Федор Кубанский
Степи привольные — кровью залитые
Нью-Йорк, 1962
стр. 136-137
После Светлой Заутрени, Падалка вышел из церкви и направился к своей линейке, чтобы взять корзинку и поставить в ограде в ряд для освящения, но подойдя остолбенел: конь Кундуса вместе с сеном на линейке погрыз и паску. Отогнав коня, Софрон кинулся искать Кундуса.
— Павло Кундус! Павло Якимович! Та где ты? — кричал он возле ограды.
— Га! Чего ты там кричишь, Софрон Капитонович? — отозвался Кундус, стоявший у церковной ограды.
— Та шей «га»! Твий кинь паску мою здив! А вин «га»!
Действительно, так оно и случилось. Что делать? Тогда Кундус, чтобы не подымать скандала в такую ночь, отдал ему свою паску, а себе взял его, срезав с нее погрызенное конем. И пришлось Павлу Кундусу такую паску посвятить. . .
Из церкви каждый спешил домой разговляться. Падалка отвязал вожжи, поставил сверху на поветь корзинку и поехал. Во впадинах улиц стояли большие лужи, а на местах посуше были рытвины, — линейка то и дело подскакивала. В одном месте она так подпрыгнула, что корзинка с освященными яствами упала с нее; поросенок выпал прямо в грязную лужу. Падалка слез с линейки, подошел к луже и остановился.
— Что случилось, кум? — спросил его Максим Таран, проходивший мимо.
— Та разве не видите? — гневно ответил Падалка.
— Оно и правду кажут, что если свинья, то хоть освящай ее, хоть не освящай, а она свиньей и останется; все в грязную лужу норовит угодить. Зажарил же его, подлюку, посвятил, как настоящую съедобную тварь, а оно видишь, как осквернилось. Вот грех: посвятил порося, а оно в луже теперь, что делать? Два горя в одну, да еще такую великую ночь: конь хуторянина Кундуса мою паску погрыз, а свяченое порося в калюжу вперлось. Ть-фу! — и он с досады плюнул.
Максим Таран, едва сдерживая смех, сказал:
— Нельзя плевать на святое, давай, кум, сперва по- христосаемся. Христос Воскресе!
— Воистину Воскресе! — ответил Падалка и они поцеловались.
— У вас, кум, что ни случилось бы — всегда два раза, — пошутил Таран. — Помните, лет четырнадцать тому назад у вас все тоже так было: и корова двойню привела, и овцы по двое, и жена двояшек родила. Мы еще тогда, как кумовали у вас с Тарасом Охримовичем говорили, что в вашей семье всегда будет двоиться. Вот оно так и есть. Ну, это не беда. Достаньте с калюжи порося, обмойте — и все в порядке.
— Да разве освяченое можно обмывать? Грех!
— Можно! Только ту воду в помои не выливайте, а в колодец, — и Таран, простившись с ним, ушел.
Падалка достал поросенка из лужи, замотал его в повсть и поехал...
(ссылка https://vtoraya-literatura.com/publ_1300.html)
Степи привольные — кровью залитые
Нью-Йорк, 1962
стр. 136-137
После Светлой Заутрени, Падалка вышел из церкви и направился к своей линейке, чтобы взять корзинку и поставить в ограде в ряд для освящения, но подойдя остолбенел: конь Кундуса вместе с сеном на линейке погрыз и паску. Отогнав коня, Софрон кинулся искать Кундуса.
— Павло Кундус! Павло Якимович! Та где ты? — кричал он возле ограды.
— Га! Чего ты там кричишь, Софрон Капитонович? — отозвался Кундус, стоявший у церковной ограды.
— Та шей «га»! Твий кинь паску мою здив! А вин «га»!
Действительно, так оно и случилось. Что делать? Тогда Кундус, чтобы не подымать скандала в такую ночь, отдал ему свою паску, а себе взял его, срезав с нее погрызенное конем. И пришлось Павлу Кундусу такую паску посвятить. . .
Из церкви каждый спешил домой разговляться. Падалка отвязал вожжи, поставил сверху на поветь корзинку и поехал. Во впадинах улиц стояли большие лужи, а на местах посуше были рытвины, — линейка то и дело подскакивала. В одном месте она так подпрыгнула, что корзинка с освященными яствами упала с нее; поросенок выпал прямо в грязную лужу. Падалка слез с линейки, подошел к луже и остановился.
— Что случилось, кум? — спросил его Максим Таран, проходивший мимо.
— Та разве не видите? — гневно ответил Падалка.
— Оно и правду кажут, что если свинья, то хоть освящай ее, хоть не освящай, а она свиньей и останется; все в грязную лужу норовит угодить. Зажарил же его, подлюку, посвятил, как настоящую съедобную тварь, а оно видишь, как осквернилось. Вот грех: посвятил порося, а оно в луже теперь, что делать? Два горя в одну, да еще такую великую ночь: конь хуторянина Кундуса мою паску погрыз, а свяченое порося в калюжу вперлось. Ть-фу! — и он с досады плюнул.
Максим Таран, едва сдерживая смех, сказал:
— Нельзя плевать на святое, давай, кум, сперва по- христосаемся. Христос Воскресе!
— Воистину Воскресе! — ответил Падалка и они поцеловались.
— У вас, кум, что ни случилось бы — всегда два раза, — пошутил Таран. — Помните, лет четырнадцать тому назад у вас все тоже так было: и корова двойню привела, и овцы по двое, и жена двояшек родила. Мы еще тогда, как кумовали у вас с Тарасом Охримовичем говорили, что в вашей семье всегда будет двоиться. Вот оно так и есть. Ну, это не беда. Достаньте с калюжи порося, обмойте — и все в порядке.
— Да разве освяченое можно обмывать? Грех!
— Можно! Только ту воду в помои не выливайте, а в колодец, — и Таран, простившись с ним, ушел.
Падалка достал поросенка из лужи, замотал его в повсть и поехал...
(ссылка https://vtoraya-literatura.com/publ_1300.html)
Комментариев нет:
Отправить комментарий