Еще одна книжка про наших зеленых. Перевожу на современный русский язык по частям, всего будет четыре части.
https://archive.org/details/arkhivrusskoirev07gess
Меж двух огней
(третья часть)
(Записки зеленого)
Н. В. Вороновича
Еще в конце января большевики заняли Екатеринодар и установили советскую власть на всем северном Кавказе. Отдельные отряды непризнавших советской власти казаков производили периодические налеты то на одну, то на другую станицу, причиняя большевикам постоянное беспокойство.
В феврале добровольческая армия генерала Корнилова, вынужденная оставить Ростов, совершила свой рейд по Кубани, окончившийся гибелью Корнилова и отступлением на Дон. Большевики праздновали победу, которая оказалась также не долговечной.
Отделившиеся от армии Корнилова отряды рассеялись по всей Кубани, преследовались большевиками и старались пробиться или на Дон, или в Закавказье.
Один из таких отрядов под начальством полковника Кузнецова ушел в горную часть майкопского отдела, откуда хотел выйти на черноморское побережье и интернироваться в Грузию.
В то время большевики еще пользовались большим влиянием и авторитетом среди демобилизованных казаков и солдат, охотно поддерживавших советскую власть. До деревни большевики еще не добрались, и крестьяне, которых новая власть не трогала, относились к ней также без всякой вражды.
Добровольцы, или «кадеты» (как их называли казаки и крестьяне) ввиду произведенных ими в ряде деревень и станиц насилий, грабежей и расстрелов бывших фронтовиков, пользовались, наоборот, очень скверной репутацией.
Благодаря этому большевикам удавалось очень легко выставлять против «кадет» сильные отряды из местных жителей, при помощи которых они быстро ликвидировали отдельные корниловские отряды. Во время таких «ликвидаций» — озлобление бывших фронтовиков достигало чудовищных размеров.
Пленные в большинстве расстреливались на месте, причем на Кубани бывали случаи, когда сыновья — фронтовики собственноручно расстреливали своих отцов, находившихся в рядах «кадетов». Такую жестокость фронтовики объясняли примером добровольцев, которые первые начали применять расстрелы и порку захваченных в плен красноармейцев и фронтовиков.
Поэтому, когда в туапсинском и сочинском округах узнали о движении отряда Кузнецова, все крестьянское население стало на ноги.
Туапсинский исполком распространил воззвания, в которых предупреждал крестьян, и в особенности вернувшихся в деревни фронтовиков, о грядущей для них, в лице отряда Кузнецова, опасности.
Черноморские крестьяне знали о «кадетах», лишь по слухам из рассказов побывавших на Кубани очевидцев «ледяного похода». В этих рассказах добровольцы представлялись, как сторонники «старого режима», мстившие солдатам за революцию и за оскорбления офицеров и прочего «начальства». Большевики в свою очередь не жалели красок и рисовали крестьянам перспективы победы «кадетов».
Сочинский исполком выставил в 30 верстах к северу от Сочи «фронт», чтобы преградить путь Кузнецову. На фронт были посланы все наличные силы сочинского гарнизона — две роты красноармейцев, батарея и отряд местных рабочих. Крестьяне — фронтовики окрестных деревень добровольно примкнули к этим силам и стали поджидать выхода отряда Кузнецова на приморское шоссе.
Туапсинский исполком также выслал сильный отряд на границу Сочинского округа.
Не ожидавший серьезного сопротивления со стороны Сочинских большевиков, полковник Кузнецов перевалил Кавказский хребет и вышел на побережье у селения Божьи Воды (в 20 верстах к северо-востоку от Лазаревки).
Здесь отряд его был атакован с двух сторон Сочинцами и Туапсинцами и после ожесточенной рукопашной схватки почти целиком уничтожен. Большая часть отряда была перебита (среди убитых оказался священник отряда), другая — успела бежать в горы, а 65 человек были взяты в плен и отведены в Туапсе, откуда их переправили в Майкопскую тюрьму. В числе пленных оказался и начальник отряда — полковник Кузнецов. Через несколько месяцев Кузнецов был почему-то освобожден из тюрьмы и на свое несчастье столкнулся в Майкопе с лидером Сочинских большевиков — Поярковым, принимавшим участие в его пленении. По настоянию Пояркова Кузнецов был снова арестован и отправлен в Туапсе, где и был расстрелян по приказу политкома Грузинского фронта.
Вскоре после ликвидации Кузнецовского фронта внимание северокавказских большевиков было обращено в сторону объявившей себя самостоятельной республикой (26-го мая 1918 года) — Грузии.
Между находившейся под властью большевиков Черноморской губернией и вновь образовавшейся Грузинской республикой находилась Абхазия (Сухумский округ). Грузины считали, что Абхазия, входившая до революции в состав Кутаисской губернии, должна быть включена в Грузию. На это у грузин имелись некоторые основания, так как большая часть населения Сухумского округа состоит из грузин — мингрельцев. Большевики же сознавали, что занятие грузинами Сухумского округа явится угрозой их владычеству на Черноморье. Поэтому они воспользовались национальной ненавистью абхазцев к грузинам и, при помощи довольно многочисленных в Сухуми русских рабочих, объявили Абхазию — советской республикой.
Во главе Абхазской республики был поставлен ревком из Сухумских большевиков и абхазцев. Председателем ревкома оказался зажиточный абхазец — Ежба.
Так как грузины не примирились с таким положением и стали готовиться к походу для завоевания Сухуми и так как у Сухумских большевиков было очень мало войск, Ежба обратился к сочинскому, туапсинскому и екатеринодарскому советам с просьбой о поддержке.
Кубанские большевики только что приступили к формированию северо-кубанской Красной армии и все их наличные силы были стянуты к границам Донской области, занятой немцами и добровольцами. Поэтому Кубано-Черноморский центральный исполком предложил туапсинскому и сочинскому исполкомам придти на помощь сухумцам.
Я забыл упомянуть о том, что к этому времени сочинский революционный комитет самоупразднился и вся полнота власти перешла к окружному исполкому. Из 9-ти членов исполкома было всего четыре большевика, остальные — были или беспартийные, или являлись членами партий социалистов-революционеров и меньшевиков.
Влияние большевиков, таким образом, было очень слабым, что им конечно не нравилось. Воспользовавшись событиями в Сухумском округе, местные сочинские большевики постарались захватить власть в свои руки. Для этой цели они добились приказа из Екатеринодара об организации в Сочи «Чрезвычайного штаба обороны черноморского побережья», во главе которого стал бывший «президент» сочинской республики и лидер местных большевиков — Поярков.
Чрезвычайный штаб объявил в сочинском округе «чрезвычайно-осадное положение» и устранил исполком от власти, которую и захватил в свои руки.
Введенное Поярковым чрезвычайно-осадное положение выразилось в ряде обысков и реквизиций, в запрещении появляться на улицах после 8 часов вечера и других тому подобных распоряжениях.
Сочинские обыватели, которым больше всего не понравилось запрещение вечерних прогулок, стали роптать и называли введенное Поярковым положение «чрезвычайно-досадным».
Через несколько дней штаб был вынужден отменить это распоряжение, так как, несмотря на грозные предостережения Пояркова, сочинцы по-прежнему с наступлением вечерней прохлады высыпали на улицы, ходили в кинематографы и сидели по кофейням и духанам. Красноармейские патрули не имели никакой возможности арестовывать всех неповинующихся приказу, ибо таковыми являлись почти все жители города, и Поярков, дабы не уронить в глазах народа престиж новой власти, принужден был вскоре снять «чрезвычайно-досадное положение».
Помощь сочинских большевиков сухумскому революционному комитету вылилась главным образом в организации «Чрезвычайного штаба». Конечно, такая помощь не могла удовлетворить сухумцев, которые просили поддержать их живой силой — войсками, пушками и патронами. Но такой помощи сочинский «чрезвычайный штаб» оказать не мог. В Сочи имелось всего две роты красноармейцев и четырех орудийная батарея, составлявших единственную опору чрезвычайного штаба, опасавшегося, в случае их отправки в Сухуми,
остаться без всякой вооруженной силы.
Мобилизовать крестьян-фронтовиков и местных рабочих для войны с грузинами штаб не решался по той причине, что судьбы сухумского округа совершенно не интересовали сочинских крестьян, а также и потому, что среди местного населения было около 10 % грузин, большинство которых являлись членами социал-демократической партии, а поэтому были хорошо организованы. Большевистский штаб боялся, как бы мобилизованные и вооруженные им меньшевики-грузины не обратили в решительный момент выданное им большевиками оружие против чрезвычайного штаба.
Тогда большевики решили возбудить патриотизм населения, воспользовавшись тем, что Грузинское правительство, опасавшееся нашествия турок в Закавказье, обратилось за помощью к немцам. Германские войска стали уже прибывать в Поти и Тифлис, и германский флаг развевался на молу и маяке Потийского порта. Воспользовавшись этим большевики стали распространять слухи о том, что германцы, нарушив Брест-Литовский мирный договор, объявили вновь войну России и хотят занять весь Кавказ.
Так как некоторые мероприятия чрезвычайного штаба стали вызывать недовольство населения, и в особенности крестьян, то отношения между окружным исполкомом и штабом сильно обострились. Как я уже говорил, в исполкоме большинство голосов принадлежало умеренным социалистам и беспартийным, и исполком пользовался большим доверием населения. Опираясь
на такое доверие исполнительный комитет потребовал немедленного созыва окружного крестьянско-рабочего съезда для разрешения ряда спорных вопросов, и, в том числе, мобилизации фронтовиков против германо-турок, каковую большевики хотели провести помимо съезда.
В конце концов, большевикам пришлось уступить, и съезд был созван.
У нашего кооператива завязались самые лучшие взаимоотношения с окрестными крестьянами. Мы пустили в ход слесарную и кузнечную мастерские, каких в ближайших деревнях не было, и крестьяне ежедневно привозили нам для починки всевозможные инструменты сельскохозяйственного обихода, приводили ковать лошадей, отпускать (оттачивать) пилы и топоры. Они присмотрелись к нашей работе, хвалили нас и часто обращались за разными советами.
Благодаря такой дружбе с крестьянами, двое из членов нашего кооператива, в том числе и я, были выбраны на съезд делегатами от крестьян соседних поселений.
Съезд был очень бурным, делегаты нападали на «Чрезвычайный штаб», который, опасаясь дальнейших волнений, сложил с себя полномочия. Функции штаба по решению съезда перешли к военному отделу окружного исполкома, которому съезд поручил, в случае действительного наступления германских войск на северный Кавказ — объявить общую мобилизацию населения. Я был избран заведовать этим военным отделом.
Во время съезда пал Сухуми. Грузины без особых усилий разгромили неорганизованные силы сухумского революционного комитета, которые в беспорядке отступили к Гаграм. Председатель сухумского ревкома — Ежба — явился на съезд и потребовал, во, имя спасения революции, немедленного объявления мобилизации сочинских крестьян и рабочих.
Мое выступление, в котором я заявил сухумцам о нежелании крестьян воевать с неведомым противником и неизвестно за чьи интересы — вызвало негодование Ежбы, обрушившегося на меня с обычной большевистской демагогией и назвавшего меня контрреволюционером. Однако единодушная поддержка, которую оказала мне крестьянская и часть рабочей секций съезда, заставила сократиться Ежбу, решившего ехать искать помощи в Екатеринодар и Москву.
Первым моим шагом в качестве заведывающего военным отделом было увольнение того командного состава сочинского гарнизона, который был навербован до меня Поярковым. Этот командный состав состоял из трех человек: инспектора пехоты — какого-то бывшего подпрапорщика с очень подозрительными внешностью и прошлым, инспектора артиллерии — капитана Фомина, который страдал хроническим запоем, и, наконец, инспектора кавалерии (которая была лишь в воображении Пояркова и состояла всего из 5 всадников) — капитана французской службы Мандрыко.
Капитан Мандрыко, бывший гвардейский офицер, каким-то образом перешел во время войны на французскую службу, затем был прикомандирован к одному из штабов на русском фронте, а после революции очутился в Сочи, где поселился в «Кавказской Ривьере» и не снимал французского мундира. Мандрыко вел широкий образ жизни, много кутил и сильно всем задолжал. Не знаю, по каким причинам, он снискал к себе симпатии Пояркова, который предложил ему пост инструктора кавалерии имеющей быть сформированной черноморской Красной армии. Предложение это было принято Мандрыко, который стал инструктировать, не снимая французского мундира, пять человек Поярковской конницы.
Отстранив под благовидными предлогами этих трех «генерал-инспекторов», я пригласил к себе в сотрудники для приготовления и разработки плана обороны границ сочинского округа (на случай наступления турок и германцев) трех других находившихся в Сочи офицеров, о которых мне говорили, что они в высшей степени порядочные и дельные специалисты — инженеры и артиллеристы.
Организовав затем военный отдел по образцу бывших управлений воинских начальников, я решил на несколько дней съездить в Екатеринодар для того, чтобы выяснить себе общее положение, как военное, так и политическое, создавшееся на северном Кавказе и в остальной России. Разобраться в этой каше, оставаясь в Сочи, было немыслимо: никаких сведений мы здесь не получали, и вся информация исходила от местного комитета большевиков и, главным образом, от Пояркова, которому я верить не мог.
Доехав на автомобиле до Новороссийска, я узнал, что немцы действительно предприняли ряд мероприятий для занятия территории юга и юго-востока России. В частности ими был занят Севастополь, и почти вся Черноморская эскадра, под командой адмирала Саблина, не желая быть захваченной немцами, пришла в Новороссийск.
Здесь же мне сказали, что германскими войсками занят Ростов и между Ростовом и Батайском находится большевистский фронт, которым командует главковерх Кальнин.
Положение большевиков в Екатеринодаре, когда я туда приехал, было довольно прочным, и они не высказывали никаких особых опасений относительно ближайшего будущего. Их руководители говорили, что немцы не имеют намерения занимать северный Кавказ, что ростовский германо-большевистский фронт — явление временное и что гораздо опаснее для них формируемая генералом Алексеевым армия.
Что же касается сухумского фронта — то там, по их мнению, германцы будут поддерживать грузин, но только в том случае, если Красная армия вторгнется в пределы Грузии.
После этих разъяснений, данных мне военным комиссаром Кубано-Черноморской Советской республики Силичевым, я понял, что никакой германо-турецкой опасности для Черноморья не существует и что сухумский фронт создан исключительно в интересах каких-то высших, неведомых простым смертным, соображений большевистской политики.
Военком Силичев, коммунист и бывший морской офицер, помещался в атаманском дворце, говорил с большим апломбом, но не важничал, подобно другим всемогущим комиссарам; он являлся фактическим главковерхом всех многочисленных кубанских фронтов, от него зависели назначения и увольнения всех командармов и ему подчинялись все интендантские и военно-административные учреждения и заведения.
В оперативную часть Силичев, впрочем, не вмешивался, предоставив ее главнокомандующему северокавказской Красной армии Кальнину, штаб которого находился на ст. Тихорецкая, и «военруку» (военному руководителю) — генералу генерального штаба Сосновскому, жившему в Екатеринодаре и постоянно находившемуся в военном комиссариате.
Сосновский держал себя довольно странно. В присутствии коммунистического начальства он старался показать себя искренно-преданным советскому правительству, но когда в его кабинете никого из большевиков не было, он сразу менял тон, намекал на то, что никаких симпатий к правящей партии и ее политике не питает, и говорил, что его насильно мобилизовали и под конвоем прислали из Петрограда в Екатеринодар.
В кабинете военкома Силичева я познакомился с каким-то французским лейтенантом, приехавшим в Екатеринодар предложить местной большевистской армии помощь Франции для борьбы с германо-турками.
Мы разговорились, и он стал горячо убеждать меня в необходимости привлечь на службу в красную армию всех кадровых офицеров.
— Не всели равно офицерам, какое правительство стоит сейчас у власти. Раз это правительство будет продолжать войну с немцами и тем самым нарушать Брест-Литовский мир — долг каждого русского офицера добровольно явиться в ряды Красной армии, — говорил лейтенант. Франция и другие народы готовы оказать помощь большевикам, если они снова начнут войну.
Я не стал возражать французскому офицеру, так как понимал, что нашим бывшим союзникам решительно все равно, какое правительство стоит у власти в России, и они готовы одинаково помогать и большевистскому, и монархическому правительству, лишь бы оно продолжало вести борьбу с германской империей.
После этого разговора я подумал, не получил ли и капитан Мандрыко каких-нибудь указаний, когда он согласился принять пост инструктора красной кавалерии.
В день моего отъезда из Екатеринодара, я узнал о предъявленном большевикам германским командованием ультиматуме — сдать им или уничтожить нашу черноморскую эскадру, стоявшую в Новороссийске. Ультиматум этот был предъявлен еще несколько дней тому назад, но местные большевики отказались исполнить требование немцев, и сообщили об этом в Москву. Московское правительство приказало немедленно потопить Черноморский флот и командировало в Екатеринодар двух видных коммунистов, в том числе и «красного адмирала» Раскольникова, который должен был убедить черноморских моряков, представители которых единогласно заявили от лица всех своих товарищей, что они не допустят уничтожения или передачи немцам кораблей, подчиниться приказу Совнаркома.
В городе оживленно обсуждался немецкий ультиматум и все, даже большевики, приветствовали заявление моряков.
В Новороссийске мне пришлось задержаться на два дня, ввиду поломки моего автомобиля. В эти дни я был свидетелем бурных матросских митингов, происходивших в городе и на территории порта, на которых обсуждался этот вопрос. Насколько я знаю, всё митинги выносили резолюции о недопустимости уничтожения Черноморского флота.
Меня, понятно, очень волновала судьба эскадры, стоявшей на рейде Новороссийска и своим внушительным видом напоминавшей былую мощь России.
Настроение моряков меня успокоило и, когда автомобиль был починен, и я рано утром выехал из Новороссийска по Черноморскому шоссе, то не мог себе представить, что через каких-нибудь полтора часа мне придется быть свидетелем гибели Черноморского флота...
Но оказалось, что прибывшие из столицы большевики напрягли все свои силы, чтобы добиться от матросов согласия на потопление эскадры. Всю ночь происходило заседание делегатов с кораблей, на котором большевики убедили матросов в необходимости, для «спасения революции», пожертвовать Черноморским флотом.
Рано утром принятое ночью решение было объявлено командам, и матросы стали покидать суда, расхищая все имевшееся на них имущество.
Черноморское шоссе до селения Кабардинки (в 20 верстах от Новороссийска) идет по берегу моря, огибая Новороссийскую бухту.
На 12-й версте от Новороссийска у автомобиля лопнули одна за другой две шины. Пришлось остановиться для замены их новыми. Одновременно произошла какая-то другая поломка, и остановка наша оказалось довольно продолжительной.
Я уселся на обрыве и смотрел в сторону Новороссийска.
В первом часу дня я заметил, что стоявшие в порту миноносцы снимаются с якорей и выходят в бухту. Вслед за миноносцами на буксире двух пароходов вышел из порта и дредноут «Свободная Россия» (бывшая императрица Мария).
— Смотрите, — сказал мне подошедший шофер, — матросы видно решили уйти из Новороссийска, чтобы не топить кораблей.
Но вскоре мы убедились, что суда выходили из порта для другой цели...
На всех кораблях были подняты Андреевские флаги. Миноносцы, выйдя из порта, построились сначала в кильватерную колонну, потом начали сближаться и образовали круг. Затем с них спустили шлюпки, раздался пушечный выстрел, оказавшийся погребальным салютом, и вдруг мы заметили, что миноносцы стали накреняться в сторону.
— Смотрите, смотрите, воскликнул взволнованный шофер: корабли тонут!
Накренившиеся сначала в одну сторону, миноносцы вдруг выпрямились. Я подумал, что крен вызван был каким-нибудь маневром, но потом увидел, что суда действительно тонут: они накренились в другую сторону и линия воды близко-близко подошла к верхним палубам.
«Свободная Россия», выведенная буксирами, остановилась на линии погружавшихся в воду миноносцев. От нее также отъехало несколько шлюпок. Но дредноут, едва накренившись на левый борт, вскоре выпрямился и казалось, что он стоит неподвижно. Как мне говорили впоследствии, для потопления миноносцев были открыты кингстоны и хлынувшая в них вода быстро погрузила на дно небольшие корабли, но на «Свободной России», имевшей много водонепроницаемых перегородок, были открыты не все кингстоны, почему вода медленно проникала в дредноут.
Тогда из порта вышел еще один, последний остававшийся в Новороссийске миноносец, и открыл орудийный огонь по нежелавшему опускаться на дно адмиральскому судну, направляя выстрелы в подводную кормовую часть.
Я не мог больше смотреть на эту тяжелую картину.
— Поедем, — сказал я, обернувшись к шоферу.
Он посмотрел на меня помутившимся взором и, судорожно всхлипнув,
стал заводить машину.
Бросив последний взгляд на море, я увидел, что миноносцы скрылись уже под водой, из которой, как могильные кресты, торчали мачты с развевавшимися на них Андреевскими флагами. «Свободная Россия» также стала медленно погружаться.
Когда мы отъехали с полверсты, шофер повернул ко мне свое заплаканное лицо и тихо проговорил:
— Погибла «Свободная Россия»...
Вернувшись в Сочи, я нашел там большие перемены. За время моего отсутствия по телеграфному распоряжению из Екатеринодара был назначен новый командующий сухумским фронтом — бывший казачий офицер большевик Антонов (однофамилец командовавшего Красной армией на юго-востоке главковерха). Помощником Антонова был назначен Поярков. При командующем был сформирован полевой штаб, членами которого оказались бывшие члены сухумского ревкома, а председателем штаба — бывший председатель трапезундского совета солдатских депутатов, заядлый коммунист грузин Кверквелия.
В то время большевики еще не признавали единоличного командования и считали необходимыми, при каждом главковерхе иметь также штабы, являвшиеся не оперативными, а административно-политическими органами. Впрочем, и впоследствии, предоставив своим командармам полную свободу в строевой и оперативной части, большевики оставили политическую часть в руках
«реввоенсоветов», прототипом которых и были прежние «фронтовые штабы».
Штаб сухумского фронта тотчас же ввел в Сочи осадное положение и захватил всю власть из рук окружного исполкома, ставшего в открытую оппозицию совершенно чуждым местному населению сухумским большевикам.
Атмосфера в сочинском округе сгущалась с каждым днем. После моего доклада о екатеринодарских и новороссийских впечатлениях — окружной исполком отменил мобилизацию, чем окончательно возбудил негодование сухумского штаба. Действия и распоряжения штаба вызывали всеобщее возмущение населения, в особенности крестьян. Сухумские большевики, пренебрегая советами своих более умеренных сочинских товарищей, принялись энергично за борьбу с контрреволюцией. Борьба эта вылилась в приказы об отобрании всякого огнестрельного оружия у горожан и крестьян, о реквизициях лошадей, скота и продуктов и об арестах всех подозреваемых в сочувствии грузинам лиц. На Кавказе каждый крестьянин имеет оружие, тщательно его сохраняет и гордится им. Отобрать винтовку, револьвер или кинжал — значит нанести кавказскому поселянину величайшее оскорбление. Традиция эта перешла по наследству от горцев и к русским поселянам, которым оружие было необходимо для охоты и самозащиты. Довольно многочисленное грузинское население Сочи также имело оружие — револьверы и кинжалы — с которым никогда не расставалось. Поэтому приказ штаба о добровольной сдаче в трехдневный срок оружия — вызвал взрыв возмущения и в городе, и в деревнях. За исключением перепуганной грозным приказом городской интеллигенции, никто из жителей добровольно оружия не сдал, а отбирать его насильственным путем — большевики не имели возможности. Таким образом, не достигнув никаких результатов, штаб нажил себе многочисленных врагов.
Видя такое враждебное к себе отношение, штаб сухумского фронта забил тревогу и потребовал усиления фронта красноармейскими кубанскими частями, екатеринодарское правительство обещало прислать в Сочи белореченский стрелковый полк и батальон майкопских коммунистов, прибытия которых стали с нетерпением ожидать сухумские и сочинские большевики.
В это время новый главковерх Антонов приехал в Гагры и решил поднять настроение фронта, перейдя в наступление на город Гудауты (в 40 верстах к северу от Сухуми), только что занятый грузинской народной гвардией.
Операция эта увенчалась вначале успехом: грузины были выбиты из Гудаут, оставив Антонову одно орудие, несколько пулеметов и 50 пленных.
Одержавши эту победу, Антонов вернулся в Сочи, потребовал созыва экстренного заседания окружного исполкома и предложил объявить немедленно всеобщую мобилизацию. Во время этого заседания кто-то спросил Антонова о дальнейшей судьбе пленных грузин.
— Во время гражданской войны пленных не берут — их расстреливают, ответил Антонов.
Слова главковерха облетели Сочи и взбудоражили местных грузин.
Пленные были доставлены в Сочи и содержались в тюрьме. Расстреливать их в Сочи большевики опасались, боясь вызвать преждевременное вооруженное выступление местных грузин. Грузинский национальный комитет решил устроить побег арестованных и решение это какими-то путями дошло до Пояркова. Тогда штаб решил отправить пленных в Туапсе и там покончить с ними. Узнав о предстоящей отправке пленных в Туапсе, сочинские грузины поняли, что они будут расстреляны и обратились ко мне с просьбой — спасти осужденных штабом людей от неминуемой смерти. Я обещал сделать все возможное для спасения жизни пленных и придумал следующий план: в нескольких верстах от города находилась хлудовская экономия, переданная городской продовольственной управе. В экономии были большие огороды, требовавшие многочисленных рабочих для полки и поливки гряд. Я предложил штабу отправить на эти работы сидевших без дела в тюрьме пленных и реквизировать городские огороды для нужд фронта.
Штаб согласился, пленных перевели в Хлудовку, где они вскоре были позабыты штабом и этим спаслись от расстрела. Когда большевики очистили Сочи, все эти пленные очутились на свободе и искренно благодарили меня за оказанную им услугу.
Окружной исполнительный комитет, опасаясь репрессий со стороны большевиков, стал колебаться. В это время в Сочи прибыли части белореченского полка и батальон майкопских коммунистов. Но настроение этих наспех сформированных войск было далеко не воинственное.
Прибыв в Сочи — они отказались выступить на фронт, мотивируя свой отказ тем, что не могут драться с врагом, пока не убедятся в «искоренении контрреволюции» в тылу. «Искоренить» контрреволюцию — это значило, по их мнению, произвести всеобщее изъятие имущества у «буржуев».
Штаб решил успокоить прибывших «героев» и обещал произвести в городе и ближайших окрестностях повальные обыски, с целью отобрать в пользу фронта все ценности, обувь, белье и одежду. Начался форменный грабеж, продолжавшийся несколько дней и окончательно деморализовавший белореченцев и майкопцев.
К чести главковерха Антонова — он отнесся глубоко отрицательно к такому решению штаба и, в конце концов, потребовал и добился прекращения этих узаконенных грабежей. Антонов был убежденный и идейный коммунист, но он не признавал никакой демагогии и всегда открыто и честно высказывал свои убеждения.
Поведение прибывших в округ красноармейцев окончательно восстановило против большевиков все население. Кроме того крестьяне узнали, что никаких турок на фронте нет и что округу не угрожает германо-турецкая опасность. Поэтому в целом ряде селений состоялись сходы, на которых были приняты резолюции — обратиться к Кубано-Черноморскому исполкому с требованием снять противогрузинский фронт и вывести из округа прибывших красноармейцев. Резолюции эти были представлены в окружной исполком, который большинством без одного голоса также постановил просить екатеринодарское правительство ликвидировать фронт и предоставить крестьянам и рабочим сочинского округа войти в переговоры с грузинами для заключения мира и установления добрососедских отношений.
Исполком поручил мне поехать с этой резолюцией в Екатеринодар и настоять там на ее удовлетворении.
Я в это время уже сложил с себя обязанности заведывающего военным отделом, ибо не считал возможным, при создавшемся положении и после вполне выяснившихся истинных намерений сухумских большевиков, иметь с ними какие бы то ни было деловые взаимоотношения.
Я выехал в Екатеринодар и явился прямо с вокзала к военкому Силичеву, которому передал резолюцию и просил довести ее до сведения Центрального исполкома.
В Екатеринодаре наблюдалось какое-то тревожное состояние. Говорили об успехах добровольцев и о начавшихся в целом ряде станиц восстаниях против советской власти. Большевики решили припугнуть казаков и терроризовать их. Начались массовые расстрелы. В одну только ночь в Екатеринодаре были расстреляны 28 стариков-казаков, арестованных на базаре за непочтительные отзывы о большевиках и о советской власти. Некоторые станицы, считавшиеся ненадежными и сочувствующими «кадетам» — были без всякого предупреждения обстреляны артиллерийским огнем и обложены контрибуцией. Все эти мероприятия еще более озлобили казачество и предрешили поражение северокавказских большевиков.
Военком Силичев спросил меня, чем вызвано требование сочинских крестьян о ликвидации фронта и нисколько не удивился поведением присланных им в Сочи красноармейцев. Его также не удивил и отказ белореченцев выступить на фронт.
— Это обычная история, которая повторяется на всех фронтах, — сказал он, обещая передать привезенную мной резолюцию прибывшему только что в Екатеринодар особоуполномоченному Совнаркома — Оржоникидзе.
Оржоникидзе был снабжен чрезвычайными полномочиями центральной власти, мог смещать комиссаров и главковерхов, объявлять новые войны и заключать мирные договоры.
На следующий день он вызвал меня в атаманский дворец и заявил, что ни в какие разговоры по поводу привезенной мною резолюции он вступать не намерен:
— Такую резолюцию, — воскликнул он, стуча кулаком по столу, могут принимать только враги советской власти, а защищать ее — заведомые и убежденные контрреволюционеры! Сухумский фронт снят не будет, а все те, кто осмелятся открыто встать на сторону наших врагов — будут беспощадно нами уничтожены!
Я понял, что всякие разговоры с Оржоникидзе излишни и вышел из дворца, намереваясь с ночным поездом вернуться в Новороссийск.
В Новороссийске я узнал, что Сочи занято грузинами. Деморализованные грабежами белореченцы и майкопцы не выдержали боя с малочисленным грузинским отрядом, поддержанным крестьянами окрестных селений, и, почти не оказывая сопротивления, бежали, бросив всю артиллерию, пулеметы и обоз.
Я выехал в Туапсе и застал там форменный хаос. В городе собрались все сухумские и сочинские коммунисты; сюда эвакуировались сухумские и сочинские советские учреждения, ревкомы, исполкомы и штабы, со всеми служащими и канцеляриями. С отступавшими красноармейцами бежало также много сочинских рабочих, которым большевики сказали, что они будут расстреляны грузинами за сочувствие советской власти.
Туапсинский исполком встретил бежавших сочинских коммунистов очень не гостеприимно, обвинив их в трусости и бездеятельности, результатами чего явилось их поражение. Сочинцы, в свою очередь, обвиняли туапсинцев, неподдержавших их живой силой, артиллерией и патронами. Туапсинские коммунисты старались показать потерпевшим поражение товарищам, как надо проявлять твердость власти и держать в повиновении население. Для этого они организовали революционный трибунал, выносивший в 24 часа смертные приговоры всем заподозренным в контрреволюции обывателям, и приговоры приводились немедленно в исполнение, иногда — публично. По приговору этого трибунала были расстреляны арестованные близ селения Архипо-Осиповка бывший кубанский областной комиссар Временного Правительства Бардиж и его два сына, бежавшие из Екатеринодара после поражения Корнилова.
Я решил как можно скорее уехать из Туапсе и вернуться в Сочи для чего сговорился с некоторыми из сочинских рабочих, которых убедил
в том, что им нечего опасаться каких-то репрессий со стороны грузин.
Однако мне пришлось уехать одному и ускорить свой отъезд, ввиду получившегося приказа Оржоникидзе — арестовать и доставить меня в Екатеринодар, о чем меня предупредил один из сочинских коммунистов.
Мне удалось получить от туапсинского коменданта пропуск, с которым я сел на отходившую в Новороссийск моторную шхуну и через день добрался до Новороссийска.
Здесь я рассчитывал сговориться с капитаном какого-нибудь суда, тайком от большевиков перевозившего в Сухуми, Поти и Батуми грузы и пассажиров.
Такое судно нашлось, но отходило только через два дня, а оставаться в Новороссийске мне не хотелось, так как в городе я подвергался опасности быть узнанным и арестованным. Оказалось, что отходящее через два дня в Сухуми судно зайдет в Геленджик, а поэтому я решил отправиться пешком в Геленджик и там подождать прихода этого судна.
Я так и сделал. Судно, оказавшееся маленькой парусно-моторной шхуной, пришло в Геленджик и стало грузиться мукой, которую по документам должно было доставить обратно в Новороссийск.
Когда на шхуну было погружено несколько десятков мешков с мукой, капитан предложил мне и трем другим пассажирам спрятаться в трюме, где матросы нас тщательно замаскировали мешками. Предосторожность эта оказалась далеко не излишней, ибо незадолго до отправления судна, явились представители геленджикского ревкома, чтобы осмотреть судно и убедиться, что на нем нет пассажиров. (Выезд из Геленджика морем был запрещен штабом Новороссийского укрепленного района).
Наконец, представители власти съехали на берег, шхуна подняла паруса, заработал мотор и мы вышли в море.
До наступления сумерек капитан держал курс на Новороссийск, но как только достаточно стемнело, шхуна круто повернула и, удаляясь подальше от берега, взяла направление на Сочи.
Заключенные в трюме пассажиры могли вылезти из-под мешков с мукой и свободно разместиться на палубе.
Через два дня судно наше благополучно прибыло в Сочи, и я снова очутился среди моих товарищей-кооператоров, сильно беспокоившихся обо мне, так как до них дошли слухи, будто бы я арестован Туапсинскими большевиками и приговорен к расстрелу.
X
Сочи было занято грузинскими войсками по настоянию местных грузин и при помощи крестьян, которые, убедившись в том, что никаких германо-турок по той стороне фронта нет, решили освободить сочинский округ от прибывших из Екатеринодара недисциплинированных красноармейских банд. Банды эти за кратковременное свое пребывание в окрестностях Сочи успели восстановить против себя не только городское население, но и крестьян.
Без активной поддержки крестьян немногочисленный грузинский отряд, конечно, не был бы в состоянии так легко справиться с белореченским и майкопским полками Красной армии.
Участь Сочи была предрешена сражением у селения Кудепсты (в 25 верстах к югу от Сочи), во время которого отряд крестьян, предводительствуемый бывшим унтер-офицером крестьянином Петром Блохниным, обошел с фланга и тыла позицию большевиков и захватил батарею и несколько пулеметов. Грузинскому отряду наступавшему с фронта осталось лишь предпринять энергичное преследование растерявшихся большевиков.
Толчком к выступлению крестьян послужили аресты трех поселян, произведенные по приказанию командира белореченского полка, и разграбление красноармейцами двух вагонов с мануфактурой, доставленных сочинской продовольственной управой из Новороссийска и предназначенных окружным исполкомом для нужд сельского населения.
Впоследствии и большевики, и крайние правые элементы обвиняли сочинских крестьян в отсутствии патриотизма и в «государственной измене» за оказанную ими помощь грузинам. Некоторые утверждали, что такая помощь была щедро оплачена грузинским правительством. На самом деле ничего подобного не было. Местное крестьянство хорошо знало грузин, все их положительные качества и недостатки. В округе было несколько селений, населенных исключительно грузинами, в городе большинство торгово-промышленных заведений содержалось также грузинами. И долголетняя совместная жизнь приучила крестьян считать грузин своими добрыми соседями, с которыми у них никогда никаких недоразумений не происходило. Что же касается горожан, особенно членов правых социалистических партий — то имена стоявших во главе грузинского правительства лиц (Жордания, Чхеидзе, Церетели и др.) гарантировали им демократичность этого правительства и отсутствие у него каких-либо захватных или империалистических намерений. Этим объясняется пассивное сочувствие грузинам одной и активная поддержка другой части населения сочинского округа.
И на самом деле у руководителей грузинской политики не было намерения присоединить к Грузии черноморскую губернию, хотя некоторые зарвавшиеся и экспансивные грузинские шовинисты не только мечтали, но даже громко кричали о «великой Грузии», которую представляли себе в границах, бывших при царе Ираклии, когда (правда — недолгое время) грузины владели побережьем почти до самого Новороссийска.
Занявший Сочи грузинский отряд состоял из 500 солдат вновь сформированной молодой грузинской армии и двух батарей, которыми командовал генерал Мазниев. В генералы Мазниев был произведен уже грузинским правительством, а на русской службе дослужился до чина подполковника в одном из полков Кавказской армии. Взятием Сочи и победами над большевиками Мазниев создал себе славу «непобедимого», благодаря чему занял один из крупнейших постов в грузинской армии. Но впоследствии, когда ему пришлось действовать против более серьезного противника, Мазниев выказал полное отсутствие каких-либо военных талантов и был со скандалом уволен в отставку. Когда же через два года большевики, успевшие к этому времени реорганизовать свою Красную армию, легко оккупировали Грузию — то генерал Мазниев одним из первых перешел на службу к большевикам и был назначен на ответственную должность в Красной армии. Но в описываемое время Мазниев заявлял себя ярым противником большевиков и сочувствовал мечтам грузинских шовинистов о «великой Грузии».
Недели через две, после занятия Сочи, отряд Мазниева также легко вступил в Туапсе и объявил о присоединении Туапсинского округа к Грузинской республике. Эта победа была одержана Мазниевым благодаря тому, что все силы большевиков были оттянуты к Екатеринодару и Тихорецкой, которым стали сильно угрожать наступавшие под начальством генерала Алексеева добровольцы.
Многие из проживавших в Сочи офицеров русской службы, видя в грузинах вольных или невольных союзников Добровольческой армии, поступили на службу в отряд Мазниева, значительно усилив его и численностью и качеством.
Первыми шагами правительства Грузии во вновь присоединенном к республике сочинском округе были ликвидация советских учреждений и введение местного городского и земского самоуправления, на основах всеобщего избирательного права. Комиссаром сочинского округа и другими правительственными чиновниками были назначены местные жители, преимущественно грузины,
хотя следует отметить, что многие должности были предоставлены русским.
Вообще никакой национализации в сочинском округе грузины не производили, чем выгодно отличались от других новообразовавшихся окраинных государств, старавшихся даже в тех местностях, где русское население составляло большинство, провести ускоренным темпом национализацию во всех правительственных и общественных учреждениях. По отношению к крестьянам новая власть стала проявлять особенное внимание, чем быстро завоевала к себе симпатии большей частей крестьянства, за исключением армянского, питавшего к грузинам старую национальную вражду. К сожалению, такие хорошие взаимоотношения с русским крестьянством впоследствии были испорчены грузинскими военными властями и некоторыми гражданскими чиновниками, принявшимися за реквизиции продуктов, фуража и лошадей для нужд грузинской армии. Впрочем, когда существовавший вполне легально при грузинах окружной крестьянский исполнительный комитет обратился к правительству с жалобой на действия военных и гражданских чиновников, то оказалось, что действия эти являлись самочинными, и правительство тотчас распорядилось о прекращении таких реквизиций и поборов. Поэтому отношение крестьян к грузинскому правительству во все время оккупации округа оставались вполне лояльными и даже дружественными, что и отразилось впоследствии на окружном съезде, вынесшем резолюцию о временном присоединении сочинского округа, впредь до созыва Всероссийского Учредительного собрания, к грузинской республике.
Таким образом, первые месяцы грузинской оккупации протекали вполне спокойно, и население сочинского округа отдыхало от предшествовавших событий. Убедившись, что грузины не преследуют никого за участие в советской деятельности, все бежавшие при приближении грузинских войск рабочие и другие обыватели — вернулись в Сочи. Даже местные большевики и те, за исключением Пояркова и двух — трех других руководителей большевистского комитета, вернулись в Сочи и спокойно, не подвергаясь никаким гонениям, жили в городе и окрестностях.
В это время Добровольческая армия одержала ряд побед над северокавказской Красной армией. Большевики успели восстановить против себя почти все население Кубани, которое охотно помогало добровольцам очистить от большевиков территорию области.
Вскоре после занятия грузинами Туапсе, добровольцы захватили станцию Тихорецкую, где погиб со своим штабом большевистский главковерх Кальнин. Через некоторое время Алексеев подошел к столице Кубанской советской республики Екатеринодару, а восставшие против большевиков казаки таманского отдела очистили всю северо-восточную часть Кубани. Силы большевиков были разделены: екатеринодарская группа, оставив Екатеринодар, отступила на Майкоп и в терскую область, а таманская группа под начальством главковерха Сорокина — в Новороссийск.
Отступавшие на Майкоп и Терек красные части разгромили несколько казачьих партизанских отрядов, оперировавших в майкопском и баталпашинском отделах, которые принужены были отступить через горные перевалы в Сухуми.
Командовавший грузинскими войсками на черноморском побережье генерал Мазниев вооружил и снарядил этих казаков и решил послать их на усиление своего туапсинского отряда. Казаки с радостью согласились, так как в Сухуми узнали о поражении большевиков и о занятии добровольцами Екатеринодара. Они рассчитывали через Туапсе соединиться со своими земляками и вернуться на родину.
В этом казачьем отряде, переформированном в Сухуми, оказалось несколько чинов Добрармии и представители Кубанского краевого правительства, признавшего власть Алексеева. Поэтому отряд считался входящим в состав Добровольческой армии и временно прикомандированным к грузинской армии.
Ввиду отсутствия перевозочных средств и морского транспорта отряд этот был двинут в Туапсе походным порядком по Черноморскому шоссе через Сочи. Сочинские обыватели с нетерпением ожидали прибытия первого отряда Добровольческой армии, о которой ходило так много противоречивых слухов. Некоторыми кругами городских жителей руководило не только чувство простого любопытства, а нечто другое, что вскоре и обнаружилось.
Отряд прибыл в Сочи поздно вечером и был радушно встречен представителями города и грузинского правительства. Казакам было предложено угощение, а командный состав был приглашен в гостиницу «Кавказская Ривьера» на торжественный ужин. В Сочи отряду была назначена дневка и первый день этого отдыха прошел совершенно спокойно.
Как я уже говорил выше, в Сочи проживало много видных деятелей дореволюционного режима, чинов бывшей жандармерии и полиции. Все эти господа надеялись, что с изгнанием большевиков — грузины предложат им занять ответственные административные посты, занимая которые они смогут вознаградить себя за причиненные им революцией материальные убытки и личные оскорбления. Однако грузины дали им понять, что прежняя деятельность этих полицейских чиновников, жандармов и членов «союза русского народа» исключает всякую возможность принять их на службу правительством демократической республики.
Тогда обосновавшиеся в Сочи реакционеры стали исподволь вести ярую грузинофобскую пропаганду, причем в первое время выражали даже сожаление уходу большевиков. Когда же весть о победах Добрармии докатилась до Сочи, реакционные элементы совершенно обнаглели и стали громко кричать о том, что необходимо выгнать из Сочи грузин, которые сами большевики и покровительствуют оставшимся в городе большевикам. При этом под словом «большевики» подразумевались члены всех социалистических партий и демократически настроенные элементы.
Как раз через несколько дней после прибытия в Сочи отряда казаков, должны были произойти выборы в городскую думу. Должно было фигурировать два кандидатских списка — домовладельцев и правых партий и демократический. Первый список не имел больших шансов на успех, что хорошо было известно реакционной группе. И вот руководитель этой группы известный полковник Казаринов (бывший жандарм, охранник и член союза «русского народа», принявший деятельное участие в убийстве члена Государственной Думы) решил использовать прибывших в город казаков для того, чтобы сорвать выборы и устранить нежелательных кандидатов.
Под каким-то предлогом казаков задержали в Сочи, где друзья Казаринова принялись за энергичную пропаганду среди офицеров и казаков, яростно нападая на грузинское правительство и натравливая казаков на оставшихся в Сочи «большевиков». Для большего успеха пропаганды казаки усиленно угощались вином. Такая агитация завершилась полным успехом. На второй день пребывания в городе отряда на улицах появились казачьи патрули под начальством офицеров, у которых имелись составленные Казариновым списки и адреса «местных большевиков».
Произошли безобразные сцены: казаки врывались на квартиры, выволакивали на улицу перепуганных обывателей, переворачивали под предлогом обыска вверх дном всю квартиру, причем реквизировали все деньги и ценное имущество и свозили избитых арестантов к вокзалу строящейся железной дороги, близ которого расположился казачий бивак.
Весть о «вылавливании большевиков» быстро распространилась и по окрестным поселениям. Проживавший в поселке Новые Сочи бывший полицейский урядник Озеров, решивший, что наступила давно ожидаемая им пора расплаты с распустившимся «мужичьем», явился к начальнику отряда и представил ему список «большевиков-поселян», в который попали ничего общего не имевшие с большевиками крестьяне, главная вина которых заключалась в том, что они получили через местный земельный комитет во временное пользование пустующие частновладельческие участки. В этот список был занесен и наш кооператив, захвативший «графскую землю». Начальник отряда тотчас же послал в распоряжение урядника Озерова разъезд в 12 казаков. Разъезд на рысях примчался в поселок Новые Сочи и начал дикую расправу с «большевиками». Все враги Озерова были жестоко избиты, арестованы и также доставлены на бивак. К нам в кооператив, узнав, что все члены кооператива бывшие солдаты и вооружены винтовками, казаки не решились ехать и ограничились обещанием впоследствии расправиться с нами.
Когда все «большевики» числом около 40 человек были свезены на вокзал, начальник отряда распорядился организовать военно-полевой суд и немедленно расстрелять «мерзавцев». Суд из трех офицеров тотчас же приступил к разбирательству дела и стал быстро выносить смертные приговоры обвиняемым. Осужденных сейчас же отводили в сторону и заставляли рыть себе могилы.
К счастью, ни один из приговоров не был приведен в исполнение, благодаря энергичному вмешательству временной городской управы, крестьянскому комитету и грузинскому коменданту. По прямому проводу о происшествии было дано знать в Тифлис военному министру, приказавшему коменданту города объявить начальнику добровольческого отряда, что в случае расстрела хоть одного из самочинно арестованных — весь отряд будет обезоружен грузинскими войсками и отправлен в концентрационный лагерь в Грузию. После долгих препирательств казачьи офицеры согласились передать арестованных грузинским властям, но с условием — не выпускать их на свободу, а поместить в тюрьму. Так как в распоряжении коменданта была всего лишь одна караульная рота, а казачий добровольческий отряд состоял из 400 казаков, то коменданту пришлось уступить, и избитые «большевики» были заключены в тюрьму.
На следующее утро генерал Мазниев, получив соответствующие указания от грузинского правительства, приказал казакам погрузиться в экстренный поезд и немедленно выступить в Туапсе. Часть отряда выступила походным порядком и на своем пути успела порядочно потрепать две - три деревни, в которых казаки «реквизировали» всю домашнюю птицу, свиней и несколько лошадей.
Так произошло первое знакомство населения сочинского округа с добровольческой армией. Крестьяне убедились, что рассказы о «кадетах» не являются вымыслом и, что «кадетские войска» ничуть не лучше красноармейских полков...
Через некоторое время, после описанных событий, добровольцы заняли Новороссийск. Большевистская армия Сорокина стала отступать на юг по черноморскому побережью и подошла к занятому грузинами Туапсе. Генерал Мазниев растерялся, не сумел выставить сильного заслона в сторону Новороссийска и, теснимые с севера добровольцами, большевики выбили из Туапсе грузинский отряд, который в панике отступил до селения Лазаревки (на границе туапсинского и сочинского округов).
Большевики оставались очень недолгое время в Туапсе и не преследовали отступивших грузин, так как целью их являлось не занятие Сочи, а прорыв через Туапсе на Майкоп для соединения с екатеринодарской группой красных, отступавшей на Терек. Задача эта вполне удалась большевикам, очистившим после этого Туапсе, которое и было занято добровольцами.
Сменивший Мазниева грузинский генерал Вашакидзе попытался предпринять новое наступление на Туапсе, но подошел к городу уже после того, как он был занят добровольцами, отказавшимися передать его вновь грузинам, Вашакидзе пришлось очистить весь Туапсинский округ и отойти со своим отрядом на речку Чухук, являвшуюся северной границей Сочинского округа.
XI
Вскоре после занятия Туапсе, Добровольческая армия предложила правительству грузинской республики отозвать свои войска из сочинского округа и очистить территорию черноморской губернии до реки Бзыби, являвшейся до революции границей между кутаисской и черноморской губерниями.
Узнав об этом требовании добровольцев, социалистический блок сочинской городской думы, местные профессиональные, рабочие и демократические организации обратились к грузинскому правительству с просьбой оставить грузинские войска в сочинском округе и не передавать округ властям добровольческой армии. Обращение это было вызвано дошедшими до Сочи сведениями о политике и мероприятиях, проводимых добровольцами в занятой ими Кубани и северной части черноморской губернии. С некоторыми из таких мероприятий сочинские обыватели познакомились лично за время двухдневного пребывания в городе казачьего добровольческого отряда.
К этому времени армия генерала Алексеева окончательно очистила от большевиков всю кубанскую область. ставропольскую и северную часть черноморской губернии. Кошмарные слухи о жестокостях добровольцев, об их расправах с пленными красноармейцами и с теми жителями, которые имели хоть какое-нибудь отношение к советским учреждениям, распространялись в городе Сочи и в деревнях. Случайно находившиеся в Новороссийске, в момент занятия города добровольцами, члены сочинской продовольственной управы рассказывали о массовых расстрелах, без всякого суда и следствия, многих рабочих Новороссийских цементных заводов и нескольких сот захваченных в плен красноармейцев. Расстрелы эти производились днем и ночью близ вокзала, на, так называемом, «цемесском болоте», где осужденные административным порядком рабочие и красноармейцы сами себе приготовляли могилы ... На улицах города, среди белого дня расстреливались, или вернее просто пристреливались, оставшиеся в Новороссийске после потопления черноморской эскадры матросы. Достаточным для расстрела поводом служил выжженный порохом на руке якорь, или же донос какого-нибудь почтенного обывателя о сочувствии того или другого лица большевизму.
Прибежавший в Сочи крестьянин селения Измайловки Волченко, рассказывал еще более кошмарные сцены, разыгравшиеся на его глазах при занятии Майкопа отрядом генерала Покровского:
— В первый же день, — рассказывал Волченко, — было расстреляно около тюрьмы двадцать пленных красноармейцев. На следующее утро Покровский приказал казнить всех неуспевших бежать из Майкопа членов местного совета и остальных пленных. Для устрашения населения казнь была публичной. Сначала предполагалось повесить всех приговоренных к смерти, но потом оказалось, что виселиц не хватит. Тогда пировавшие всю ночь и изрядно подвыпившие казаки обратились к генералу с просьбой разрешить им рубить головы осужденным. Генерал разрешил. На базаре около виселиц, на которых болтались казненные уже большевики, поставили несколько деревянных плах и охмелевшие от вина и крови казаки начали топорами и шашками рубать головы рабочим и красноармейцам. Очень немногих приканчивали сразу, большинство же казнимых, после первого удара шашки, вскакивали с зияющими ранами на шее и голове, их снова валили на плаху и вторично принимались дорубливать...
Волченко, молодой 25-ти летний парень, стал совершенно седым от пережитого в Майкопе. Никто не сомневался в правдивости его рассказа, ибо Сочинские обыватели едва сами не стали свидетелями таких же бессудных казней.
Из разных городов и станиц Кубанской области в Сочи стали стекаться массы «иногородних» (так называют не казачье население на Кубани).
Беженцы рассказывали, что, после изгнания большевиков, казаки стараются выместить причиненные им большевиками обиды на иногородних, которых огульно обвиняли в большевизме. А между тем большевизм проник и укрепился на Кубани отнюдь не по вине иногородних, а был насажден вернувшимися с фронта казаками, которые сами же поддерживали большевиков до тех пор, пока те не принялись за политику притеснения «контрреволюционного казачества».
Все эти рассказы, из которых, может быть, многие были значительно преувеличены, оставляли самое тягостное впечатление. Казалось, что добровольцы стараются перещеголять в жестокости большевиков и главной их целью является не освобождение края от красного ига, а мщение. Кроме рассказов о таких жестоких расправах добровольцев с подозреваемыми в большевизме лицами, до Сочи доходили и официальные приказы добровольческих властей, из которых было видно, что руководители добровольческой армии не признают никаких законов и постановлений Временного Правительства, распустили демократические органы самоуправления, поставив во главе городских и общественных учреждений назначенных свыше членов управ, и назначают на административные посты полицейских чиновников дореволюционного времени, пользовавшихся определенной репутацией и ненавистью населения.
Все это и явилось причиной обращения к Грузинскому правительству местных демократических кругов, считавших, что происходящие на Кубани безобразия являются последствиями гражданской войны и военной диктатуры, которая со временем будет заменена более демократической властью, а потому желавших избавить округ от подобных испытаний. Вынося такое решение, представители сочинской демократии отнюдь не мечтали об отторжении сочинского округа от остальной России. Они считали, что сочинский округ является нераздельной частью России, которая не может существовать, хотя бы и временно, самостоятельно и должна, впредь до установления в России нормального правопорядка, выбирать между двумя государственными образованиями — Кубанью (фактически находящейся в руках командования добровольческой армии) и Грузией, из коих первая ввела в соседнем туапсинском округе полицейский режим, отменила выборы в городское и земское самоуправления, а вторая гарантировала сочинскому округу полную внутреннюю автономию и
свободное самоуправление.
Грузинское правительство, которому по стратегическим соображениям было выгодно оставить за собой сочинский округ, решило, основываясь на обращении к нему местных демократических организаций, вступить в переговоры с командованием добровольческой армии на предмет установления добрососедских отношений, определения временных границ между Кубанью и Грузией и отказа добровольцев от посягательств на сочинский округ.
Генерал Алексеев согласился на ведение переговоров в Екатеринодаре, куда вскоре и прибыла делегация грузинского правительства в лице Е. П. Гегечкори и генерала Мазниева.
Однако переговоры эти кончились неудачно. Руководители добровольческой армии, и в особенности генерал Деникин, совершили ту же ошибку, которая впоследствии была повторена на северо-западе генералом Юденичем: они отказывались дать прямой и определенный ответ о признании суверенитета объявившей себя самостоятельной республикой Грузии. Что же касается вопроса о сочинском округе и Гаграх, — то добровольцы категорически потребовали от грузин очищения этого района и. передачи его назначенным добровольческой армией властям. Ввиду отказа грузин исполнить это требование, между добровольческой армией и грузинской республикой началось состояние войны, которое, впрочем, долгое время не выливалось в форму вооруженных столкновений и ограничивалось тем, что обе стороны держали на северной границе сочинского округа довольно сильные отряды войск.
Между тем в сочинском округе начались подготовительные работы по введению земского самоуправления, которого в черноморской губернии до революции не было, несмотря на неоднократные ходатайства населения.
В связи с этим началась определенная агитация правых элементов, решивших использовать предвыборную кампанию для проведения в земство сторонников добровольческой армии. Однако таких сторонников среди крестьян, за исключением ненавидевших грузин армянских поселян, не находилось. Тогда правые решили прибегнуть к запугиванию крестьян, угрожая им всевозможными карами со стороны добровольцев, которые рано или поздно вытеснят грузин из сочинского округа. В деревнях от поры до времени стали появляться разные приказы и предписания черноморского военного генерал-губернатора Кутепова, считавшего себя в праве, несмотря на оккупацию Сочинского
округа грузинами, отдавать распоряжения не находящемуся фактически под его властью населению.
Один из таких приказов отразился и на нашем кооперативе, который вскоре прекратил свое существование. Однажды нами получен был приказ генерала Кутепова, в котором говорилось, что ему известно о том, что группой солдат самочинно захвачен принадлежащий графу Мусину-Пушкину земельный участок. Во избежание сурового наказания, которое постигнет нас после присоединения сочинского округа к России, приказывалось немедленно прекратить на участке всякую работу и передать его представителю законного
владельца.
Для нас было вполне ясно, что приказ этот является результатом доноса управляющего Мусина-Пушкина, который незадолго перед этим являлся в кооператив и угрожал в скором времени выгнать нас с участка при помощи казацких плетей.
Кооператоры наши приуныли. Многие из них говорили, что грузинам действительно придется скоро очистить Сочи и тогда добровольцы в лучшем случае выгонят нас с участка, а в худшем — обвинят в большевизме и расстреляют. Напрасно другие товарищи доказывали, что мы пользуемся участком с разрешения Временного Правительства, выдавшего нам официальное удостоверение. Все понимали, что Кутепов никакого внимания на бумагу Временного Правительства не обратит. Было досадно, затратив столько трудов и энергии, бросить начатое дело, уже начавшее приносить чистую прибыль, но продолжать работу, не будучи уверенными в том, что благодаря случайностям гражданской войны нам не придется лишиться всего имущества и инвентаря — было невозможно. На общем собрании было решено ликвидировать кооператив. Только шесть наиболее упорных и упрямых кооператоров решили продолжать работу и оставаться на участке до последней возможности.
Распродав часть живого и мертвого инвентаря, мы снабдили покидающих кооператив товарищей деньгами, обеспечивающими им возможность вернуться на родину. Но немногие из них вернулись в родные места: большинство погибло на фронтах гражданской войны, мобилизованные по дороге домой или добровольцами, или большевиками.
2-го декабря собрался окружной крестьянский съезд, выслушавший доклад представителей грузинского правительства о правительственных предначертаниях по устроению местной культурно-хозяйственной жизни, о введении в округе долгожданного земского самоуправления и о порядке взаимоотношений органов местного самоуправления с агентами правительства грузинской республики.
Выслушав этот доклад и одобрив правительственные предначертания, съезд вынес резолюцию, в которой от имени всего сочинского крестьянства заявил, что, оставаясь сторонником воссоединения сочинского округа с остальной Россией, как только образуется в ней единая, твердая демократическая власть, созданная на принципе полного народоправства, он считает, что временное присоединение сочинского округа к Грузии является необходимым в интересах крестьянства, как избавляющее его от всех ужасов гражданской войны и обеспечивающее ему права самоуправления.
Принятая съездом резолюция была встречена с живейшим удовлетворением демократическими кругами и вызвала взрыв негодования среди малочисленных сторонников Добровольческой армии, жестоко отплатившей впоследствии Сочинским крестьянам за эту резолюцию, которая была названа «государственной изменой».
Сторонники добровольческой армии использовали национальную вражду между армянами и грузинами, вошли в контакт с местным комитетом дашнакцаканов и стали организовывать армянские дружины и подготовлять выступление армян против грузинских войск. Однако добровольцы предупредили назревавшее восстание армянских поселян и вскоре сами перешли в наступление против грузин и заняли сочинский округ.
Стоявший на границе сочинского округа грузинский отряд состоял из 6-ти рот 2-го грузинского полка и двух батарей. Командовал фронтом генерал Кониев, очень симпатичный, но совершенно бездарный в военном отношении офицер.
В качестве члена окружного комитета по введению земского самоуправления, я часто бывал в селениях прифронтовой полосы и убедился в крайней беспечности грузинского отряда, фланги которого совершенно не охранялись и могли быть в любой момент обойдены противником. В тылу у грузин постоянно появлялись добровольческие разъезды, производившие совершенно свободно фуражировку и разведку грузинских позиций. Между грузинскими и добровольческими офицерами было установлено своеобразное перемирие, и добровольцы открыто приезжали со своих позиций в Сочи, где по несколько дней кутили в «Ривьере» и других ресторанах.
Как-то раз я в шутку сказал Кониеву и особоуполномоченному грузинского правительства Хочолава, что в один прекрасный день они, проснувшись утром, увидят под своими окнами добровольческих часовых.
Хочолава ответил мне, что добровольцы никогда не посмеют предпринять наступление на Сочи, так как английское командование на Кавказе дало заверение грузинскому правительству, что всякое враждебное действие Деникина против Грузии будет рассмотрено, как враждебный акт против англичан.
К описываемому моменту английские войска заняли Баку, оккупировали Грузию, явившись на смену германским войскам, которые после заключения перемирия на западном фронте должны были очистить юг и юго-восток России.
Приход англичан был встречен очень холодно грузинами, опасавшимися того, что англичане приберут в свои руки все управление страной. Германские войска оставили после себя самые лучшие воспоминания в Тифлисе, Сухуми и других городах, в которых они стояли, так как вели себя очень корректно и германское командование совершенно не вмешивалось во внутреннее управление республикой, оберегая вместе с тем Грузию от захватнических поползновений со стороны турок. Англичане и в особенности английское командование на первых порах старались держать себя в Грузии, как завоеватели, и только твердая политика правительства Жордания и решительные заявления его о том, что, в случае попыток англичан захватить в свои руки управление страной, оно не остановится перед открытым разрывом со всеми вытекающими из такого разрыва последствиями, спасло Грузию от превращения в английскую колонию.
Англичане определенно сочувствовали добровольческой армии и генералу Деникину, рассматривая грузин, как взбунтовавшуюся против суверена область. Однако они не решались открыто вмешаться в конфликт между Грузией и добровольческой армией, предпочитая действовать другими путями.
Получая указания и распоряжения от находившегося в Константинополе главнокомандующего всеми Великобританскими вооруженными силами на востоке, английские генералы, командовавшие оккупационными войсками в Грузии, старались всеми мерами поддерживать всякое требование Деникина и одновременно обессилить грузин и усыпить их бдительность. Вспыхнувшая в конце декабря армяно-грузинская воина во многом обязана своим возникновением политике английского командования, рассчитывавшего обессилить грузин и сделать их более послушными указаниям английских генералов.
Когда обнаружились признаки усиленной подготовки добровольцев к наступлению на Сочи, англичане успокоили грузинское правительство, заявив, что они не допустят начала военных действий между грузинами и добровольцами. Более того, англичане официально предложили грузинам нейтрализовать спорный Сочинский округ, передав всю власть в округе избранному населением земскому и городскому самоуправлению, и заняв его для обеспечения порядка небольшим английским отрядом. Впредь до решения грузинского правительства о согласии или несогласии его на такое предложение, англичане заявили, что всякое наступление добровольцев на Сочи будет ими рассматрнваться, как враждебный акт против английского правительства.
Грузины совершенно успокоились, поверив заявлению англичан, чем и воспользовались добровольцы, внезапно напавшие па грузинский отряд, стоявший на границе сочинского округа.
Это событие произошло в феврале 1919 года.
Я находился в это время в Гаграх (в 60 верстах к югу от Сочи), где занимал должность заведующего гагринской климатической станцией.
Накануне занятия Сочи добровольцами, командовавший грузинским отрядом генерал Кониев приехал в Гагры попировать на свадьбе одного из грузинских офицеров; ничто не предвещало нападения добровольцев, и большинство грузинских офицеров прикатили вслед за генералом в Гагры, чтобы повеселиться на свадьбе своего товарища.
На следующий день утром генералу сообщили из Сочи о начавшемся наступлении добровольцев. Он немедленно выехал на своем автомобиле в Сочи, и при въезде в город был взят в плен, успевшим уже занять город неприятелем.
Оказалось, что рано утром добровольцы внезапно атаковали с фронта грузинский отряд. Сформированные добровольцами в тылу у грузин армянские дружины напали на них с фланга и с тыла, а небольшая колонна добровольцев подошла к самому городу, заняв вокзал и возвышенную часть Сочи. Вслед за этим командовавший добровольцами генерал Бурневич предъявил ультиматум грузинскому командованию — сдать оружие. После незначительного сопротивления, небольшой грузинский отряд, отступивший к «Ривьере», где находились штаб отряда и канцелярия особоуполномоченного Хочолава, принужден был капитулировать и выдать все оружие добровольцам.
Какова была роль англичан в этом наступлении видно из того, что, когда, после занятия Сочи грузины мобилизовали шесть батальонов народной гвардии и отправили их в Поти для дальнейшей переброски морем в Гагры, то англичане заявили грузинскому правительству, что такая переброска войск совершенно излишня, так как Деникину предложено Британским верховным командованием немедленно вернуть оружие грузинскому отряду и очистить Сочи.
Когда же, несмотря на такое заявление, грузины все-таки отправили народную гвардию в Поти и начали грузить войска на зафрахтованный ими частный пароход «Кавказ», к генералу Гедеванову, командовавшему народной гвардией, явился английский офицер и от имени британского главнокомандующего заявил, что пароход этот необходим англичанам, а потому он требует немедленной разгрузки его.
Грузинам пришлось подчиниться, так как в порту находились английские миноносцы. Народная гвардия двинулась походным порядком и, конечно, опоздала. Благодаря содействию англичан, добровольцы уже заняли Гагры и дошли до реки Бзыби, то есть до границы кутаисской губернии.
XII
Первыми шагами добровольцев в занятом ими сочинском округе явилась месть местной демократии, осмелившейся предпочесть генеральской диктатуре демократические порядки грузинской республики.
Все демократические организации — городская дума, земский комитет, профессиональные рабочие союзы были распущены, а неуспевшие во время скрыться члены этих организаций арестованы по обвинению в государственной измене.
Что же касается до чиновников-грузин и взятых в плен офицеров и солдат грузинской армии, то все они были обезоружены и под усиленным конвоем отправлены в Туапсе, где их поместили в тифозных бараках черноморской дороги.
В числе арестованных и отправленных в новороссийскую тюрьму находился также и бывший председатель сочинской городской думы, председатель первого исполнительного комитета совета рабочих и солдатских депутатов (добольшевистского периода) прапорщик Тер-Григорьян, исполнявший в последнее время должность правителя канцелярии особоуполномоченного грузинского правительства Хочолавы. Тер-Григорьян был выделен в особую группу наиболее важных преступников и ему был предъявлен ряд обвинений: в государственной измене, в возбуждении населения против добровольческой армии и в сочувствии большевизму. Только спустя несколько месяцев грузинское правительство, под угрозой применения таких же репрессивных мер по отношению к оставшимся в Грузии бывшим офицерам русской армии, добилось через англичан освобождения из тюрьмы генерала Кониева, Хочолавы, других арестованных чиновников (в том числе и Тер-Григорьяна) и возвращения в Грузию всех офицеров и солдат, взятых в плен добровольцами.
Все управление округом перешло к военным властям, которым были подчинены начальник округа и участковые пристава, на каковые должности были назначены опытные чины прежней жандармерии и полиции. Затем была сформирована государственная стража из бывших стражников, полицейских урядников и городовых. Новое начальство принялось энергично за восстановление «порядка и законности» и прежде всего, начало сводить личные счеты с населением, вымещая на нем все выпавшие на их долю за время революции обиды и унижения.
Крестьянство отнеслось вначале к приходу добровольцев совершенно равнодушно, а армяне, составлявшие до 30% крестьянского населения в округе, благодаря агитации дашнакцаканов радостно приветствовали новую власть, как избавительницу от грузинского ига.
Но недолго продолжалось равнодушное отношение крестьянства к новой власти, которая вскоре возбудила к себе жгучую ненависть крестьян. Ненависть эта была вызвана, во-первых, назначением на административные посты старых полицейских взяточников, во-вторых — начавшимися реквизициями кукурузы, фуража, лошадей и повозок и, в-третьих, — безобразным поведением новых властей и преследованием крестьян за пользование частновладельческими участками, хотя большинство этих участков было передано в пользование крестьянам учрежденным при Временном Правительстве земельным комитетом. Лесничие и чины лесной стражи, получавшие до революции порядочные доходы за нелегальные разрешения, выдаваемые ими крестьянам на пользование казенными участками, стали также угрожать поселянам и требовать возмещения убытков за все время революции. Естественно, что такие мероприятия быстро вызвали в крестьянах определенное отношение к новой власти и к «кадетским порядкам».
Каждому дальновидному и беспристрастному наблюдателю должно было казаться непонятным, как та власть, которая стремилась к восстановлению «Великой, единой и неделимой России» может применять подобные меры и такую систему управления к тому населению, которое могло служить ей единственной опорой в задуманном грандиозном предприятии — восстановлении порядка и законности в такой огромной стране, как Россия! Особенно странным и непонятным являлось отношение к естественному противнику коммунистического строя, каковым было крестьянство. Но стоявшие во главе власти военные совершенно не считались с возможными последствиями такой политики и упорно подрубали тот сук, на котором очень не прочно сидели.
Результатом всего этого явилось то, что через месяц, после занятия добровольцами Сочинского округа, население вспоминало с сожалением ушедших большевиков, а через полтора месяца — крестьяне с оружием в руках восстали против новой власти.
— Большевиков, когда стали притеснять нас, выгнали! Бог даст и «кадет» погоним, — говорили крестьяне.
Толчком к восстанию послужил приказ о всеобщей мобилизации населения до сорокалетнего возраста.
Крестьяне заявили, что проливать свою кровь за такую власть — они не желают, так как мобилизованных солдат «кадеты» пошлют усмирять таких же крестьян или драться с большевиками, которые оказываются ничуть не хуже добровольцев.
В то время голод и другие лишения, наступившие через два года, не вызывали еще той апатии и молчаливой покорности, которая овладела теперь и крестьянством, и городским населением и которая позволяет большевикам бесцеремонно обращаться с русским народом, мобилизовать его, гнать на заводы и на разные повинности. Поэтому принятое во всех деревнях решение было в точности исполнено, и начатая крестьянами борьба была доведена до конца.
Впоследствии крестьянин селения Пластунка, Семенов, следующими словами рассказывал об отношении крестьян к добровольцам и о причинах, побудивших их не повиноваться приказу о мобилизации:
— Когда пришли добровольцы, стали мы узнавать, что они за люди: разбойники, или друзья наши? Но ведь наши русские люди, идут за единую, неделимую Россию и говорят, что проводят народную власть. Ну, мы и успокоились. Вдруг, слышим, назначен к нам начальством старый урядник. Что за притча, думаем, какая же это народная власть, коли снова взяточники и кровопийцы над нами командовать будут? Потом начались всякие реквизиции, а после — мобилизацию объявили. Вот мы и порешили — не давать людей в солдаты, потому что увидали, какая это власть. Тогда нам объявили, что за неявку будут расстреливать, и вся деревня будет отвечать круговой порукой. А мы все-таки отказались от мобилизации и решили, коль придут «кадеты» в деревню — биться с ними, а на своем стоять.
Решение не подчиняться приказу о мобилизации было принято на отдельных сельских сходах, но затем крестьяне решили обсудить этот вопрос на большом окружном сходе с тем, чтобы решение окружного схода было проведено повсеместно. Поселковые сходы избрали делегатов на окружной сход, который и собрался в назначенный начальником округа первый день явки мобилизованных.
Все мужское население, подлежащих явке возрастов, собралось в лесах, ожидая решения окружного схода. Сход собрался также в лесу под усиленной охраной вооруженных крестьян. Обсудив создавшееся в округе положение, сход единогласно вынес следующее постановление:
«Крестьяне, не желая погибать на грузинском и большевистском фронтах, защищая интересы «кадет», постановили — освободиться от деникинской власти, или же умереть здесь, у своих хат, защищая свою свободу».
Этим решением было положено начало «зеленого движения», зародившегося в сочинском округе, перекинувшегося вскоре в туапсинский и новороссийский округа и распространившегося затем по всему юго-востоку России.
Подлинное зеленое движение ничего общего не имеет с бандитизмом, с скрывающимися в горах и лесах шайками грабителей и с бело-зелеными партизанами. Подлинные зеленые — являлись и являются местными крестьянами, восстававшими и против добровольческих, и против большевистских властей, и всюду в дальнейшем повествовании, упоминая о «зеленых», я буду говорить лишь о подлинных зеленых, то есть о повстанцах-крестьянах.
Весть о принятом на сходе решении быстро облетела все селения сочинского округа и ни один крестьянин на мобилизацию не явился.
Местные власти усмотрели в таком ослушании крестьян признак бунта, донесли об этом в Екатеринодар и получили приказание главного командования добровольческой армии — силой заставить крестьян подчиниться приказу о мобилизации.
Крестьяне предугадали возможные последствия своего решения и приготовились к самозащите. Для организации такой самозащиты на окружном сходе был избран «Народный штаб», которому было поручено формирование крестьянских партизанских отрядов для охраны селений от неожиданных нападений добровольцев. Сформированные штабом отряды были довольно многочисленны, но плохо вооружены: трехлинейные винтовки насчитывались в отрядах единицами, остальное огнестрельное оружие состояло из небольшого числа четырехлинейных берданок и дробовых охотничьих ружей, а часть партизан была вооружена просто кольями и топорами.
Несмотря на такое плохое вооружение, крестьяне вышли победителями из первого столкновения с карательным отрядом полковника Чайковского, высланным властями для усмирения крестьян ближайших к Сочи селений Пластунки и Навагинки. Отряд Чайковского, не ожидавший встретить вооруженного сопротивления, принужден был отступить от Пластунки, бросив пулемет и потеряв 12 человек убитыми и 25 ранеными. В числе убитых оказался и начальник отряда — полковник Чайковский.
С этого столкновения началась партизанская война «зеленых» с карательными отрядами добровольческой армии.
«Зеленым» не всегда удавалось защитить свои села от вторжения карательных отрядов. Видя, что им не под силу оборонять подступы к деревне, зеленые отходили в ближайший лес или в горы, продолжая оттуда обстреливать противника. Добровольцы, ворвавшись в деревню, принимались за экзекуцию остававшихся в ней крестьян, не делая никакой разницы между мужчинами и женщинами, между взрослыми и детьми. Экзекуция состояла в порке шомполами, после чего карательный отряд удалялся из деревни, реквизировав скот, запасы хлеба и фуража. Если в деревне случайно оказывался мужчина призывного возраста — он, в лучшем случае, жестоко избивался шомполами и уводился отрядом в город, а в худшем случае — тут же на месте расстреливался в назидание прочим.
Командовавший добровольческими войсками в сочинском округе, генерал Бурневич издал приказ, в котором объявил, что в случае, если повстанцы не вернутся в свои деревни, не сдадут оружия и не выдадут главарей — то все они будут объявлены врагами родины, дома их будут сожжены, а все имущество реквизировано.
Однако приказ этот не имел никаких результатов, и начальники карательных отрядов принялись в точности исполнять указанные генералом мероприятия, возбудив в крестьянах еще большее озлобление.
Вскоре начальство убедилось, что никакие жестокости карательных отрядов не могут обратить крестьян на путь послушания. Тогда решено было приступить к мирным переговорам через посредство армянского национального совета. Добровольцы предложили следующие условия: полную амнистию всем участникам движения, отмену мобилизации и созыв крестьянского съезда для обсуждения дальнейших взаимоотношений между крестьянством и властями. Народный штаб принял эти условия, распустил отряды и прекратил вооруженную борьбу.
Но добровольцы не сдержали своих обещаний и вскоре, по приказанию начальника округа, чины государственной стражи стали вылавливать из деревень наиболее активных руководителей только что прекратившегося движения.
На этой почве начались новые волнения, перешедшие вскоре в новое восстание.
В селении «Третья рота» стражники арестовали двух заподозренных ими участников «зеленого движения». Поселяне отбили арестованных и избили стражников, вернувшихся в Сочи и донесших начальнику округа о «бунте». Для подавления бунта был немедленно выслан карательный отряд полковника Петрова, как снег на голову свалившийся на ничего не подозревавшее селение.
То, что произошло тогда в селении «Третья рота», по своей кошмарности и чудовищной жестокости, превосходит все расправы, учиненные до и после того добровольцами и большевиками в сочинском округе.
Полковник Петров оцепил селение, согнал в кучу все население и объявил, что намерен расстрелять поголовно всех мужчин. Затем он заявил, что согласен смягчить свой приговор, если крестьяне соберут ему контрибуцию в пять тысяч рублей и выставят угощение. Деньги были собраны и угощение — ведро самогонки и закуска были выставлены. Начался пир. Во время пира полковник обратился к собранным крестьянам с грозной речью, упрекая их в неповиновении властям предержащим.
— Я должен был всех вас расстрелять, но обещал смиловаться и от своего слова не отступлю. Поэтому я расстреляю только каждого десятого!
Крестьян построили в одну шеренгу, поставив в ряд всех мужчин, начиная от 16-ти летних парней. Каждого десятого отводили в сторону. Здесь же находились женщины и дети, которых прикладами отгоняли от намеченных жертв.
Осужденные держали себя гордо, и никто из них не просил пощады. Один из них — 16-ти летний парнишка — перекрестился, подбежал к стоявшему перед ним с винтовкой офицеру, ударил его по щеке и, прежде чем его успели схватить, бросился с разбега в пропасть, разбившись на смерть.
Расстреливать осужденных вызвался изрядно подвыпивший офицер. Он встал в десяти шагах перед приговоренными и не спеша, с папироской во рту, по очереди перестрелял 11 человек. Фамилия этого палача — прапорщик Б....
По окончании казни полковник Петров продолжал тут же, на трупах казненных им без всякого суда и следствия крестьян, прерванную пирушку и только когда самогонка была вся выпита, отряд ушел из селения.
Если бы я сам своими глазами не видел братской могилы казненных, не слышал бы этого рассказа от непосредственных свидетелей и не читал бы составленного протокола, подписанного сотней свидетелей и скрепленного местным священником — я никогда бы не поверил, что интеллигентный человек, офицер, способен на такую жестокость! Однако описанный мною случай, к сожалению, имел место в действительности.
Полковник Петров впоследствии жестоко поплатился за эти бессмысленные казни: в феврале 1920 года он был взят в плен Черноморским крестьянским ополчением. Когда его вместе с другими пленными доставляли в Сочи, то у селения Дагомыс (близ Третьей роты) Петрова узнала женщина — вдова казненного им крестьянина. Тотчас весть о том, что ведут Петрова — разлетелась по селению. Бабы, вооруженный палками, топорами и скалками (никого из мужчин в Третьей роте не было — все они находились на фронте) бросились на конвой, отбили полковника Петрова, притащили его на место казни и буквально разорвали на части.
Действия карательного отряда полковника Петрова и другого «карателя» полковника Карташева вызвали новое восстание «зеленых». Борьба с обеих сторон становилась с каждым днем все ожесточеннее.
Крестьянство решило обратить внимание находившихся при штабе добровольческой армии английских офицеров на создавшееся в округе положение и на действия карательных экспедиций. Вообще крестьяне возлагали большие надежды на бывших союзников, считая, что они возьмут их под свою защиту и не позволят добровольцам притеснять население. На 2-й день праздника Пасхи
делегация с приговорами 21-го селения явилась в Гаграх к английскому полковнику Файну.
Полковник Файн выслушал делегацию, мельком взглянул на приговоры и ответил крестьянам, что он ничем им помочь не может:
— Если бы добровольцы вас на моих глазах резали, я и тогда бы не имел права заступиться за вас, ибо генерал Деникин и его армия являются законной властью, признанной правительством короля Англии!
Приговоры с подписями крестьян были переданы полковником Файном генералу Бурневичу, распорядившемуся арестовать некоторых из подписавшихся под ними.
После этого случая крестьяне махнули рукой на союзников и стали считать англичан такими же своими врагами, как и добровольцев.
XIII
Гагры с его курортом, парком и благоустройством были созданы принцем А. П. Ольденбургским, желавшим, чтобы Гагры заняли равное место с первоклассными европейскими курортами. Устраивая гагринскую климатическую станцию, принц Ольденбургский добился включения гагринского участка в состав черноморской губернии (до этого Гагры находились в кутаисской губернии). Поэтому грузины считали, что Гагры являются бесспорной частью грузинской республики.
Примирившись с занятием добровольцами Сочи, грузины никак не примирялись с потерей Гагр и неоднократно обращались к английскому командованию с просьбой повлиять на Деникина, дабы заставить его очистить территорию гагринского участка. Но англичане, по своему обыкновению, давали грузинам уклончивые ответы и отнюдь не старались оказывать какого бы то ни было давления на Деникина.
Тогда грузинское правительство решило силой завладеть отнятой у них добровольцами территорией и начало концентрировать свои войска в сухумском округе.
Генерал Деникин, которому нужны были войска на большевистском фронте, принужден был постепенно сокращать свои силы на черноморском побережье. Из оставшихся в сочинском округе добровольческих частей многие были сняты с грузинского фронта для подавления непрекращавшихся крестьянских восстаний. Поэтому в Гаграх и по линии реки Бзыби у добровольцев осталось всего несколько рот очень слабого состава. Командование добровольческой армии беспокоилось, что грузины, воспользовавшись слабостью
гагринского отряда, смогут внезапно их атаковать и занять Гагры. Но англичане изъявили готовность придти на помощь добровольцам и заняли своим пикетом единственную переправу через реку Бзыбь — мост на сухумском шоссе. Англичане считали, что грузины никогда не осмелятся атаковать английский отряд, ибо такой шаг явился бы началом войны между Англией и Грузией.
Грузины, конечно, никогда бы не решились на такой шаг, но они нашли другой выход из создавшегося положения, и опасения добровольцев действительно оправдались.
Сосредоточив по линии Бзыби восемь батальонов, конный дивизион и четыре батареи Народной Гвардии, грузины соорудили несколько паромов и, воспользовавшись беспечностью добровольцев, считавших себя вполне прикрытыми английским пикетом, переправились ночью на правый берег реки Бзыби. Добровольческий отряд был обойден с флангов и поспешно очистил Гагры. В это же время в районе Адлера появился сильный отряд «зеленых», почему добровольцы стали отступать прямо в Сочи, а грузины, без всякого сопротивления со стороны неприятеля дошли до реки Мзымты (у Адлера).
Узнав про такую дерзость грузин, англичане ультимативно потребовали от Грузинского правительства прекратить дальнейшее наступление на Сочи и отойти на прежнюю позицию по линии Бзыби. Однако грузины заявили англичанам, что они очистят Адлер, но отойдут лишь до старой границы Кутаисской губернии, то есть до реки Мехадырь (в 15 верстах к северу от Гагр) и, ни в коем случае не согласятся на очищение Гагр. В конце концов, англичане согласились на условия грузин, а добровольцы; обещали при первом удобном случае вновь выбить грузинские войска из Гагр. События эти произошли в конце апреля 1919 года.
В это время борьба сочинских крестьян с властями и карательными отрядами добровольческой армии принимала все более и более ожесточенный характер. К лету 1919 года добровольцы одержали крупные успехи над большевиками и территория, занятая ими, охватывала весь юг и юго-восток России. С приближением армии к Москве оставшиеся в ее тылу военные и гражданские чиновники становились все более развязными и, поощряемые крайними реакционными элементами, говорившими (слова генерала Кутепова), что восстановить
Россию возможно лишь при помощи кнута и виселицы, всячески старались применять эти способы воссоздания «Единой, Великой и Неделимой России» на вверенной им правительством Деникина территории. Способы эти испытало на себе и население сочинского округа.
Проводя такие суровые меры, власти говорили, что они направлены против большевиков. Но на самом деле — большевики, притаившиеся в подполье и действовавшие по присылаемым им из Москвы директивам, страдали от них гораздо меньше, чем ничего общего не имевшее с коммунистами население. Коммунисты, под видом мелких агентов контрразведки, государственной стражи и поставщиков интендантства, проникли во все штабы и знали все секреты добровольческой армии, информируя своих московских товарищей о
всем происходящем в тылу и прифронтовой полосе. В этом я имел возможность убедиться летом 1920 года, во время моего кратковременного пребывания в занятом большевиками Сочи, где один из таких агентов, смеясь, рассказывал мне, как он служил в добровольческой контрразведке, благодаря чему имел возможность подробно сообщать Красной армии о составе, численности и расположении деникинских войск. При этом большевики пользовались случаем для уничтожения своих политических противников и очень часто добровольческие власти, сами того не подозревая, арестовывали, предавали военно-полевому суду и вешали тех людей, смерть которых была нужна коммунистам.
Усилившаяся с приближением добровольческой армии к Москве реакция способствовала увеличению числа недовольных и оппозиционно настроенных к власти элементов, а в крестьянском населении сочинского округа вызвала чуть ли не поголовную тягу в «зеленые».
Однако вскоре крестьяне убедились в невозможности вести успешную борьбу с карательными отрядами добровольцев без соответствующей организации. А для организации крестьян всего округа необходимо было собрать делегатский съезд. Такой съезд должен был избрать руководящий орган, обсудить цели и способы борьбы и подчинить все, действовавшие до сего времени самостоятельно, «зеленые» отряды единому командованию.
Местные власти зорко следили за тем, чтобы не допустить каких-либо съездов или частных совещаний крестьян. Начальникам участков, старшинам и стражникам было предписано присутствовать на каждом сходе, которые разрешалось собирать также лишь с ведома и согласия начальства. Поэтому крестьяне неоднократно делали попытки устраивать тайные совещания в горах и лесах.
После первых удавшихся попыток, избранный на одном из тайных совещаний временный организационный комитет решил созвать окружной делегатский съезд в расположенном далеко от шоссе, в горах, селении Воронцовка. Съезд этот был назначен на 14-е августа.
Во всех деревнях и селениях приступили к избранию делегатов, но к несчастью один из таких делегатов, бывший под подозрением у начальника поста государственной стражи, был арестован и под угрозой расстрела выдал начальнику сочинской контрразведке день и место назначенного съезда.
Начальник округа выслал в Воронцовку сильный отряд, который на рассвете 14-го августа окружил со всех сторон селение и приступил к повальному обыску. Часть прибывших на съезд делегатов успела скрыться, но другая часть с двумя членами организационного комитета — была арестована, причем в руки карательного отряда попали все бумаги и переписка организационного комитета.
Добровольцы торжествовали, так как среди арестованных оказался давно разыскиваемый ими председатель организационного крестьянского комитета эсер Ефим Борисович Спивак. Он был там же на месте, без всякого суда, расстрелян по приказанию начальника отряда, а другие арестованные — уведены в Сочи.
Так как из трех членов организационного комитета один был расстрелян, а другой — арестован, то спасшиеся от ареста делегаты, собравшись в этот же день в ближайшем от Воронцовки лесу, решили избрать новый комитет, которому и поручили созвать вторично окружной делегатский съезд. Я был избран членом нового комитета.
Два месяца велась деятельная подготовка к съезду. Организационный комитет хотел, чтобы на съезде присутствовали не только представители Сочинского, но также и двух других — туапсинского и новороссийского округов черноморской губернии. Для этой цели пришлось посылать ходоков в соседние округа, в которых «зеленое движение» происходило еще более неорганизованно, чем в сочинском.
Вскоре выяснилось, что среди руководителей «зеленого движения» ощущается сильный недостаток в интеллигентных силах. Местные, сочувствовавшие крестьянам, интеллигенты все находились под наблюдением добровольческой контрразведки, и сношения с ними могли провалить все дело. Поэтому комитет решил пригласить для работы других людей, которые были бы неизвестны чинам местной контрразведки. С этой целью я начал вести переговоры с прибывшими в Грузию, бежавшими от Колчака, членами Учредительного Собрания. Двое из них — В. Н. Филипповский (бывший председатель самарского правительства) и Ф. Д. Сорокин — согласились принять деятельное участие в работах организационного комитета и выехали в Черноморье.
Ф. Д. Сорокин, бывший матрос императорской яхты «Штандарт» и происходивший из крестьян Тамбовской губернии, свободно проник под фамилией Ковалева в сочинский округ, стал собирать тайные сходки и провел выборы делегатов почти во всех селениях округа. Через некоторое время чины контрразведки узнали про Ковалева и власти отдали приказ, в случае его поимки — расстрелять на месте. Ковалеву-Сорокину пришлось уйти в горы, откуда он, ежеминутно рискуя жизнью, спускался в прибрежные селения и не пропускал ни одного схода, ни одного крестьянского совещания.
Местом съезда организационный комитет выбрал «нейтральную зону», находившуюся между грузинскими и добровольческими позициями, установленную по требованию англичан. В нейтральной зоне находилось четыре селения, жители которых признавали единственной властью организационный комитет и не подчинялись ни грузинам, ни добровольцам.
Делегатский съезд крестьян черноморской губернии собрался 18-го ноября 1919 года. Съезд этот собрался при неимоверно трудных условиях: добровольческая контрразведка тщательно наблюдала за всеми дорогами, делегатам пришлось пробираться по труднопроходимым, занесенным снегом тропинкам, и многие из них пришли на съезд с отмороженными руками и ногами. Один делегат новороссийского и два делегата сочинского округов были арестованы чинами контрразведки и подвергались жестокой порке шомполами, так как отказывались выдать имена организаторов съезда и назвать деревню, в которой он был назначен.
Так как для обсуждения создавшегося в губернии положения и решения организационных вопросов требовалась спокойная обстановка, то решено было перенести съезд из нейтральной зоны, которая часто подвергалась нашествию разведывательных отрядов добровольческой армии, в Гагры.
Грузины, сочувственно относившиеся к черноморскому крестьянству, среди которого был порядочный процент их соплеменников, из боязни перед англичанами не могли допустить на занятой ими территории легальных заседаний съезда, почему заседания эти происходили по ночам на даче, отведенной грузинскими властями для беженцев из Черноморья, которым они оказывали
самое широкое гостеприимство. Делегаты явились в Гагры также под видом беженцев.
Съезд начался с докладов с мест, причем представители всех районов новороссийского, туапсинского и сочинского округов единодушно констатировали крайне тяжелое положение, в котором находится крестьянское население губернии под властью добровольцев. Рассказывая о самодурстве правительственных чиновников, об обременительных для деревни реквизициях и о жестоких репрессиях, которым они подвергаются со стороны карательных отрядов, делегаты утверждали, что, если при большевиках крестьянам приходилось туго, то при добровольцах тяжелее. К этому времени добровольческая армия начала терпеть поражения и большевики стали быстро приближаться к Кавказу. Слухи об этом проникли в деревни, и крестьяне, радовавшиеся с одной стороны поражению ненавистных «кадет», вместе с тем беспокоились за свою дальнейшую судьбу, ибо, испытав на себе прелести большевистского режима, знали, что коммунистическая власть столь же неприемлема и враждебна крестьянам, как и владычество добровольческих генералов. Поэтому делегаты настаивали на скорейшем всеобщем организованном восстании против добровольческой армии, чтобы успеть до прихода большевиков твердо укрепиться на Черноморье и установить свою собственную, крестьянскую власть.
— Большевики разобьют «кадет», — говорили делегаты, — и не так большевики одолеют их, как сам народ и крестьянство, которому житья нет от «кадюков». А за «кадетами» явятся большевики и снова начнут ездить на нашей шее. Мы не хотим «коммунии», а желаем сами быть у себя хозяевами. А для этого нам нужно сначала выгнать добровольцев, а потом не допустить к себе «коммунию». Когда крестьяне в других губерниях узнают, что существует в одном месте крестьянская власть, то захотят иметь и у себя такую же крестьянскую власть. Тут и придет конец большевикам, небось, красноармейцы то тоже все крестьяне и против своих братьев-крестьян не пойдут, это не то, что с «кадетами» воевать.
После таких речей, отражавших психологию и будущие планы крестьян, была принята резолюция, в которой крестьяне черноморской губернии заявляли, что большевистская диктатура является насилием над волей народа и поэтому для них неприемлема. Генеральская диктатура и политика руководящая действиями добровольческой армии — одинаково неприемлема народу, который должен сам стать на защиту своей свободы и одинаково бороться против той и другой диктатуры меньшинства над большинством. Главную роль в этом грядущем периоде революции суждено сыграть крестьянству, ибо города экономически разорены и потеряли свое былое значение. Деревня же фактически никем не покорена и не признает ни большевистской, ни деникинской власти. Крестьянство не раздавлено, не разорено и не хочет идти ни за черными, ни за коммунистическими знаменами. Поэтому крестьяне Черноморской губернии, решившись вступить в организованную борьбу с реакцией, обращаются ко всему русскому народу, как к третьей силе, с призывом сорганизоваться и выявить свою волю. Ближайшей целью борьбы съезд постановил считать образование Черноморской народной республики, а для проведения этой борьбы — избрал ответственное перед крестьянским съездом правительство — Комитет Освобождения Черноморья. Избранному Комитету Освобождения съезд поручил организовать планомерную борьбу с добровольческой армией, приступить к переговорам с Кубанской Радой на предмет образования Кубано-Черноморской народной республики и обратиться к демократиям Европы и Америки с протестом против помощи, оказываемой их правительствами российской реакции.
Съезд избрал В. Н. Филипповского председателем Комитета Освобождения, а меня — товарищем председателя и командующим Крестьянским Ополчением Черноморской губернии, которое мне и было поручено организовать из всех партизанских «зеленых» отрядов.
Я, ни минуты не задумываясь и без всяких колебаний, согласился встать во главе крестьянской армии, так как всецело разделял точку зрения крестьян, которых считал единственной здоровой силой, могущей воссоздать Россию, и я уверен, что, если бы не колеблющаяся и двусмысленная политика наших ближайших соседей — руководителей кубанского казачества и не усиливавшие большевиков авантюры жаждавших власти генералов, на северном Кавказе было бы положено начало могущественной крестьянской республики.
Тотчас же после съезда я принялся за реорганизацию зеленых отрядов и формирование черноморского крестьянского ополчения.
В основу организации ополчения был положен проект народной милиции и формирования территориальных комплектований. Вначале эта реформа была проведена только в сочинском округе и дала блестящие результаты.
Сочинский округ был разбит на девять районов (волостей). В каждом районе на делегатском собрании представителей входящих в район селений был избран районный штаб крестьянского ополчения из трех пользовавшихся безусловным авторитетом местных жителей, по преимуществу бывших солдат. Функции районных штабов заключались в учете мужского населения от 20 до 45 лет, в учете лошадей, повозок, имевшегося на руках у крестьян оружия и патронов. После производства такого учета при каждом районном штабе были сформированы по две роты — первой и второй очереди. В первоочередную роту были зачислены крестьяне более молодых возрастов, у которых имелось на руках огнестрельное оружие, во второочередную роту — более пожилые и безоружные. Все районные штабы были подчинены главному штабу, членами которого являлись по одному представителю от каждого района. главный штаб состоял из отделов: строевого (полевой оперативный штаб), формирования, ведавшие комплектованием и обучением резервов, и снабжения (с интендантским и артиллерийским подотделами).
Пока производился указанный учет людей, перевозочных средств и оружия, я принялся за вербовку командного состава, так как среди «зеленых» имелось достаточно хороших и опытных партизан для замещения должностей взводных и даже ротных командиров, но не было батальонных командиров, артиллеристов и техников — телефонистов, телеграфистов и саперов.
К нашему большому несчастью все рекомендованные мне Тифлисскими партийными организациями офицеры, за исключением одного, оказались не только плохими специалистами, но и крайне непорядочными людьми, благодаря которым крестьянскому ополчению пришлось пережить впоследствии немало невзгод.
На должность начальника штаба я назначил кадрового офицера — подъесаула терского казачьего войска Томашевского, приехавшего в Черноморье под фамилией Сергеева. На должности батальонных (дружинных) командиров: штабс-капитана Казанского (оказавшегося впоследствии большевиком) и поручика Скобелева, служившего младшим офицером в Особом батальоне грузинской Народной Гвардии. Третьим командиром дружины я утвердил старейшего из предводителей «зеленых» — сочинского грузина Дзидзигури, хотя и склонного немного к бандитизму, но пользовавшемуся общим доверием крестьян. Моим помощником и заместителем явился кадровый капитан, боевой Кавказский офицер, крестьянин сочинского округа Учадзе, избранный членом Комитета Освобождения. Вторым моим помощником был артиллерийский подпрапорщик, также член Комитета Освобождения и крестьянин сочинского округа, очень способный и выдающийся партизан — Рощенко.
Начальником службы связи я назначил офицера Народной Гвардии поручика Михлина, оказавшегося очень храбрым, но абсолютно непригодным для штабной должности. Впоследствии к этим офицерам присоединился также приехавший из Тифлиса артиллерист-капитан Фавицкий, выдающийся во всех отношениях офицер. Капитан Фавицкий и оказался тем единственным офицером, который на своих плечах вынес всю тяжесть освобождения территории Черноморской губернии. так как Учадзе и Рощенко вскоре должны были покинуть строй, отдавшись Делу организации местного самоуправления в освобожденном от неприятеля сочинском округе.
Прежде чем вступить в решительный бой с добровольческой армией, Комитет Освобождения попытался в третий и последний раз обратить внимание находившихся на Кавказе иностранных миссий на ненормальное положение в Черноморской губернии и на те методы управления, к которым прибегали назначенные Деникиным гражданские и военные власти.
Впервые крестьяне обратились к союзникам в лице английского полковника Файна в апреле 1919 года. Затем в июне того же года выборные представители Сочинского округа обращались к Великобританской военной миссии в Тифлисе. И, наконец, в декабре Комитет Освобождения обратился с пространным меморандумом к английской, французской и американской миссиям, прося их, во избежание могущего произойти кровопролития, предложить поддерживаемому союзниками генералу Деникину — очистить территорию Черноморья от реки Псоу до Новороссийска (исключительно) и передать власть на указанной территории избранному крестьянами Временному Правительству.
В этом меморандуме Комитет Освобождения перечислял обстоятельства, вынудившие крестьян взяться за оружие, указывал на то, что оружие, выдаваемое союзниками Деникину для борьбы с большевиками, обращается им против защищающих свои законные права крестьян, и заявлял, что оставление без всякого внимания троекратного обращения к союзникам — будет сочтено черноморским крестьянством за полную солидарность иностранцев с политикой и методами управления, применяемыми командованием добровольческой армии.
Но союзники, считавшие черноморских крестьян ничтожной величиной, не представляющей никакой опасности для Деникина, оставили и это обращение без внимания, и только тогда, когда дружины крестьянского ополчения одержали полную победу над добровольческими полками, верховный комиссар Великобритании лично явился в Сочи и предложил крестьянам помириться с Деникиным, положив в основание мирного договора — выставленные Комитетом Освобождения в декабре условия.
Но тогда крестьяне ответили английскому генералу, что время для переговоров упущено и что теперь они не нуждаются больше, ни в посредничестве, ни в заступничестве бывших союзников.
XIV
В первых числах января 1920 года добровольческие власти объявили очередную мобилизацию в Сочинском округе, назначив последним днем явки мобилизуемых — 26-е (13-е) января.
Принятые делегатским съездом решения быстро дошли до самых глухих деревушек, и крестьяне с нетерпением ожидали сигнала к всеобщему выступлению против «кадетской власти». Но Комитет Освобождения и Главный Штаб, сознавая, что это выступление должно явиться решающим моментом в затянувшейся борьбе крестьян с олицетворявшей реакцию добровольческой армией, оттягивали день выступления, чтобы вполне подготовиться к решительной схватке.
Главным препятствием к общему выступлению являлось отсутствие достаточного количества огнестрельного оружия. Согласно произведенного районными штабами учета на 2000 бойцов в крестьянском ополчении имелось всего около 300 трехлинейных винтовок, 5 пулеметов, 300 берданок и 400 дробовых охотничьих ружей. Между тем у добровольцев в сочинском округе было
сосредоточено около 2500 штыков, 8 орудий и более 30 пулеметов.
Когда крестьянам стал известен приказ о новой мобилизации, они стали требовать немедленного выступления, говоря, что в противном случае в селения вновь явятся карательные добровольческие отряды и каждому селению придется самостоятельно вступать в бой с этими отрядами.
На мои замечания, что у нас мало оружия и совсем нет артиллерии, крестьяне отвечали с уверенностью, что раз у добровольцев имеются и пушки и пулеметы — то нам не о чем беспокоиться, ибо после первого же боя добрая часть этого оружия перейдет в руки крестьян.
— Целый год так воюем,— говорили крестьяне: поначалу почти с голыми руками от кадет отбивались, а за лето, смотришь, и разбогатели — пять пулеметов и больше сотни винтовок от «кадет» добыли. А теперь, коль дружно ударим — и на баб оружия наберем!
Главному штабу пришлось уступить и назначить общее выступление на 26-е января 1920 года.
На состоявшемся 20 января совещании с командирами дружин и представителями районных штабов был выработан следующий план выступления:
6 рот с 5-ю пулеметами, сосредоточившись в «нейтральной зоне», атакуют на рассвете левый фланг добровольческой позиции на реке Псоу. Две роты совершат горами глубокий обход этой позиции и, одновременно с фронтальной атакой, займут в тылу у добровольцев мост через реку Мзымту у селения Молдовки. В ночь перед атакой отряды Волковского и Хостинского районных штабов перережут телеграфные и телефонные провода между Туапсе и Сочи и между Сочи и Адлером, завалят шоссе деревьями и, прервав все сообщения между штабами и войсковыми частями, произведут нападения на тыловые гарнизоны, склады оружия и продовольствия.
За день до назначенного срока погода внезапно испортилась и выпавший в горах глубокий снег задержал продвижение обходной колонны. Начальник этой колонны — подпрапорщик Рощенко известил меня о неожиданной задержке и просил назначить днем генеральной атаки — 28-е января, ручаясь, что, несмотря ни на какие препятствия, он к рассвету этого дня выйдет к селению Молдовка и захватит мост через Мзымту.
Пришлось отложить выступление на два дня.
Между тем весть об этом выступлении разнеслась по всем деревням и горным поселкам сочинского округа и была встречена крестьянами с живейшей радостью. Все крестьянское население от стариков до подростков, от мужчин до женщин, приготовилось, так или иначе, участвовать в этом долгожданном выступлении. Никто из них не сомневался в успехе и, безусловно, такая уверенность во многом способствовала, одержанной нами через несколько дней победе.
Признаюсь — у меня были кое-какие сомнения; я больше всего опасался нарушения и без того слабой связи между разбросанными на большом друг от друга расстоянии дружинами и отрядами. И, хотя неопытность и нерасторопность начальника связи Михлина действительно явилась причиной того, что в один из самых важных моментов боя связь между штабом и дружинами оказалась прерванной, но точное исполнение частями отданных перед атакой распоряжений и эта уверенность ополченцев в успехе — привели
нас все-таки к полной победе над добровольцами.
Весь план атаки был основан на глубоком обходе отрядом Рощенко левого фланга добровольческой позиции. Обход этот должен был быть совершен по непроходимым снеговым вершинам Кавказского горного хребта, причем отряду Рощенко предстояло перевалить через самую высокую в этом районе гору Дзыхру. Фланг добровольцев упирался в эту гору, которая считалась добровольческим командованием безусловно неприступной и непроходимой, особенно в зимнее время. Но то, что было невозможным для привыкших к полевой войне на равнинах России солдат добровольческой армии, являлось вполне осуществимым для родившихся в горах ополченцев — крестьян. Благодаря этому успешно выполненному, поистине Суворовскому, переходу — составленный штабом план атаки удался во всех деталях.
За несколько дней до выступления, ко мне явились несколько сочинских грузин, заявивших, что они не могут оставаться безучастными зрителями предстоящего боя и просят разрешить сформировать особый грузинский отряд, который и поступит в полное мое распоряжение. Не считая обходной колонны Рощенко, у меня было всего 420 штыков, поэтому каждый лишний человек, и главное — каждая лишняя винтовка, были мне чрезвычайно дороги. Я с радостью согласился — и через день «армия» моя усилилась еще 70-ю великолепно вооруженными грузинами.
Как я уже говорил раньше, грузинские войска, выбив добровольцев из Гагр, принуждены были остановиться на прежней границе Кутаисской губернии — речке Мехадырь, протекающей у селения Пиленкова, в 15 верстах к северу от Гагр. Селение Пиленково расположено на левом берегу Мехадыря, на котором стояли передовые грузинские посты. Главная позиция грузин находилась в одной версте к югу от Пиленкова, так что селение лежало между позицией и передовыми аванпостами. Добровольческая позиция находилась на правом берегу реки Псоу, в пяти верстах к северу от Пиленкова, и пятиверстная нейтральная зона между рекамн Мехадырем и Псоу, не была занята ни грузинскими, ни добровольческими войсками. Эта нейтральная зона и была мною выбрана для концентрации назначенных для фронтальной атаки дружин.
Грузинское командование, безусловно, заметило наши приготовления, но так как грузины сами находились в состоянии войны с добровольцами, то они решили не обращать на нас внимания. Я думаю, что если бы грузины не боялись англичан, зорко следивших за гагринским фронтом и предупредивших грузинское командование, что новое наступление против Деникина будет ими
рассматриваться, как враждебный против английского правительства шаг, — они оказали бы нам самую широкую поддержку в нашем выступлении. Но так как грузины были связаны английским предупреждением, то нам приходилось действовать крайне осторожно и не обнаруживать своих планов.
Добровольческая позиция по правому берегу реки Псоу (от берега моря до подножия горы Дзыхры) тянулась примерно на 12 верст и была занята тремя батальонами при 4-х орудиях и 12 пулеметах. Правофланговый батальон был расположен в селении Веселом, средний — в селении Шиловке и левофланговый — в деревне Михельрипш. Кроме этих, находившихся на передовой линии войск, в Адлере (8 верст от Веселого) стояли два батальона и батарея и в селении Молдовка, (у моста через реку Мзымту) — одна рота.
В тылу у добровольцев находились гарнизоны: Сочи — армянский батальон, комендантская рота и сотня казаков и Хосты — одна рота. Эти войсковые части составляли 52-ю отдельную пехотную бригаду Добровольческой армии.
Согласно отданному мною приказу, шесть рот 1-й, 2-й и 3-й дружин крестьянского ополчения, под общим начальством Учадзе, должны были на рассвете 28-го января переправиться вброд через Псоу и атаковать левофланговый батальон добровольцев у Михельрипша. Одновременно с этим грузинский отряд в 70 штыков при одном пулемете должен был оттянуть на себя внимание правофлангового батальона, произведя демонстративное наступление на Веселое. В случае, если бы находившийся в Веселом батальон, узнав о занятии отрядом Рощенко моста через Мзымту, стал бы отступать по прямой дороге на Адлер, грузинский отряд должен был занять Веселое и, соединившись здесь со 2-й дружиной, двинуться кратчайшим путем к Молдовскому мосту, где соединиться с Рощенко для того, чтобы отрезать дальнейший путь отступления шиловскому и михельрипшинскому батальонам добровольцев.
Вначале я предполагал находиться при главных силах, но затем решил, ввиду малочисленности грузинского отряда и крайне важной возложенной на него задачи — находиться при грузинах. В ночь на 28-е января грузинский отряд незаметно пробрался в поселок Ермоловск, откуда и должен был начать демострацию. Начальнику связи Михлину приказано было соединить меня полевым телефоном с Учадзе, дружины которого ночью же заняли селение Сулево (в 7 верстах от Ермоловска).
Ночью в штаб, находившийся близ Ермоловска, стали со всех сторон стекаться крестьяне ближайших деревень. Ни у кого из них оружия не было, так как все вооруженные огнестрельным оружием крестьяне находились в рядах дружин. Но и оставшиеся без оружия хотели, так или иначе, участвовать в наступлении, почему и явились в штаб за распоряжениями.
Михлин, проводивший телефон между мною и Учадзе, заблудился в лесу, и я оказался без всякой связи с главными силами. Тут-то мне и пригодились безоружные крестьяне, с помощью которых, правда, уже к концу боя, удалось установить линию летучей почты. Часть крестьян явилась с подводами, предоставив их для нужд обоза. Одновременно с мужчинами пришли и бабы, принесшие с собой целые груды хлеба, сала, пирогов и яиц — для угощения ополченцев.
Все они пришли точно на праздник, весело разговаривая и смеясь между собой, несмотря на то, что у большинства из них — мужья и сыновья находились в дружинах и через несколько часов должны были вступить в бой.
— Неужели вам не страшно самим и вы не боитесь за своих мужей, спросил я одну из наших маркитанток.
— Мы уж привычные, отвечала баба,— сколько раз за лето под пулями «кадетскими» побывали. А сейчас — все решится сразу, как наши «кадетов» погонят. Вот, даст Бог, и конец нашим страданиям придет... А уж коль после этого «кадеты» вновь явятся — то и мы все, бабы, в отряд пойдем... Помрем, а не пустим их к нам!
И такой всеобщий подъем внушал твердую уверенность в успехе довольно рискованного предприятия. Глядя на этих баб, я понимал, почему крестьяне не сомневаются в том, что мы одержим победу.
Наступал рассвет. Михлина с телефоном все еще не было, и я стал волноваться, так как условился с Учадзе получать от него каждые 15 минут донесения о ходе атаки на Михельрипш.
Грузинский отряд подошел кустами к Веселовскому мосту, на котором стоял сильный караул добровольцев с двумя пулеметами. Нужно было начать демонстрацию.
Резко прозвучал первый выстрел с нашей стороны, за ним второй, третий и вскоре затрещала оживленная перестрелка. В Веселом началось движение. Солдаты выскакивали из изб и, пристегивая на ходу амуницию, строились в ряды.
Со стороны стоявшего на мосту добровольческого караула раздалось несколько выстрелов, заговорил пулемет и вдруг замолк. Мы также прекратили огонь, и цепь стала, прикрываясь кустами, продвигаться поближе к мосту.
Стало совсем светло и мы увидели над мостом белый флаг.
70 грузин, составлявших мой небольшой отряд, рассыпались цепью на целую версту. У моста оставалось всего 10 человек с пулеметом. Находившийся при них бывший офицер Гурули вышел вперед и предложил столпившимся на мосту солдатам перенести пулеметы на нашу сторону. Добровольцы тотчас же исполнили это приказание. Тогда 10 человек вошли на мост и стали разоружать находившуюся там роту, которая тотчас же сложила оружие.
Мы были удивлены, но через несколько минут выяснилось, что сдача Веселовского гарнизона вызвана только что полученным сообщением о том, что большой отряд «зеленых» внезапно атаковал Молдовку, захватил мирно спавшую там роту и овладел переправами через Мзымту. Добровольцы поняли, что они окружены и решили сдаться; только несколько человек с батальонным и ротными командирами во главе, бросились бежать по прямой дороге на Адлерский паром, в надежде успеть присоединиться к Адлерскому гарнизону.
Собрав свой отряд, я вступил в Веселое, где началась сдача оружия сдавшимся в плен батальоном.
Однако, я сильно беспокоился за исход атаки Михельрипша. Посланные мною к Учадзе верховые не возвращались. Я понял, что «зеленые», захватившие Молдовский мост, — это отряд Рощенко, но между мною и им находилась еще занятая батальоном добровольцев деревня Шиловка, гарнизон которой мог ежеминутно придти, услыхав выстрелы, на помощь Веселовскому батальону.
И действительно, только что мои люди приступили к подсчету сданных пленными винтовок, как на опушке деревни затрещал пулемет. Пленные начали шептаться, и я представлял себе, как они, убедившись в нашей малочисленности, схватят валяющиеся на земле винтовки и — роли наши переменятся...
Но вдруг выстрелы стихли, и на ближайшем пригорке показался наш — красный с зеленым крестом — флаг крестьянского ополчения. Это была 2-я дружина Дзидзигури, который, выполняя диспозицию, после атаки Михельрипша двинулся к Веселому на поддержку грузинскому отряду. Огонь по Веселому был им открыт для того, чтобы отвлечь на себя внимание добровольцев, которые, по его мнению, должны были сильно теснить грузинский отряд.
От Дзидзигури я узнал, что после незначительного сопротивления Михельрипш занят 1-й и 3-й дружинами, потерявшими всего одного ополченца убитым и трех ранеными. В дружине Дзидзигури был один легко и один тяжело раненый. По словам Дзидзигури все три находившиеся в Михельрипше добровольческие роты взяты в плен. Что же касается Шиловского гарнизона, то он в панике бежал к Молдовскому мосту, преследуемый дружинами Учадзе.
Через несколько минут пленные были сданы мною Веселовскому старосте, которому я передал для вооружения крестьян часть захваченных нами винтовок. Дружину Дзидзигурн и грузинский отряд я повел по кратчайшему пути на Адлер, в котором находились резервы добровольцев и батареи.
За колонной двигались три нагруженные винтовками повозки и не отстававшие ни на шаг от нас бабы-маркитантки.
Подойдя к Адлеру, мы услыхали пушечные выстрелы, доносившиеся со стороны Хосты. Позднее выяснилось, что это стреляла отступившая из Адлера батарея, атакованная на дороге нашей хостинской ротой.
Подойдя к берегу реки Мзымты, я рассыпал цепь, ожидая встретить здесь сопротивление со стороны адлерского гарнизона. Однако посланная вперед разведка выяснила, что весь адлерский гарнизон бежал, и город никем не занят.
Мы вступили в Адлер, откуда мне наконец удалось установить связь с присоединившимися к отряду Рошенко дружинами Учадзе.
К вечеру все наши силы сосредоточились в районе Адлера, а авангард выдвинулся на несколько верст вперед по направлению к Хосте, откуда все еще доносились редкие пушечные выстрелы.
Через несколько часов канонада стихла, а ночью в штаб прибыл с донесением ординарец хостинского районного штаба, сообщивший о том, что хостинская рота, под начальством крестьянина Петра Блохнина, одновременно с нашей фронтальной атакой напала на хостинский гарнизон, захватила его в плен и овладела складом оружия и патронов. Вооружив взятыми трофеями второочередную хостинскую роту, Блохнин двинулся на Адлер и по дороге встретился с бежавшим из Адлера гарнизоном, с которым и вступил в бой. Бой закончился поздно вечером тем, что часть добровольцев пробилась в Сочи, но в руках у хостинцев осталась брошенная ими четырех орудийная батарея. Хостинцы потеряли несколько человек убитыми и в том числе — члена организационного крестьянского комитета и председателя хостинского районного штаба В. Т. Васильева.
Таким образом, предчувствия крестьян вполне оправдались: мы одержали блестящую победу, захватив около 600 пленных, 4 пушки, 12 пулеметов и около 1000 винтовок. Оправдалось также и другое предсказание крестьян:
победа дала нам столько оружия, что после вооружения второочередных рот можно было бы вполне наделить винтовками даже баб.
XV
1-го февраля крестьянское ополчение подошло к селению Мацеста (в 12 верстах к югу от Сочи) и дружины мои заняли позицию по левому берегу реки Гнилушки. На правом берегу этой речки укрепились отступившие из Адлера остатки 52-й отдельной пехотной бригады Добровольческой армии, усиленные прибывшим из Сочи армянским батальоном и сотней кубанских казаков.
Хотя моя «армия» пополнилась двумя хостинскими ротами и ротой пленных добровольцев, которые в Адлере упросили штаб вернуть им оружие и позволить в бою искупить их невольные грехи перед Черноморским крестьянством, однако на позиции у меня находилось всего 600 бойцов. Самый лучший отряд Рощенко после взятия Адлера пришлось на три дня распустить по домам, так как его ополченцы, совершившие трудный обход левого фланга добровольцев, совершенно выбились из сил. Некоторые из людей Рощенко сильно обморозились, и их пришлось поместить в адлерский полевой лазарет. Несмотря на малочисленность моей «армии» я не беспокоился о дальнейшей судьбе нашего похода на Сочи, так как одержанная под Адлером победа еще больше подняла дух ополченцев, а кроме того я знал, что в случае надобности районные штабы, получившие теперь достаточно оружия и патронов, немедленно пришлют мне несколько второочередных рот пополнения.
Неприятель несколько дней не проявлял никакой активности, и мы отдыхали, выставив сильное сторожевое охранение на позиции и готовясь к новому наступлению. Такая война с двух и трехдневными перерывами являлась одной из самых характерных особенностей нашей крестьянской милиции. Выдержав успешный бой, большая часть ополченцев всегда просились на несколько дней домой, отдыхали в своих деревнях и, набравшись новых сил, возвращались на позиции. Не было ни одного случая, чтобы кто-нибудь из ополченцев опаздывал из такого отпуска, зачем также строго следили районные штабы.
(будет еще одна последняя часть)
