среда, 28 ноября 2018 г.

Брытанська балачка. Улица Южная. Новороссийск


Около Широкой Балки. Новороссийский район. Лето 2018


Геленджик. Лето 2018


                             Город Крымск. Остап Бендер. Напротив полиции на улице Ленина


Андреевский парк. Геленджик. Лето 2018


Лето 2018. Лес. Навагир.


Федор Кубанский
Орлы земли родной
Нью-Йорк, 1960
стр.245

— Ну, бабочки, спойте что-нибудь, да и спать, — сказал Кущ.
Женщины, бывшие тоже навеселе, сразу затянули: «Поехал казак на чужбину далеку, на добром коне вороном»...
— Стойте! — крикнул Петр. — Вот я вам спою песню, которой вы отродясь не слыхали.
И думая озадачить всех, он затянул:«Ты Кубань, ты наша родина, вековой наш богатырь»...
Каково же было его удивление, когда все в один голос подхватили: «Многоводная, раздольная разлилась ты вдоль и вширь. . .
Стараясь озадачить других, он был озадачен сам.
— Да откуда же вы знаете эту песню? — спросил Петр, привстав. — Ведь она появилась у нас на фронте только осенью прошлого года!
— А ты и не удосужился до сих пор ее нам написать в письмах, — сказал с легким упреком Тарас Охримович. — Вот Никифор еще зимой прислал нам слова этой песни в своем письме. И другие станичники поприсылали. Ты вот еще послушаешь, все парубки у нас поют ее...
Петр не знал что и сказать. Он теперь вспомнил, как Никифор и другие действительно списывали слова песни еще в Сарыкамыше для себя и для писем.
Под перекличку перепелов в притихшей степи, на бугре взметнулся вдруг огонь и послышалась пение парубков: «Ты Кубань, ты наша родина».
— Слышишь? — сказал с усмешкой Тарас Охримович. — Молодые парубки на фронте еще не были, а как дружно поют эту песню. А ты думал, что никто у нас ее не знает?...
==============
Киселева В.А.
Настин рушник
Краснодар, 2010

«В садочку гуляла»

В садочку гуляла,
Цветочки рвала.
Кыдала, бросала
По пид ворота.
Кыдала, бросала
По пид ворота.

— Нэ смийся, казаче,
Шо я сырота.
Прыйшов бы ты сватать,
А я б нэ пишла.
Прыйшов бы ты сватать,
А я б нэ пишла.

— Пройихав я сьола,
Та вси города.
Ны найшов я краще,
Як ты, сырота.
Ны найшов я краще,
Як ты, сырота.

Вэрнувся казаче,
Прывьязав коня.
Выходэ дивчина
Заплаканная.
Выходэ дивчина
Заплаканная.

Выходэ дивчина
Заплаканная.
А дивчина бидна
Засватанная.
А дивчина бидна
Засватанная.

— Пойидым, дивчина,
В чужие края.
Ты будэшь, дивчина,
Навикы моя.
Ты будэшь, дивчина,
Навикы моя.
Федор Кубанский
Орлы земли родной
Нью-Йорк, 1960
стр.279-282

   Дней за пять до Рождества, едва Тарас Охримович успел убрать заколотого им кабана и засолить в мешках сало, как на улице показалось несколько подвод, нагруженных мешками, паляницами, живыми гусями и курами. Впереди них шествовал, заходя в раскрытые
ворота каждого двора, священник Александр Безклубов.
— Ох, Господи, как мне не хотелось бы видеть этого шкурника, — глянув в окно и почесав затылок, сказал Тарас Охримович. — Я думал, что в этом году зайдет с молитвою отец Менандрий Исконицкий, — тот действительно священник. Ну, что ж, ничего не поделаешь.
Федька! Пойди открой ворота и собак прогони. Поп идет.
Федька загнав в конюшню и заперев там собак, открыл настежь ворота. Ольга Ивановна поспешила зажечь лампаду, положила в святой угол граматку, паляницу хлеба и четвертак, а жарившиеся колбасы сунула «пид прыпычок» (в печурку) и закрыла заслонкой. Подводы остановились против двора Кияшко. Священника в воротах встретил Тарас Охримович, сняв предварительно перед ним шапку.
— О, колбаской пахнет, хорошо, — едва войдя в дом, сказал отец Александр, потянул носом и улыбнулся. Затем, став перед иконами, зачастил скороговоркой:
— Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков...
Все стояли сзади него в молитвенных позах, часто крестясь. Следом за «Благословен Бог наш» священник взял граматку и стал читать:
— Еще молимся о здравии и спасении воинов Никифора, Петра...
Он вдруг запнулся, услыхав гогот гусей под окном, и спросил:
— О, это ваши гусочки?
— Наши, наши, батюшка! Чьим же быть в моем дворе? — ответил Тарас Охримович.
— И рабов Божиих: Тараса, Ольги, Наталии, Дарии, Агафии, Феодора, Ива... А откормили к Рождеству хоть парочку гусей?
— Нет, мы кабана зарезали. Гуси-то у меня и без откорму жирные, — опять ответил с неудовольствием хозяин, глянув на Ольгу Ивановну.
Наскоро благословив и поздравив казачью семью с преддверием праздника, давая целовать ей крест, отец Александр спросил:
— Ну, чем же одарите своего священника к Великому празднику?
— Да чем Бог послал, — сказала Ольга Ивановна, подавая поповскому мехоноше, стоявшему в дверях с двумя мешками, паляницу и кусок сала, а четвертак в руки священнику. Федька еще набрал «коробку» (меру) пшеницы и высыпал ее в мешок на подводе.
— И все? — удивился о. Александр. — А колбаски? Ведь пахнут соблазнительно и, чай, не одна?
Ольга Ивановна, нерешительно взглянув на мужа, достала кольцо колбасы.
— Помните, что волхвы, приходившие в Вифлеем, принесли три дара, — продолжал Безклубов. — Паляница и прочее не считается, а вот поймайте-ка мне пару гусочек.
— Ох, батюшка, да у нас их всего два десятка осталось и то только на завод. Мы их и сами не режем, — сказала Ольга Ивановна с мольбой в голосе.
— Ого! Два десятка! А у меня во дворе и одного нет. Не скупитесь, — не по-христиански это. Всякое даяние — благо, а рука дающего не оскудеет. За ваших воинов и всех православных христиан я ведь каждое воскресенье в церкви молюсь. Неужели жизнь своих сыновей
вы цените паляницей хлеба и четвертаком, что дали мне? Ведь и мукичка, беленькая крупчаточка, тоже, надеюсь, есть?
— Та борошно есть. Пойди Дашка набери для батюшки коробку борошна, того, шо недавно привезли от Ивченка из Канеловки!
Даша вышла в сени, набрала из мучного ящика коробку белой муки и отнесла в мешки, лежавшие на подводе.
— Гуся, гуся хочу, дорогие во Христе братья и сестры! — умоляюще требовал отец Александр.
Не желая вступать в пререкания со священником, Тарас Охримович, вздохнув, согласился удовлетворить его требование. Федька поймал большого гусака, связал ему ноги и крылья, и хотел было нести, но Безклубов сам взял, его, отнес на подводу и зашагал дальше,
в раскрытые ворота соседа-казака. Шесть подвод, на которых гоготали гуси, кудахтали куры и лежали горы паляниц и мешков, тронулись следом за священником...

воскресенье, 25 ноября 2018 г.

ПВД (поход выходного дня) по Маркотхскому хребту от улицы Судостальской (Армянская церковь) до горы Маркотх. Солнечно, +12, ветра нет. Длина маршрута 12 км. Старый карьер - гора Сахарная голова - всего три горы выше 500 метров - спуск по Ильскому переулку на маршрутку. Собрано: ведро груздей, два кг терна, немного шиповника и шишкоягоды можжевельника; найдено: две могилы красноармейцев 1942 года и буковый лес с орешками, несколько раскопанных касожских курганов на Сахарной голове, солярная символика на плите, пару окаменелостей, раковины. Сотня фото. Нужен еще один поход от горы Маркотх до водопада за перевалом Кваша. Ждем солнечные дни.


Старый карьер


Старый карьер


Старый карьер


Старый карьер


Старый карьер


Новый карьер



                                Хребет Маркотх между Сахарной головой и Маркотхом


Вид на гору Маркотх


Вид в сторону Кабардинки с Маркотхского хребта


Вид на хребет со стороны Новороса



Буковый лес на Сахарной голове. Рядом могила красноармейца и касожские курганчики


Дорога по склону горы Сахарная голова. Справа карьер


Буковый лес и орешки


Снег на склоне Сахарной головы. Погода +12, но с северо-восточной стороны гор лежит снег


Снег на склоне и ледяные лужи в теплый солнечный день


Грузди растут целыми полянами


Могила красноармейцев 1942-1943гг. Поисковая группа Святогор


Могила красноармейцев 1942-1943гг. прямо на вершине горы


Мох с северо-восточной стороны покрывает камни, деревья, землю, пни


Нашел любопытную окаменелость


Хребет утыкан вот такими знаками, а нам шо, чи мы нэ козакы )


Грыбы


Грыбы


Грыбы




пятница, 23 ноября 2018 г.

Федор Кубанский
Орлы земли родной
Нью-Йорк, 1960

стр.185-186
— Нэ вмэр Даныло, болячка задавыла, — все равно оттуда, раз по-ихнему калякаете. Ты какой станицы?
— Вознесенской, — ответил линеец.
— А Вознесенской, хорошо, — и запорожец улыбнулся. — Ты вот лучше расскажи нам, почему вас, вознесенцев, дразнят бугаятниками?
— Ну, что ж, расскажу. Думаешь, буду артачиться так, как ты? Это было давным давно...
— Ще за царя-Панька, як земля була тонка, пальцем копнешься и воды напьешься...
— Да ты не перебивай своим Паньком; раз попросил рассказать, так слушай! — сердито прервал запорожца вознесенец. — И если уж о Паньке говоришь, то не «пальцем копнешься», а ... ну, да ладно. Так вот, когда-то в нашу станицу приезжал греческий король. У
нас, как и на побережье Черного моря, возле Анапы и Геленджика, жило тогда много греков. Ну, король и хотел, вероятно, посмотреть, как живут его земляки на Кубани. Железной дороги, как вы знаете, до нашей станицы нет. И вот атаман для встречи короля выслал на
окраину станицы сотню казаков на конях. Стояло знойное лето; пылищи на дороге — по колено. Видят казаки, со стороны Лабинской по дороге пыль столбом идет, а кто там еще — не разберешь. Казаки смекнули: кто же такой столб пыли поднимет по дороге, как не экипаж короля? Подтянулись, приготовились. Столб пыли все ближе и ближе подкатывается. Хорунжий наш скомандовал: «Смирно!» А в это время из столба пыли раздалось: «буу!»
— Здравия желаем, ваше величество! — гаркнула в один голос сотня казаков, а в ответ опять: «бу-бу-бууу».
И что же? Оказалось, что не король то был, а бугай гнался за коровой по дороге и поднял такой столб пыли. Вот с тех пор и дразнят нас, вознесенцев, бугаятниками. Хорошо, что хоть не коровятниками.
— То совсем не так было и не у вас, — заметил рябоватый и низкорослый казак, — а в нашей станице Каладжинской. И совсем не короля какого-то, а атамана Отдела встречали казаки, да только вместо атамана бугай с коровой прибежали. Вы же в Вознесенской перепелок
в штаны ловили и вас перепелятниками дразнят.
Федор Кубанский
Орлы земли родной
Нью-Йорк, 1960

стр.186-187
Вот я и рассказал, не постыдился, а ты теперь скажи: почему вас еще куркулями дразнят? — обратился он опять к запорожцу. Тот пожал плечами и ничего не ответил.
— Я скажу, — отозвался казак из 1-го Кубанского полка. — Это, братцы-козаченьки, дело таковское было. Однажды приезжала в Запорожскую Сечь царица Катерина. Разумеется, для встречи ее выстроились тысячи усатых запорожцев, прикрыв свои оселедци
шапками, но шапки у них были тоже с кытыцями, как наши башлыки, — вроде, мол, и на шапку поцепили оселедця. Царица подъехала к ним в золотой карете, встала и громко говорит:
«— Здравствуйте, орлы-запорожцы!»
«— Здравия желаем, ваше императорское величество!» — громогласно гаркнули тысячи запорожцев в ответ так, что эхо пошло по Днепру, а ихняя Хортица сотряслась.
А невдалеке от этой торжественной встречи, находилось большое стадо индюков. Ну, индюки же известная птица: свистни, так он отвечает. Услыхав гортанный крик запорожцев, они испуганно и многоголосо, закаркали: «Кур-кур-кур! Кур-кур-кур!». С той поры и начали называть всех запорожцев куркулями, а позже так стали дразнить и всех черноморцев, что переселились на Кубань. Так-то, куркуль..
Федор Кубанский
Орлы земли родной
Нью-Йорк, 1960
стр.187-188

— Ну, а подкудашниками почему вас называют? — не унимался запорожец.
— Что? Подкудашниками? Первый раз слышу, — ответил линеец.
— И бреше, шо не знае, — сказал казак Макаренко из станицы Старощербиновской. — А знаете, станичники, почему они куриные яйца называют подкудашниками? Вот почему: когда хоперцы и другие дончаки поселились на Кавказской укрепленной линии, то и понятия не имели про такую птицу, как курица, в походах ели одну кашу, а дома рыбу ловили, да кислицы дикие в лесу собирали. Но вот, когда наши славные черноморцы переселились на Кубань, то в знак дружбы, подарили линейцам с десяток кур, а как их называть — не сказали. Те и назвали кур кудашками, потому что они кудахтают. И вскоре, когда курица стала сильно кудахтать, они случайно заглянули ей под хвост и увидели там яйцо. Ну и дали ему название подкудашник, да так до сих пор и не знают правильного названия яиц...
— Стой, стой! Ври, да меру знай! У нас еще и деды с подкудашниками жили, а вот вы... почему те же самые куриные яйца называете крашанками? А?
Макаренко пожал плечами и сказал:
— Не знаю, но у нас в черноморских станицах действительно яйца называют крашанками, так шо ж из этого? У нас в станице мой сосед Гузенко, когда захочет яичницы, то кричит своей жене: «Бый жинко крашанкы, та кыдай лушпыння на улыцю! Нэхай люды дывуются, шо мы ласо йимо». Шо ж, в этом ничего плохого нет.
— «Шо ж, шо ж»! — передразнил его линеец. — Да это потому вы так называете куриные яйца, что у вас их едят только на Пасху, то есть когда они окрашенные, а белых яиц вы и не видите: все бабы тащут на базар, «гроши торгуют на фатажын, та на свичку». Только крашенные на Пасху вам разрешают есть, да и то делят каждому, кому сколько, чтобы, сохрани Бог, не съел кто больше. Даже и детям не дают. Вот вы и зовете яйца крашанками.
— И неправда, — обозвался раненый казак с перевязанной рукой. — У нас в Таманском отделе парубки даже яйцами дерутся, — полные дворы их у каждого и едят круглый год, кроме, разумеется, постных дней.

среда, 21 ноября 2018 г.

Художница Ольга Климкина раскрашивает фото ПМВ. Було б дуже добрэ як бы наш МинКульт найшов ту художныцю и поробыв вси кубаньски фото ПМВ в кольори, там на год роботы.

ссылка




Кубанский художник граффити Георгий Куринов







                        Несколько фото Геленджика и Новороссийска. Ноябрь 2018.

           Манекен в армейском магазине. Угол Сипягина и Чайковского. Новороссийск.


Памятник "Исход. 1920" Набережная Серебрякова. Новороссийск


Окно детской библиотеки. Улица Мира, 45. Новороссийск


Такое граффити на простом гараже. Улица Суворовская. Новороссийск


"Самозанятый". Коробейник. Автор Е. Соколов. Геленджик. Угол Ленина и Островского


Как угадать национальность по фасаду дома )  Улица Спортивная. Новороссийск


вторник, 20 ноября 2018 г.



Федор Кубанский
Орлы земли родной
Нью-Йорк, 1960
стр. 120-121
Атаман станицы Ус получил одновременно письмо от фронтовика Кузьменко и заявление Маланьи, принесенное ему Кущем. Он сразу же дал приказ помощнику проверить списки получавших пособие и вызвал обиженную казачку в правление. — То все правда, Маланья Петровна, что в вашем заявлении указано? —- спросил ее атаман.
— Истинная правда, Емельян Иванович, — ответила Маланья и покраснела.
— Почему же вы об этом раньше мне не сказали?
— Да как-то совестно было; боялась, чтобы соседи не осудили меня за это, — правду теперь трудно найти.
— Всех писарей ко мне! — крикнул строго Ус сидевшему в кабинете "одынарному" казаку.
Сейчас же явились к нему писаря: Андрей Киберь, Никифор Горб, Бирюк и помощники атамана.
— Бирюк, читай вслух это заявление!
Писарь Бирюк взял заявление, написанное Кущем от имени Маланьи Кузьменко, и стал читать. Киберь, побледнев, косил глазами то на Маланью, то на атамана.
— Киберь! Три шага вперед!
Андрей шагнул, приблизившись вплотную к атаману.
— Ну! Что скажешь в оправдание, голубчик? — и Ус стал перед ним.
— Виноват, господин атаман, виноват, лукавый попутал! — отвечал провинившийся писарь ни жив ни мертв.
— Военно-полевому суду предам! На каторгу загоню!
— Помилуйте, Емельян Иванович... трое детишек... жена. Пощадите!
— Ага! Вспомнил про жену, про детишек! А спрашивал ты свою жену, когда шел с бесстыжими домаганьями к чужим женам? Стать смирно! — и с этими словами атаман влепил ему кулаком прямо в переносицу, потом второй раз, третий. Киберь, не устояв на ногах, упал.
— Встань, сукин сын! Так ты мне службу ведешь?
Не успел Киберь подняться, как Ус опять стал бить его. Присутствующие удивлялись такому небывалому взрыву гнева атамана, а в душе были рады, что заносчивый бабник получил взбучку. Маланья стояла сама не своя; она чувствовала себя очень неловко, видя что из-за нее так наказывают человека.
— Позвать карнача! — крикнул атаман, тяжело дыша после "работы“ по писарским ребрам и физиономии. Вошедшему караульному начальнику Ус приказал:
— Арестовать писаря Киберя на три дня и держать в карцере на одной воде!
Когда карнач уводил Киберя, атаман вдруг крикнул:
— Стой! На фронт его! В 24 часа собраться, явиться в Отдел и ... на фронт! В 17-й пластунский батальон! Пусть посмалит свои белые пальчики о турецкий порох!.. На фронт!..
Федор Кубанский
Степи привольные — кровью залитые
1962
Балачковые слова и поговорки в словарик

отчамаха
кырпыч
олия в олийныцях
свырипа
насиня сояшныкив
гардал
Нужник
дийныця
смыкала
сапэтка
припычок
рубэль
запичок
Не держаться же за жинчину спидницю всю жизнь
дзвиныця
родычи
шо
повсть
на вра (ура)
чи шо?
як смиття - много
«брыль» (шляпа)
прикладки (короткие скирды)
«стижкы» (стога)
поле Бурсаковских скачек
цэглы
батько
манивцями
«коты». (Ударение на «о»). Это сплетенная из тонкого камыша «матка» (ткань), составляющая полотно
«Волок» — невод сажени две-три шириной, с длинными палками по бокам, которые по мелководью тянут два человека.
«марафет» — длинная разукрашенная конфета без обвертки
— Боюсь темноты, а так, бач, як добре видно, — сказал Кочубей, оглядываясь на пылающую станицу.
— А ты шо мне за указ? — усмехнулся Кочубей.
— О, ич якый завзятый! — едко заметил Кочубей
Все равно нам в рай не попадать. . .
Разведка донесла, что есть в музее Фелицина книга всеми забытого кубанского генерала и писателя Василя Вареника «Досужие минуты бывшего черноморского ныне кубанского казака Василия Вареника». Написал письмо Святославу Жупанину и на сайт музея, попросил ксерокс или сканер книги, тишина полная. Не дадут, свои планы на книжку. Только у книжки уже больше 150 лет нет шансов на печать. а я бы в течении месяца оцифровал и выложил бесплатно. Печально.  А еще у покойного Чумаченко В.К. осталась рукопись Косинова И.Ф. "Чорноморська масляна". Ее никто не опубликует кроме меня. Если есть у кого-то возможность, дайте мне ксерокс или сканер этих произведений. Расходы за беспокойство оплачу. Или самостоятельно выложите в сеть и опубликуйте ссылку.
Точные названия и даты выхода книг Федора Кубанского, их можно приобрести в издательстве «Книга» и в музее имени Фелицына

Ф.И. Горб-Кубанский «На привольных степях кубанских» Книга, 2013
Ф.И. Горб-Кубанский «Сказание об орлах земли родной» Книга, 2013
Ф.И. Горб-Кубанский «Степи привольные, кровью умытые» Книга, 2014



Федор Кубанский
Орлы земли родной
Нью-Йорк, 1960
стр. 110
Одевшись и закурив турецкого табаку, казаки продолжали сидеть на берегу слегка волнующегося моря, переговаривались, смотрели на шедший вблизи берега на Батум небольшой русский пароход. Внимание их привлекли дельфины, плывшие за кормой корабля: они все
время выпрыгивали из воды на поверхность и, описав в воздухе дугу, опять ныряли в воду. Преследование корабля дельфинами объяснялось тем, что они хватали кухонные отбросы, выбрасываемые в море и ели их.
— Грыцько! — обратился Цесарский к сидевшему рядом Кузьменко. — Ты посмотри, что это за чудовища из воды выскакивают наверх?
— Та, кажется, морские свиньи, — ответил Кузьменко. — Мне говорили, что есть такие тварины в море, — вроде как бы похожие на наших хавронек.
— Нет, нет! Смотри, они вроде на людей похожи?
— Люди и есть, — отозвался Геращенко. — Когда я еще в школу ходил, то наш учитель рассказывал, что когда-то пророк Моисей потопил в море египетское фараоново племя. Хотя фараоновы воины с колесницами и пошли ко дну, но живут и под водой. Это не какие-то там морские свиньи, а подводные люди, потомки фараоновых воинов. Наш поп так и говорил, что те воины потоплены в Черном море.
— Не в Черном, а в Чермном, — поправил его Тремиля.
— Не все ли равно? По-нашему Черное, а по-поповски Чермное.
— Совсем не одно и то же. Чермное море, или иначе Красное, далеко на юг от этого, южнее Турции. А то что мы видим, не фараоны и не морские свиньи, а дельфины.
— Ну, ты, станичник, что-то совсем турецкое придумал, — не унимался Геращенко. — Все святое почему-то далеко от нас происходило. Почему Адама Бог сотворил так далеко от Кубани? Не знаешь? А я знаю: чтобы наши парубки не соблазнили Еву. И вот Адам с Евой были слеплены так далеко от нас, что люди до сих пор не найдут ихнего рая. Нас вот приперли сюда, к этому морю, где вы купаться вздумали перед Рождеством, когда у нас в это время в кожухах ходят, в снежных заметах кабанов смалят, да по льду санями ездят.
И ни Адама, ни Евы мы нигде не увидели. Даже того Змия, что Еву соблазнил — нигде теперь нет.

понедельник, 19 ноября 2018 г.

Федор Кубанский
Степи привольные — кровью залитые
Нью-Йорк, 1962
стр. 108-110
Вечером, когда Гашка «смыкала» солому в «сапэтку» под скирдой, стоявшей сзади база, он подошел, взял из ее рук железную «ключку» и стал помогать. Потом сказал:
— Я так и не объяснил тебе главного: если бы ты, Гашенька, попала в Ростов в мой дом, то не только жила бы в довольстве, но никогда и навоз не чистила, коров не доила, солому не дергала в корзину. Ничего этого там делать не надо. Скоро война кончится, я буду в городе преподавать, как и раньше...
— А я что бы там делала, а?
— Как что! Спала бы сколько хотела, — мы летом не схватываемся до зари, а спим часов до девяти, когда солнце уже высоко-высоко в небе стоит.
— Бедные, бедные люди, — посмотрев в сторону, проговорила Гашка.
— Да, конечно, бедные вы...
— Да не мы, а вы бедные люди!
— Почему? — удивился Чубаров.
— Вы же никогда не видите красоты восходящего солнца в июньской степи, не любуетесь видом розовеющего востока, не слышите предрассветного «пидпидемканья» перепелок, раннего концерта жаворонков в чистом голубом небе...
— О, да ты, как Пушкин, как Некрасов, расписываешь. Читала их?
— Конечно, читала и Пушкина, и Тургенева, и Кольцова, и Некрасова. Я четыре года в школу ходила, хорошо училась и люблю читать книги. Вы, что же, думаете — как путом подвязана и в навозе копается, так она, мол, ничего не чувствует и не понимает. И Кольцова вы, может, и читали, но не понимаете его. Как вам, горожанам, понять такие слова:
...«Степь раздольная, далеко вокруг,
Широко лежит, ковылем-травой, расстилается.
Ах, ты, степь моя, степь привольная,
Широко ты, степь, пораскинулась,
К морю Черному понадвинулась...»
— А «Перепелку» Тургенева читали? — продолжала Гашка. — Или, вот забыла, чье это: «Румяной зарею покрылся восток»... А когда вы видите эту зарю, если до обеда дрыхнете в кровати?
Чубаров был ошеломлен. Он никак не предполагал, чтобы простая станичная девушка, подвязанная веревкой и копавшаяся в навозе, могла знать и читать русских классиков, да не только читать, но и почувствовать их по-своему, так живо ощущать то, о чем они писали.
— Ну, теперь я окончательно, Гашенька...
— Чего же замолчали? Говорите!
— Влюблен в тебя! — выпалил Чубаров и повторил: — Я... люблю тебя и не с сегодняшнего дня, а как только увидел. Будь моей! Уедем и будем счастливы. Не сидеть же тебе до Ноева потопа в девках, а разве я хуже ваших парубков, да и года твои. . .
Гашка рассмеялась.
— Чего ты смеешься? Я правду говорю: хочу жениться на тебе...
— Значит, оставить станицу, в которой я родилась и выросла, дом, родных, степь нашу?!
— А зачем тебе это нужно? Что здесь хорошего увидишь? Ведь вы еще с пяти лет начинаете работать: то коров пасете, то на конях при молотьбе ездите, в поле, огороде и в доме работаете и так до самой смерти. Ни детства, ни юности, ни спокойной жизни у вас не бывает. Брось все это, коль можешь лучше жить, а наведываться сюда можно. Почему же не наведываться? И я с тобой буду приезжать.
— Покорно благодарю, Игнат Васильевич, — очень серьезно вдруг сказала Гашка, — не нужно мне ни ваших театров, ни электричества, ни нужников в домах, ни городского безделья. Вонь нашего навоза, баз и свинюшник мне милей ваших балов и танцев, а запах цветов степных я не отдам ни за какие города в мире. Я — кубанская казачка, люблю степь нашу кубанскую, всем сердцем, всей душой! Тут я родилась, выросла и тут умру. Я принадлежу родной кубанской степи, — она моя, я ее, — мы сроднились до рождения моего и не расстанемся даже после смерти.
Она замолчала. Молчал и Чубаров, не зная что ответить. Потом Гашка, глядя ему в глаза, тихонько запела:
«Не пиду за того, шо пэром вин пыше,
Як прыйде до дому, злым вин духом дыше.
Я пиду за того, шо в полэ орэ,
Прыиде до дому — серденько мое...»
— Понимаете, Игнат Васильевич? — язвительно спросила Гашка. — Тот, кто в поле пашет, милей мне будет, чем кто пером пишет. И еще скажу: у меня есть свой казак-парубок, которого я полюбила и при расставаньи дала слово быть его женой, как только он вернется с фронта. Вот шо: героев своих кубанских я жду, что в поле пашут, хлеб будут сеять, чтобы и вы, городские, не околели с голоду. Вот кто будет мне любимым! Если же не найду такого, то останусь одна навсегда, но с привольной степью Кубанской не расстанусь никогда.
Киселева В.А.
Настин рушник
Краснодар, 2010
Балачковые поговорки из книги

Антихрыст того прынимае, хто от Хрыста отступае
Бачим, хто скаче, а нэ бачим, хто плаче
Биз Бога ни до порога
Бог баче, хто чим обидае  (Бог знает, кто что делает)
Бог дал дэнь, дасть и пойисты
Бог напитал, ныхто ны кидал
Бог правду бачить, да ны скоро скажить
Бойся козла спэрэди, киня сзади, а жадного та дурного з усих сторон
Бодлывой корови Бог рог ны дае
Будэ и на нашей вулыцы празднык
Бэз труда нэма плода
Бэрэженного Бог бэрэжэ
Взяв у чорта рогожку, свою шкуру отдашь
Водка горэ робэ
Всяка мудрость от Бога
Дивчата шьють та спивають, а маты порэ та плаче  (Девчата ошибки в жизни совершают, а матерям их исправлять)
Диты пидрослы, батько розтряслы
Дурному и богатство ны поможэ
Горбатого могыла исправэ
Жалий, покы живый, помрэ — плакать будэшь
Жить — Богу служить
Жить надийся, а помырать готовся
Жывы та помни — усэ вэртаеться
Залить по-пид шкуру сала (Сильно обидеть)
За умным чоловиком (мужем) и свынка господынка
Из-за Дэсны чорты прынэслы  (О злом человеке)
Кабы б Бог чэрэдныка слухав, уси б коровы пэрэдохлы (Если бы Бог слушал пастуха, то все коровы бы сдохли. Объясняется эта пословица тем, что все очередники — пастухи, ругая скотину, говорят: "Та шоб ты сдохла!")
Кажна хата горэм напхата
Казацому роду нэма пэрэводу
Кобыла ряба, и лоша рябэ
Колы казаки спивають, вороги плачуть
Кому Бог поможэ, той всэ пэрэможэ
Кому щастя прыйдэ, тому и пэтух нэсэться
Лучче сыныця в жмэни, чим журавэль в нэби
Мали диты — мали хлопоты
Млын (мельница) мэлэ — мука будэ, язык мэлэ — лыхо (беда) будэ
На казаку нэма знаку, на казачки — уси значки (Про казака плохо не скажут, а про казачку — что угодно)
Ны родысь красывой, а родысь щаслывой
От то дав Бог, та щей кынув (О хулигане-ребенке)
Стыд ны дым, очи нэ выйисть (О бессовестных)
Хлиб та молитва едино
Хто рано встае, тому Бог дае
Як Боже дасть, так и слэпый побаче
Федор Кубанский
Орлы земли родной
Нью-Йорк, 1960
стр. 52-53
— Вот чудасия, станичники, так чудасия! — сказал Назаренко. — Не на волов, а на коров ярмо надели. Тем у них и молоко такое гадкое, что они бедных коров и доят и запрягают в возы.
— То еще ничего, — сказал Фирточка, казак станицы Новоминской. — А вот я однажды в станице на крысах ездил.
Казаки захохотали, зная что Фирточка сейчас что-нибудь сбрешет.
— Не верите, так вот послушайте.
Он приподнялся на локте и начал рассказывать:
— Один год в нашей хате развелось такое множество крыс, что не перечесть, — та большущие, как собаки. Однажды я их, подлюк, наловил с полсотни, захомутал, запряг в гарбу и поехал в степь. Еду и думаю: «Пусть лошади отдохнут; буду землю пахать крысами».
Но вожжи мои не доходили до их мордочек и они, черти незавожженные, заперли меня с гарбой в балку, в грязь. Оно то еще и ничего бы, да вдруг собаки Белецкого как выскочат из-за скирды соломы, как накинутся на мое тягло и всех крыс передавили, даже, скаженые,
и хомуты погрызли. Пришлось гарбу мне самому вытаскивать из грязи...
— То еще ничего, — хладнокровно заметил Балакший в тон ему. — Однажды зимой я на щуках ездил. Запряг в санки и — айда. Случилось же это так: пошел я раз свою «коту потрусыть» и взял с собою небольшие саночки, да не сам тянул, а надел шлею на своего Рябка.
Вдруг из камыша заяц как выскочит перед самым носом, Рябко из шлеи выпрыгнул и .. . за ним следом. Ждал я ждал, да и начал хваткою рыбу из коты вылавливать. Зачерпнул раз — большущая щука, другой раз — тоже такая. Я и скумекал: надел на щук шлею с моего
Рябка сел в саночки, подстегнул рыбин батогом и они помчали меня по льду. Вот красота: копытами не стучат, не фыркают, просто не едешь, а плывешь по воздуху. Но вскоре мои «кони» остановились и начали ерзать на месте... А мороз чертячий был!.. Я батогом стебнул одну щуку, другую, а ... хвосты от них и отлетели, словно шашкой кто рубанул. Стали мои щуки хрупкими, как стекло, ломаются на куски и даже не гнутся: замерзли, сволочи. Пришлось мне потом самому саночки тащить, а из того тягла баба моя хорошую уху сварила...
— Вот же пустомели окаянные, — выругался Старченко. — Болтают такое, шо й на голову не нализэ. Во-во! И кто из вас больше брешет — не пойму. Недаром и фамилии у вас чудацкие: Балакший — значит балакает и балакает без умолку. А Фирточка? У меня дома фирточка возле ворот скрипит. А тут рядом она же лежит живая и скрипит без умолку. Хоть бы заснуть дали немного...

воскресенье, 18 ноября 2018 г.

Федор Кубанский
Степи привольные — кровью залитые
Нью-Йорк, 1962


      Несколько книг автора, все о Кубани, легко читаются, много балачки, ссылки в конце. Автор на стоит на позициях кубанского патриотизма, абсолютно не украинофил. Рекомендую всем. Три его книги изданы на Кубани совсем недавно.


Автор





Федор Кубанский
Степи привольные — кровью залитые
Нью-Йорк, 1962
стр. 111
— Гашка! Принеси мне рубэль, я белье покачаю! — послышался из комнаты голос Ольги Ивановны.
— Да где же я его тут возьму? — отозвалась Гашка.
— Тут никакого рубля возле меня нема; вот приду до хаты, тогда подам.
— Одного рубля нет? На, вот, целых пять рублей и отнеси матери, — и Чубаров поспешно достав из кошелька пятерку, протянул ее Гашке.
Она вначале удивилась, а потом звонко рассмеялась.
— Ой, Господи Сусе! Да рубэль это вовсе не рубль, не деньги, а такая короткая и толстая деревянная доска с небольшими деревянными же зубцами на одной стороне, чтобы намотанное на качалку-каталку белье качать. И что я с вами делала бы, Игнат Васильевич, если б вдруг согласилась на ваше предложение? Я скажу: «дай рубэль», а вы начнете мне рубль совать, я скажу: «иди на степ орать», а вы подумаете, что надо кричать.
— Но ты ведь прекрасно и по-русски говоришь, — пряча пятерку смущенно сказал Чубаров. — И тебе не обязательно пользоваться местным диалектом.
— Нет, нет! «Казала била, не буде дила».
Гашка обхватила обеими руками корзину наполненную соломой, взялась за петли, приподняла и быстро понесла в дом, не оглядываясь.
Чубаров тоже вошел следом за нею в кухню.
— Мамо! — сказала, смеясь, Гашка. — Вы крикнули, чтобы я рубэль принесла, а Игнат Васильевич мне деньги, рубли, давал. Ха-ха-ха!
Потом она возле «припычка» нашла «рубэль» — почти прямоугольное, ввиде толстой доски, в ладонь шириною и аршин длиною бревно, с выдолбленными поперек бороздами и с ручками по краям, достала под «запичком» деревянную же длинную, ровную и круглую каталку, намотала на нее только что принесенную со двора, высохшую после стирки, нижнюю мужскую рубашку и начала на непокрытом деревянном столе катать из стороны в сторону.
— Вот, Игнат Васильевич, видите? — сказала Гашка наблюдавшему эту работу Чубарову. — Вот так мы разглаживаем белье, чтобы побыстрее, а то, если все утюжить, то ни дня, ни ночи не хватит для этого. Вот это в моей руке и есть тот рубэль, что мама просила.
(ссылка https://vtoraya-literatura.com/publ_1300.html)
========================
Федор Кубанский
Степи привольные — кровью залитые
Нью-Йорк, 1962
стр. 136-137
После Светлой Заутрени, Падалка вышел из церкви и направился к своей линейке, чтобы взять корзинку и поставить в ограде в ряд для освящения, но подойдя остолбенел: конь Кундуса вместе с сеном на линейке погрыз и паску. Отогнав коня, Софрон кинулся искать Кундуса.
— Павло Кундус! Павло Якимович! Та где ты? — кричал он возле ограды.
— Га! Чего ты там кричишь, Софрон Капитонович? — отозвался Кундус, стоявший у церковной ограды.
— Та шей «га»! Твий кинь паску мою здив! А вин «га»!
Действительно, так оно и случилось. Что делать? Тогда Кундус, чтобы не подымать скандала в такую ночь, отдал ему свою паску, а себе взял его, срезав с нее погрызенное конем. И пришлось Павлу Кундусу такую паску посвятить. . .
Из церкви каждый спешил домой разговляться. Падалка отвязал вожжи, поставил сверху на поветь корзинку и поехал. Во впадинах улиц стояли большие лужи, а на местах посуше были рытвины, — линейка то и дело подскакивала. В одном месте она так подпрыгнула, что корзинка с освященными яствами упала с нее; поросенок выпал прямо в грязную лужу. Падалка слез с линейки, подошел к луже и остановился.
— Что случилось, кум? — спросил его Максим Таран, проходивший мимо.
— Та разве не видите? — гневно ответил Падалка.
— Оно и правду кажут, что если свинья, то хоть освящай ее, хоть не освящай, а она свиньей и останется; все в грязную лужу норовит угодить. Зажарил же его, подлюку, посвятил, как настоящую съедобную тварь, а оно видишь, как осквернилось. Вот грех: посвятил порося, а оно в луже теперь, что делать? Два горя в одну, да еще такую великую ночь: конь хуторянина Кундуса мою паску погрыз, а свяченое порося в калюжу вперлось. Ть-фу! — и он с досады плюнул.
Максим Таран, едва сдерживая смех, сказал:
— Нельзя плевать на святое, давай, кум, сперва по- христосаемся. Христос Воскресе!
— Воистину Воскресе! — ответил Падалка и они поцеловались.
— У вас, кум, что ни случилось бы — всегда два раза, — пошутил Таран. — Помните, лет четырнадцать тому назад у вас все тоже так было: и корова двойню привела, и овцы по двое, и жена двояшек родила. Мы еще тогда, как кумовали у вас с Тарасом Охримовичем говорили, что в вашей семье всегда будет двоиться. Вот оно так и есть. Ну, это не беда. Достаньте с калюжи порося, обмойте — и все в порядке.
— Да разве освяченое можно обмывать? Грех!
— Можно! Только ту воду в помои не выливайте, а в колодец, — и Таран, простившись с ним, ушел.
Падалка достал поросенка из лужи, замотал его в повсть и поехал...
(ссылка https://vtoraya-literatura.com/publ_1300.html)

суббота, 17 ноября 2018 г.


Прекрасное приветствие и речевка кубанского казака. Более того, это как у боевого самолета есть система "свой-чужой", так и это приветствие определяет, есть ли среди присутствующих настоящие казаки. Откуда пошло? Ссылайтесь на Лихоносова Виктора Ивановича, члена высшего творческого совета при правлении Союза писателей Российской Федерации, почётного гражданина города Краснодар, Героя Труда Кубани. Он первый запустил "Слава Кубани! Героям Слава!" в "маленьком Париже"

ссылка