не менее, Драгомиров поторопился закрыть заседание без баллотировки имени Врангеля и поручил полковнику Аметистову доложить по телеграфу через полковника Колтышева генералу Деникину о результате решения Военного совета.
Члены Военного совета начали расходиться. Генерал Драгомиров предложил мне остаться для ознакомления с протоколом заседания. Я ответил ему, что для этой цели есть полковник Аметистов, и, чувствуя себя нездоровым, ушел к себе в гостиницу, где сразу лег. Был ли составлен протокол заседания Военного совета 21 марта, мне неизвестно, но, во всяком случае, он мне на подпись предъявлен не был.
Дроздовцы еще раз пытались по аппарату через полковника Колтышева просить Главнокомандующего не покидать свой пост. Они умоляли генерала Деникина об этом, покрыв телеграфную ленту многочисленными подписями, но на подпись Кутепову ленту не предложили.

«Кубанский исторический и литературный сборник»
1962г.
№14
стр.27-30

П. Кучеря
Охота пуще неволи
(правописание автора)

 — В некотором царстве, в некотором государстве были мы с нашим пластунским батальоном на войне против турок, начал свой рассказ древний черноморец, бывший в то время сотенным командиром.
 — Был я тогда, надо вам сказать, совсем юнцом — лет этак под пятьдесят — старым есаулом, терпеливо ожидавшим у моря погоду, т.е. вакансию на производство  в чин войскового старшины.
Сотня была у меня — не пожелать лучшего. За исключением трех человек Терских казаков, все остальные были Черноморцы. Какими судьбами эти Терцы попали в наш батальон, не сумею вам сказать. Были они во всех отношениях хорошими казаками. Отношение к ним Черноморцев было такое дружеское, что они чувствовали себя в своей семье. Один из них, младший урядник Солнышкин, был общим любимцем. Легкий, с грациозной поступью, жилистый, одевавшийся «под черкеса», мастер танцевать лезгинку, храбрец, отчаянный разведчик и неугомонный охотник, он имел только тот недостаток, что в бою был слишком горячим, не обладал той выдержкой и хладнокровием, которыми обычно отличались Черноморцы.
Был у меня в сотне взводный урядник Марченко — тоже «ухо» парень. О таких обыкновенно говорят: «хоть одирвы, та брось». Очень хладнокровный, выдержанный, до безумия смелый  находчивый в бою и в разведках и тоже охотник. Вот охота и сдружила его с Солнышкиным. Были они такими друзьями, что, как говориться, «и водою их не разольешь». «Охота» по туркам их не удовлетворяла...
Оба были Георгиевскими кавалерами. Очень часто, то один, то другой из них ходили добровольно в отчаянные разведки в тыл противника, попадали там иногда в жестокие потасовки, но всегда умело пробивались назад и приносили ценные сведения о противнике. В такие разведки они не любили ходить, ни с отделением, ни с взводом: брали с собою только двух-трех человек.
 — Хиба то разведка, як идэ цила свадьба?! — говорил Марченко.
Однажды, воспользовавшись особо ценными сведениями, которые Марченко, пропадая на разведке целых три дня, принес с собой, командир батальона, по собственному почину, предпринял всем батальоном внезапное нападение на турок с тыла и, после жестокого штыкового боя, принудил разбитый турецкий батальон к сдаче, а другой батальон, действуя ему во фланг, обратил в беспорядочное бегство, что, в свою очередь, повлекло за собою поспешное отступление резерва. Захвачены были две действовавшие батареи, провиант и даже кухни. Разгром турок на этом участке был полный. Внезапность нападения и его стремительность, да еще с тыла, подорвали силу сопротивления противника...
Мне с Марченком и его взводом удалось взять батарею. Лихой был этот пластунский налет!.. За это мы с ним получили Георгиевские кресты... К нашему счастью, убитых у нас было всего несколько человек, но раненых — масса, но тоже, к счастью, по большей части легко раненых, оставшихся даже в строю.
Но зато скрытно, а часто и ползком, подходя к противнику на удар, через густые колючие заросли, люди наши так оборвались, что вместо одежды на них висели только лохмотья...
 — Цэ ничого!.. — говорили пластуны, — штаны пидлатаемо!.. Зато туркив потовклы, як чэрвывых мух!..
Дело было под осень. Отбитую нами у турок позицию сразу же заняли солдаты и развили дальнейшее наступление. Нас же оттянули в корпусный резерв, чтобы мы «подлатались» и «зализалы раны». Полный отдых...
Из местности, где помещался резерв, население ушло на десяток верст глубже в тыл, но по временам приезжало забирать с огородов овощи. Поэтому начальство строго приказало совершенно ничего не трогать на полях и огородах. Да в этом и нужды не было: от приезжавших за овощами, можно было за гроши купить уйму прекрасных дынь и арбузов.
Однажды моя раненная рука целую ночь не дала мне заснуть и я, едва дождавшись начала рассвета, вышел из палатки прогуляться по биваку. Чтобы хоть немного отвлечься от расходившейся боли, я обошел посты, где они были, и зашел на кухню. Здесь наши «кормильцы» уже проснулись и, перебрасываясь шутками, умывались. Это значило, что начиналась повседневная жизнь: кашевары, ведь, первыми должны быть на ногах...
Кашевар у меня был человек, можно сказать, не мысля ничего дурного, с «темным прошлым» по женской части...
До войны он полтора года был денщиком у моего субалтерн-офицера поручика графа Шувалова, блестящего гусара, сосланного за дуэль на Кавказ, где начальство не нашло ничего лучшего, как назначить его в наш батальон - для «исправления», точно наша часть была какой-то ссыльной или исправительной.
Жил он на широкую ногу, по-барски. Пехотного строя совершенно не знал и не интересовался им.
Его барынька была очень хрупкое создание — тепличное растение...
Привезла она кухарку — огонь девку...
Как бы то ни было — денщик хоть и женатый, но большой ходок по женской части, вскоре сдружился с нею...
Через некоторое время барыня отправила свою кухарку в Петербург, а денщик, в совершенстве овладевший поварским искусством, с полгода был поваром и кормил сиятельную чету, пока Шувалов, перед самым началом войны не был переведен в Тифлис, в штаб военного округа.
По уходе сотенного кашевара на льготу, я назначил этого искусного повара сотенным кашеваром.
Поговорив с «кормильцами», я хотел было вернуться в свою палатку, как вдруг заметил приближающихся к кухне Марченко и Солнышкина. Держа винтовку в правой руке, они несли что-то за плечами, в мешках. Шли они со стороны огородов, бывших в трех-четырех верстах от нашего бивака.
«Неужто?.. Красть ходили?..» — пронеслась у меня в голове мучительная мысль.
Они тоже заметили меня, но не сделали ни малейшей попытки увильнуть... Шли прямо к кухне, о чем-то весело разговаривая.
 — Что это вы, сукины дети, кражей занимаетесь?.. Вы — урядники и Георгиевские кавалеры — в кражу пустились. — Налетел я на них.
 — Никак нет, Ваше Высокоблагородие!.. На охоти булы... — спокойно и уверенно ответил Марченко, опустив на землю мешок и вытянувшись в струнку.
 — Какая ж это охота, ночью по чужим огородам... Что это у вас в мешках?..
 — Зайцы, Ваше Высокоблагородие!..
 — Что-о?.. — взорвало меня. — Значит вы, мерзавцы, зная, что в тылу резерва нельзя стрелять — стреляли по зайцам!..
 — Никак нет!.. Жывых забралы!.. Як же стрилять?.. Хиба мы мали диты — нэ знаемо, що за цэ можно попасты пид суд?..
И, перебросив за плечо винтовку, он проворно развязал мешок, запустил в него руку и, к безграничному моему удивлению, вытащил оттуда зайца.
 — Оцэ одын... — сказал он.
 — Оцэ, ось, другый... Третий... и чэтвэртый!.. — закончил он, укладывая их аккуратно рядышком.
 — Та у Солнышкина тоже чотыри штукы!.. — пояснил он дальше и затем сказал своему сообщнику:
 — Вытягай йх!.. Щоб йих Высокоблагородие бачылы, що цэ охота, а ны кража.
Солнышкин «пристроил» своих зайцев к Марченковым. Устроив эту выставку, оба неугомонных охотника взяли винтовки «к ноге», вытянулись и спокойно смотрели на меня в ожидании «разноса».
Посмотрел я на них и, вместо «разноса», невольно рассмеялся. Этакая ведь страсть к охоте!.. Ну как же наказывать этих моих молодцов за их страсть?..
 — Ну, а как же быть, господа урядники, с вашей самовольной отлучкой? — спросил я.
 — А мы попросылы их Благородие, хорунжого, пустыть нас и воны разришылы, тилько напомнылы, що стрильбы нэ смие буть, — по прежнему спокойно ответил Марченко.
Все было в порядке. Нарушения службы не было.
 — Ну, тогда расскажите, как же это зайцы попали к вам в мешки без стрельбы!
Оказалось, когда делалась разведка окрестности нашего бивака, наши охотники подметили, что только в одном огороде была капуста. Головки уже были срезаны и сложены в шалаше, который находился в небольшом загоне для овец, огороженном плетнем.
Дверцы загона недостаточно были закрыты и зайцы воспользовались этим, забирались внутрь и лакомились капустою. По заячьим следам охотникам удалось установить, что посещение шалаша этими любителями капусты было постоянным, чем этой ночью они и решили воспользоваться — терпеливо выждав пока в загоне соберется большая компания ночных посетителей, они подкрались, прикрыли дверцу загона, в темноте не без труда переловили зайцев, стукнули их головами о столб шалаша и вложили в мешки, предусмотрительно взятые с собою.
 — Ну, что ж, кашевар! Готовь сегодня на обед зайцев! — сказал я «повару». Но тот с профессиональной авторитетностью доложил мне, что зайцев нужно «выдержать» и приготовить можно будет только на другой день.
 — А вы, шельмецы эдакие, идите, отоспитесь, — сказал я охотникам, — всю ночь, наверное, глаз не сомкнули...
 — Да это ничего, Ваше Высокоблагородие, — ответил Солнышкин, — К этому не привыкать... Вот что курить нельзя было... Это мука большая — как в разведке!..
 — А ты шо ж, соколэ, хотив бы на охоти лежать на мнягкий пэрыни, покурювать, а зайцы щоб сами тоби прыгалы в мишок? — пошутил Марченко. — На охоти нэма такой лахвы, то вже ты звиняй!..
На другой день мой субалтерн, хорунжий доложил мне, со слов кашевара, что зайцы удались на славу и что сотня хотела бы видеть на обеде командира батальона со штабом. Командир же, мол, и сам заядлый охотник.
Пошел это я к командиру и докладываю:
 — Господин полковник, разрешите пригласить вас со штабом сегодня на обед в сотню.
 — Это по какому случаю? — спросил он в недоумении, сняв пенсне и внимательно всматриваясь в меня. — Не справляет ли ваша сотня крестины?
 — Никак нет... Это желание сотни...
Во время обеда, как только увидел, что его угощают зайцем, он вдруг перестал есть и строго спросил меня:
 — Это что-о такое?.. Зайцы?.. Откуда?..
Я доложил ему. Увидев, что никакого нарушения службы нет, он сразу же переменил гнев на милость.
 — Вот же сорванцы какие!.. Давайте-ка их сюда.
Марченко и Солнышкин предстали пред, хотя и близорукие, но светлые очи командира.
Усадив их рядом с собою, он как и сам охотник, поинтересовался всеми подробностями ихней охоты. Рассказали они, дополняя друг друга, просто и скромно, что тут же ничего особенного нет: пришли, залегли вблизи загона, выждали, пока зайцы соберутся на угощение капустою и — накрыли их.
 — Ах, какие вы сорванцы!.. — смеялся командир. — Мало вам «охоты» на турок, нет... давай еще и зайцев!
 — Так шо ж делать, Ваше Высокоблагородие, ны даром же стари люды кажуть, шо охота пущэ нэволи! — философски закончил Марченко.
Из рассказов П. Кучери вытягаем слова:
 Одкрытый, «дымарь» (слэнг); разжуваты, называлы, «сыпать ситкы»; обчественну, роздувать, обчэство, самостоятэльно, добавыть, крутытьця,  кинчаетьця, высять,   пустыть,
«чорным словом» лаяться;
«охота пущэ нэволи»;
«хоть одирвы, та брось»;
«з чмилями в голови»;
«цэ стара письня»;
«очи втырать»;
«була в собакы хата»,
«цила свадьба идэ»;
«лежать на мнягкий пэрыни, покурювать».
Из рассказов П. Кучери вытягаем слова:
 Одкрытый, «дымарь» (слэнг); разжуваты, называлы, «сыпать ситкы»; обчественну, роздувать, обчэство, самостоятэльно, добавыть, крутытьця,  кинчаетьця, высять,   пустыть,
«чорным словом» лаяться;
«охота пущэ нэволи»;
«хоть одирвы, та брось»;
«з чмилями в голови»;
«цэ стара письня»;
«очи втырать»;
«була в собакы хата»,
«цила свадьба идэ»;
«лежать на мнягкий пэрыни, покурювать».

среда, 3 мая 2017 г.

ссылка на «Кубанский исторический и литературный сборник», там есть балачковые тексты
http://elan-kazak.org/istoricheskij-arxiv/literaturnoe-tvorchestvo/naumenko-v-kubanskij-istoricheskij-i-literaturnyj-sbornik-oranzhburg-ssha
Дореволюционный русский язык в книге Кирилова Петра «Черноморская свадьба»:
разсвет, с собою, красною лентою, шишкою, коровай, дорогою, сперва. Очень интересная тема, сравнить дореволюционное правописание русского языка на близость к балачке.
«Кубанский исторический и литературный сборник»
1961г.
№11
стр.28-30

П. Кучеря
Народный трибун
(правописание автора)

Черноморские казаки — люди положительные, хозяйственные, гостеприимные. Не любят они «форсить», не терпят хвастовства, презирают и зло высмеивают заносчивость, спесь и вообще «задирание носа». Большие мастера хорового пения и неподражаемого юмора. Достойно похвалы, что до XX века матерная брань у них совершенно не была в употреблении. Ругаться, даже «чертыханьем», то есть с употреблением слова черт, считалось предосудительным. О человеке, любившем «чертыхаться» имели дурное мнение:
 — Э, той «черным словом» лаеться!!!
Матерная брань, как скверная болезнь, постепенно привилась черноморцам от пришлого населения, т.е. от иногородних, а и казаки, служившие в войсковых частях, научились ей, как это ни прискорбно, там.
Черноморцам были чужды горячность и поспешность, но и флегмами по своей натуре они не были. Трудно иногда «раскачать» даже и в бою, но когда «раскачаются», тогда уж может их остановить только смерть.
Многие из них, несмотря на свою неграмотность, обладали природным, светлым умом, рассудительностью и такой здоровой житейской логикой, что им с правом мог бы позавидовать и образованный люд.
Однако, как правило, не бывает без исключений, так и между черноморцами попадались «дубы». Это были люди от природы ограниченные, с детства погрязшие в примитивности своего существования, но, как говорилось о них, «з чмилями в голови», т.е. «со шмелем в голове», что значило, «воображения больше чем соображения». Они обычно были упрямы, самонадеянны и очень охотно играли роль, по их мнению авторитетов. Будучи по семейным обстоятельствам освобождены от военной службы, они были лишены даже и того опыта и наблюдательности, которые в большей или меньшей мере, приобретались их станичниками, бывшими на действительной службе. Название неслужившему казаку было «дымарь», т.е. «дымоход», «дымовая труба» в доме...
Почему и откуда это странное название? Неоднократными, настоятельными исследованиями в свое время, установить это не удалось.
 — Так йих называлы диды и батькы наши, так зовымо йих и мы, — отвечали спрошенные по этому поводу старики.
Если такому «дымарю» игрою случая приходилось быть выбранным в состав станичного сбора, — тогда постоянных хлопот и неприятностей было вдоволь и станичному атаману и станичному сбору. Сладу с такими не было. Он все знал — даже и то, о чем никогда не слышал. Но он знал, что «господа старыкы» т.е. выборные станичного сбора, — это хозяева станицы и тут уж к нему и на дикой козе не подъедешь...
 — А звисно... цэ дило трэба разжуваты! — с олимпийским величием заявлял он при постановке какого бы то ни было вопроса на решение сбора. И нес потом такую околесину, что сами же его коллеги, «господа старики» вынуждены были останавливать зарвавшегося недалекого «колючкового трибуна».
С одним, вот таким, «народным трибуном» пришлось встретиться на хуторе в станице Степной во время поездки для собирания материалов о черноморской старине для Кавказского этнографического общества.
Когда тройка подъехала к указанному нам хутору, на звук колокольчика высыпала к «тыну» вся детвора со двора, с огромным любопытством рассматривавшая нас, держа по детскому обыкновению, палец во рту. Один из мальчиков, начиная с его плутоватого лица и кончая бывшей некогда белой холщевой рубахой, — неописуемо зататуированной частым употреблением арбузов, сказался таким смельчаком, что осторожно подошел к колокольчику на дышле тройки и даже попробовал его рукою. Медленно, с нескрываемой неохотой, подошел к воротам и старик, хозяин хутора. Как то сразу же после сухого ответа на наше приветствие, он не преминул случая поставить нас в известность, что мы имеем дело не с «рэпаным» хуторянином, а с выборным станичного сбора, представителем от хуторов. На наш вопрос — дома ли «рыбалка», который еще раньше вызвался быть нашим проводником, старик ответил, что это его сын, что он еще не вернулся с лимана, куда отправился «сыпать ситкы» (т.е. ставить сети).
В словах, в обхождении и во всей манере держать себя, этот «народный трибун» не проявил ни тени того радушия и гостеприимства, какими черноморцы отличаются вообще, а в особенности хуторяне, в отношении к приезжим, кто бы они не были.
 — А по якому цэ вы праву взялы обчественну тройку... на охоту гонять? — спросил он тоном строгого следователя. На это ему было сказано, что это право дает открытый лис, выданный Войсковым штабом на внимание бесплатно общественных и почтовых лошадей для научных целей. Услышав это, «народный трибун» махнул презрительно рукой и сказал:
 — Э, цэ стара письня... Одкрытый лыст!.. Начальство... Та начальство то дайе тилько щоб нам очи втырать!.. Дума, що у нас своей головы нэма... Ни, цэ дило треба буде добре роздувать!.. А й отамана пидтягнуть!..
 — Ну, господин выборный, што ж ты и во двор не пущаешь заехать? — спросил ямщик, бедовый мужик из курских проходимцев...
 — Лошадей-то надо выпречь, чтобы отдохнули... Муха-то как бьет их!.. Час-другой и мне возвращаться надоть!..
 — Та заижжайтэ... бо куды ж вас дивать! — ответил «народный трибун», с большой неохотой открывая ворота.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что он за все пятьдесят лет его жизни нигде дальше соседней станицы Новоджерелиевской (верстах в двадцати от Степной) не был и что с самого своего рождения постоянно жил на хуторе, выезжая в станицу Степную только на базар, чтобы продать рыбу и на заседание станичного сбора. Узнав, что цель нашего приезда не охота (охота только мимоходом), а расспросы  о черноморской старине, он с приличествующей такому «народному трибуну» важностью возразил:
 — Цэ тилько паньска выдумка... А того, что було колысь, вжэ нэ вэрнэш!.. Запысуй його, нэ запысуй, но нэ вэрнэш... А кому воно тепер и нужнэ?!.
Мы не возражали. Знали мы с приятелем, что имеем дело с «дубом» и этого было достаточно. Когда же угостили ямщика чаркою водки, дали закусить и потом рубль на могарыч «народный трибун» чуть не подпрыгнул от неудовольствия...
 — Так що цэ вы нам балуетэ наших людэй?! — сердито упрекнул он нас, — дывысь ты: чарка горилкы, тай йисты йому далы, а звэрху ще й цилкового!.. Платыть же ему наше обчэство, чого ж йому бильш трэба?!
 — Э-э, господин выборный, господа пример подают, как надо с людьми обращаться! — возразил ему ямщик, садясь на тройку, и затем, задорно крикнув лошадям «Эй, соколики!», исчез в клубах дорожной пыли.
Не обращая на нас больше никакого внимания «народный трибун» ушел к рыболовным сетям, висевшим тут же невдалеке, на длинной жерди и начал их распутывать и чистить от зацепившихся водорослей. Только усевшаяся поодаль детвора, подталкивая друг локтем и о чем то перешептываясь, не выпускала нас из поля своего внимания, а старший из них известное время внимательно наблюдавший за нами и особенно внимательно присматривавшийся к нашим двустволкам, с видимой неохотой возвратился на свое место у «сырна», стоявшего под огромным, вековым тополем. Перо в его руке ясно свидетельствовало, что он был ученик и выполнял какую-то работу.
 — Чого цэ ты надувся, як сыч? — спросил его дед, видя как он в глубокой задумчивости склонился над ученической тетрадкой.
 — Та ось задав учытэль напысать самостоятэльно домашних птыць, — отвечает тот, почесывая затылок.
 — Ну, так що ж тут думать, похнюпывшы нис?.. Куры, гусы, качкы...
 — Цэ вжэ я напысав! Тилько ны «качкы», а «уткы»...
 — Ну, то по кныжному воны «вуткы» — благосклонно соглашается всеведущий «трибун», — чого ж тоби щэ?
 — Та хиба цэ вси? Есть жэй щэ, мабудь?
 — От, бач, и сам знайеш, що йе... Ну, напышы щэ «шпакы», «горобци».. Цэ ж усэ птыця домашня: колы ты бачыв, щоб дома було без горобцив, або без шпакив?
 — Ны шпакы, а скворци, та воробьи, дидусю! — поправляет внук.
 — Ну, так от — шкворци, горобьи... Та можно добавыть голубив та индыкив. Сорока — то вже ни... Вона хоть и крутытьця коло хаты, та тилькы щоб що вкрасты... Ни. Сорока то вже не домашня!.. Куды там, — була в собакы хата!.. А що ж тоби щэ трэба? — спрашивает «трибун», видимо очень довольный, что попал в роль неоспоримого авторитета.
 — Та ось тэпэр сколько конешностей имие человек?.. Ну, цэ вжэ  я напысав — рукы та ногы.
 — Эгэ-э, цэ ны всэ, мий соколе! — закачал авторитетно головою «трибун».
 — Та так же учытэль казав, дидусю!
 — Богацько там твий вчытэль зна!.. Дужэ вин молодый, щоб усэ знать, зна вин батька свого лысого.
 — Ну, а яки ж ищэ есть конэшности?
 — А й тут думать ничого: ногы, рукы, голова, нис, пальци, уши... Ще б кой-що можно б було напысать, та тилько воно ны за школярив!
 — Уши? — в недоумении спросил мальчик, невольно дотронувшись до своего уха. — Як же... уши?
 — Та як жэ! А що ж ты хиба николы не бачыв, як кой-у-кого уши стырчать на голови, як малэньки варэнычкы, а у другого вэлики, як лопух, аж высять... Потому-шо воны конэшности, бо нымы кинчаетьця голова. От и нис тожэ — стырчыть спэрэди, бо й вин конэшность!..
Домашняя работа была написана.
А как ее оценит учитель — легко догадаться по «конэшностям» «народного трибуна».