Кубанский исторический и литературный сборник
1962г.
№19
Мащенко С. М.
«Отрывок воспоминаний»
стр.19-21
В воскресенье мы спали на полчаса больше. Звонок на вставание давался в 7 часов. После утренней молитвы и чаю, мы — младшие переодевались в праздничные мундиры (старшие одевали их с утра) и шли в церковь, которая находилась рядом с пансионом, к обедне, которая начиналась в 9 часов утра и продолжалась с час.
После церкви все переодевались в будничные мундиры и до завтрака было свободное время. После завтрака уходили в отпуск до 4-х часов дня, те кто имели родственников или хороших знакомых, которые просили гимназическое начальство заранее отпустить к ним по воскресениям того или другого пансионера. Нас же, остальных, засаживали заниматься уроками с 1 час до 3-х, т.е. до обеда.
Послеобеденное время воскресения не отличалось от повседневного обихода. Впрочем, по воскресениям и праздникам, в промежуток между завтраком и обедом нас водили в хорошую погоду весною и осенью гулять в городской сад или к морю. Кроме этих праздничных прогулок, когда становилось совсем тепло, нас ежедневно водили к морю купаться. Чтобы выкроить для этого время вечерние занятия кончали на полчаса раньше; живо собирались, строились в ряды и скорым маршем шли купаться к пристани. Кто не умел плавать, те раздевались на берегу; умевшие же плавать (и «смельчаки») шли на пристань, там раздевались и прыгали с пристани в воду «солдатом» — руки по швам и ноги вместе. Я был всегда в числе последних. Долго купаться не позволяли, чтобы возвращаться к чаю и молитве. Возвращались в 8 - 8 30 часов, пили чай, вскоре молитва и спать.
Жизнь в пансионе была монотонная, однообразная, как и всякая трудовая жизнь.
После звонка в 4 ч. на занятия, все собирались в пансион и усаживались каждый на свое место, но не сразу, а проходило 10-15 минут пока все усаживались — нужно пойти к воспитателю и попросить, то перо, то карандаш, то бумаги на тетрадь. Тогда готовых тетрадей еще не было, а мы их сами сшивали из 3-х листов писчей бумаги в тетради и разграфливали их.
Перья тогда еще были гусиные, их надо очинить или попросить кого-нибудь, чтобы очинил. Впрочем, вскоре, через год-два появились стальные перья — это было уже проще.
Раз начинались занятия, запрещалось разговаривать и переходить с места на место и т.п. В комнате стоял тихий общий гул (многие ученики учили уроки вслух) не мешавший, впрочем, заниматься. Под этот общий шум можно было перекинуться словом с соседом. Так как это строго воспрещалось, то воспитатели следили и иного замечали в этом, наказывали: ставили к стенке, ставили на колени, оставляли без чаю, а за большие шалости — без обеда на следующий день.
Когда темнело, то приносили и расставляли на столах зажженные стеариновые свечи — по 2 свечи на стол, за которым сидело 10 учеников — по пять с каждой стороны.
Года через два-три в Ейске появился керосин и у нас, в пансионе, повесили керосиновые лампы, по одной над столом. Это был уже большой прогресс.
Электрическое освещение появилось уже гораздо позже.
Впервые я увидел электричество в Москве, в 1882 году, когда по окончании гимназии я приехал в университет в августе месяце.
В то время только что был освящен величественный и красивейший храм Христа Спасителя. На площади-сквере около него были установлены электрические фонари, но не с лампочками накаливания, как теперь устраивается электрическое освещение, а в форме дуговых свечей (два стержня из угля, через которые проходил ток).
Остальная же Москва освещалась газом (как улицы, так и помещения).
К сожалению, большевики разрушили этот храм.
Раз зашла речь об усовершенствованиях и изобретениях, которые появились в течение моей долгой жизни, так сказать, на моей памяти, я отмечу некоторые из них.
Как я уже сказал, я начал учиться писать гусиным пером; затем появились стальные перья, а потом и пишущие машинки. Эти, последние, появились, приблизительно, в 80-х годах, когда я был еще студентом.
Освещались мы (в станицах) сначала «каганцом»: в черепок помещали жгутик из тряпки — «гнит», наливали постного масла или топленого сала и зажигали. «Лучин» я не помню: по крайней мере у нас в станице их не было. После «каганцов» появились сальные свечи. Они были в продаже, но многие делали их сами. Я помню, у нас была форма для сальных свечей. Это две спаянные железные трубки, в которые вставляли фитиль и наливали расплавленное сало, а по охлаждении, вынимали сальные свечи. Эти свечи давали мало света, но больше чем каганы, заплывали салом, быстро сгорали, и нужно было, то и дело, снимать особыми ножницами сгоревший фитиль, иначе свечи освещали очень слабо.
Появление стеариновых свечей уже было большим шагом вперед.
В 70-х годах у нас появились керосиновые лампы, сначала примитивные, коптящие, а затем с усовершенствованными горелками, дававшими яркий, ровный свет. Дальше — появилось электрическое освещение, о чем я уже упоминал выше.
Велосипеды появились у нас в 70-х годах прошлого столетия.
Первым велосипедистом в Екатеринодаре был наш учитель латинского языка, который приобрел велосипеды для себя и для своей жены. Эти супруги разъезжали по городу на своих самокатах, вызывали удивление встречных и улюлюканье хулиганов.
В станицах первые велосипедисты вызывали бросание в них мальчиками камней и палок и погоню множества собак.
Автомобили появились уже в 90-х годах. Первым автомобилистом в Екатеринодаре был владелец маслобойного завода, армянин Аведов.
Электрические трамваи вошли в обиход в конце прошлого века. У нас, в Екатеринодаре, построили его в 1899 г.
В первый раз я увидел миниатюрный электрический трамвай в Москве, когда приехал туда в университет в 1882 году. Тогда в Москве была художественно-промышленная выставка, на территории которой ходили маленькие «вуатюрки» по проложенным рельсам.
Это было новостью.
Телефоны появились тоже на моей памяти, приблизительно в 70-х годах.
Помню в Екатеринодаре (я был еще гимназистом) появился бродячий музей, в котором показывались разные редкости. Так вот, в этом музее показывался, как новость, телефон. Телефонные аппараты были поставлены в соседних комнатах и владелец музея, иностранец, говорил в телефон в одной из комнат, а посетители слушали в трубку в другой, причем он так громко говорил: «Гур-р-ра Катриндар!» (т.е. ура Екатеринодар!), что было слышно и без телефона.
Мы — гимназисты над этим потешались и потом, в классах, перекликались: «Гура Катриндар!».
В непродолжительном времени появились и граммофоны.
Синема (тогда они называли кинематографы) появились тоже в конце прошлого, XIX века. В первое время синематографические картины показывались в театрах, в конце спектакля. Помню, впервые я видел такую картину в Москве, в театре Корша показывали уличную жизнь Москвы: ездят извозчики, ломовики, водоводы, масса пешеходов. Интересно — ибо новость.
(продолжение следует)
1962г.
№19
Мащенко С. М.
«Отрывок воспоминаний»
стр.19-21
В воскресенье мы спали на полчаса больше. Звонок на вставание давался в 7 часов. После утренней молитвы и чаю, мы — младшие переодевались в праздничные мундиры (старшие одевали их с утра) и шли в церковь, которая находилась рядом с пансионом, к обедне, которая начиналась в 9 часов утра и продолжалась с час.
После церкви все переодевались в будничные мундиры и до завтрака было свободное время. После завтрака уходили в отпуск до 4-х часов дня, те кто имели родственников или хороших знакомых, которые просили гимназическое начальство заранее отпустить к ним по воскресениям того или другого пансионера. Нас же, остальных, засаживали заниматься уроками с 1 час до 3-х, т.е. до обеда.
Послеобеденное время воскресения не отличалось от повседневного обихода. Впрочем, по воскресениям и праздникам, в промежуток между завтраком и обедом нас водили в хорошую погоду весною и осенью гулять в городской сад или к морю. Кроме этих праздничных прогулок, когда становилось совсем тепло, нас ежедневно водили к морю купаться. Чтобы выкроить для этого время вечерние занятия кончали на полчаса раньше; живо собирались, строились в ряды и скорым маршем шли купаться к пристани. Кто не умел плавать, те раздевались на берегу; умевшие же плавать (и «смельчаки») шли на пристань, там раздевались и прыгали с пристани в воду «солдатом» — руки по швам и ноги вместе. Я был всегда в числе последних. Долго купаться не позволяли, чтобы возвращаться к чаю и молитве. Возвращались в 8 - 8 30 часов, пили чай, вскоре молитва и спать.
Жизнь в пансионе была монотонная, однообразная, как и всякая трудовая жизнь.
После звонка в 4 ч. на занятия, все собирались в пансион и усаживались каждый на свое место, но не сразу, а проходило 10-15 минут пока все усаживались — нужно пойти к воспитателю и попросить, то перо, то карандаш, то бумаги на тетрадь. Тогда готовых тетрадей еще не было, а мы их сами сшивали из 3-х листов писчей бумаги в тетради и разграфливали их.
Перья тогда еще были гусиные, их надо очинить или попросить кого-нибудь, чтобы очинил. Впрочем, вскоре, через год-два появились стальные перья — это было уже проще.
Раз начинались занятия, запрещалось разговаривать и переходить с места на место и т.п. В комнате стоял тихий общий гул (многие ученики учили уроки вслух) не мешавший, впрочем, заниматься. Под этот общий шум можно было перекинуться словом с соседом. Так как это строго воспрещалось, то воспитатели следили и иного замечали в этом, наказывали: ставили к стенке, ставили на колени, оставляли без чаю, а за большие шалости — без обеда на следующий день.
Когда темнело, то приносили и расставляли на столах зажженные стеариновые свечи — по 2 свечи на стол, за которым сидело 10 учеников — по пять с каждой стороны.
Года через два-три в Ейске появился керосин и у нас, в пансионе, повесили керосиновые лампы, по одной над столом. Это был уже большой прогресс.
Электрическое освещение появилось уже гораздо позже.
Впервые я увидел электричество в Москве, в 1882 году, когда по окончании гимназии я приехал в университет в августе месяце.
В то время только что был освящен величественный и красивейший храм Христа Спасителя. На площади-сквере около него были установлены электрические фонари, но не с лампочками накаливания, как теперь устраивается электрическое освещение, а в форме дуговых свечей (два стержня из угля, через которые проходил ток).
Остальная же Москва освещалась газом (как улицы, так и помещения).
К сожалению, большевики разрушили этот храм.
Раз зашла речь об усовершенствованиях и изобретениях, которые появились в течение моей долгой жизни, так сказать, на моей памяти, я отмечу некоторые из них.
Как я уже сказал, я начал учиться писать гусиным пером; затем появились стальные перья, а потом и пишущие машинки. Эти, последние, появились, приблизительно, в 80-х годах, когда я был еще студентом.
Освещались мы (в станицах) сначала «каганцом»: в черепок помещали жгутик из тряпки — «гнит», наливали постного масла или топленого сала и зажигали. «Лучин» я не помню: по крайней мере у нас в станице их не было. После «каганцов» появились сальные свечи. Они были в продаже, но многие делали их сами. Я помню, у нас была форма для сальных свечей. Это две спаянные железные трубки, в которые вставляли фитиль и наливали расплавленное сало, а по охлаждении, вынимали сальные свечи. Эти свечи давали мало света, но больше чем каганы, заплывали салом, быстро сгорали, и нужно было, то и дело, снимать особыми ножницами сгоревший фитиль, иначе свечи освещали очень слабо.
Появление стеариновых свечей уже было большим шагом вперед.
В 70-х годах у нас появились керосиновые лампы, сначала примитивные, коптящие, а затем с усовершенствованными горелками, дававшими яркий, ровный свет. Дальше — появилось электрическое освещение, о чем я уже упоминал выше.
Велосипеды появились у нас в 70-х годах прошлого столетия.
Первым велосипедистом в Екатеринодаре был наш учитель латинского языка, который приобрел велосипеды для себя и для своей жены. Эти супруги разъезжали по городу на своих самокатах, вызывали удивление встречных и улюлюканье хулиганов.
В станицах первые велосипедисты вызывали бросание в них мальчиками камней и палок и погоню множества собак.
Автомобили появились уже в 90-х годах. Первым автомобилистом в Екатеринодаре был владелец маслобойного завода, армянин Аведов.
Электрические трамваи вошли в обиход в конце прошлого века. У нас, в Екатеринодаре, построили его в 1899 г.
В первый раз я увидел миниатюрный электрический трамвай в Москве, когда приехал туда в университет в 1882 году. Тогда в Москве была художественно-промышленная выставка, на территории которой ходили маленькие «вуатюрки» по проложенным рельсам.
Это было новостью.
Телефоны появились тоже на моей памяти, приблизительно в 70-х годах.
Помню в Екатеринодаре (я был еще гимназистом) появился бродячий музей, в котором показывались разные редкости. Так вот, в этом музее показывался, как новость, телефон. Телефонные аппараты были поставлены в соседних комнатах и владелец музея, иностранец, говорил в телефон в одной из комнат, а посетители слушали в трубку в другой, причем он так громко говорил: «Гур-р-ра Катриндар!» (т.е. ура Екатеринодар!), что было слышно и без телефона.
Мы — гимназисты над этим потешались и потом, в классах, перекликались: «Гура Катриндар!».
В непродолжительном времени появились и граммофоны.
Синема (тогда они называли кинематографы) появились тоже в конце прошлого, XIX века. В первое время синематографические картины показывались в театрах, в конце спектакля. Помню, впервые я видел такую картину в Москве, в театре Корша показывали уличную жизнь Москвы: ездят извозчики, ломовики, водоводы, масса пешеходов. Интересно — ибо новость.
(продолжение следует)
Комментариев нет:
Отправить комментарий