Кубанский исторический и литературный сборник
1962г.
№19
Мащенко С. М.
«Отрывок воспоминаний»
стр.17-19
К вечеру приехали в Каневскую. Это тоже большая, богатая станица с красивою каменною церковью.
По выезде утром из Каневской, вблизи, как от Брюховецкой Переясловка, показалась станица Стародеревянковская.
Эти станицы также близко друг от друга расположены и разделяются только низовьем реки Челбасы, с несколькими гатями и греблями через ерики и рукава, с большою греблею через самую р. Челбасы.
После Стародеревянковской большое степное пространство, верст на 40-50 до станицы Новодеревянковской.
На всем этом пространстве реже встречаются группы деревьев и лишь издали были видны несколько хуторов, а то все степь, степь беспредельная, покрытая густою травою да зарослями терновника. Ближе к обеим этим станицам встречались отары овец и стада скота.
Еще тогда я обратил внимание на странное расположение Новодеревянковской. Она стоит в глубокой лощине на реке Албаши.
Станицы видно не было, но, недоезжая ее, издали были видны, стоявшие на возвышенности, машущие своими крыльями, ветряки. И уже подъехав к самому спуску к реке, мы, как на ладони, увидели станицу.
Меня поразило, что в станице тогда не было никакой растительности, лишь кое-где виднелись 2-3 деревца, а то голые хаты.
После Новодеревянковской мы поехали прямо на Ейск, оставив вправо станицу Новощербиновскую.
Пришлось проехать большое расстояние, примерно около 50-ти верст.
По пути переночевали на каком-то хуторе.
На следующий день показался Ейск: множество ветряных мельниц, две церкви (Собор и Николаевская церковь) и справа Ейский лиман.
Я впервые увидел море (лиман).
Был серый, прохладный день; дул сильный ветер.
Мы долго ехали понад лиманом.
Тут я впервые увидел, как мальчишки пускали бумажного змея. Впервые видел на лимане парусные лодки.
Проехали сады, въехали в город. С раскрытым от удивления ртом, я смотрел на каменные постройки, двухэтажные дома, торговые ряды.
Проехали площадь Николаевской церкви и остановились на каком-то постоялом дворе.
На другой день мать повела меня в гимназию. Встречи со своим братом Дмитрием я не помню.
Помню, мать привела меня к директору. Он велел нам пойти к гардеробщику и переодеться в казенное, а из моей одежды велел оставить сапоги (они были новые).
Директором тогда был армянин Терзиев — большой «хапуга». Наживался он на нашей пище и одежде. Поэтому он оставил и мои сапоги. Тогда я этого еще не понимал.
Переодели меня в казенную одежду. Мать простилась со мною, при этом, конечно, я всплакнул, и ушла. При этом был и Дмитрий. Он утешал меня, что плакать не надо, что у меня будет много товарищей.
Меня обступили мальчишки.
— Новичок! Новичок!..
Расспрашивали меня, я очень дичился.
Впрочем, меня не «цукали», как новичка, вероятно потому, что у меня был старший брат, который мог заступиться.
Дали мне место в «пансионе»; вечером отвели койку в спальне.
Пансионом называлась большая зала в два света, во 2-ом этаже.
Посредине ее (по длине) была каменная перегородка, с двумя широкими проходами по краям, соединявшими обе части пансиона. В ней же были устроены печи для обогревания. В обеих половинах залы поставлены столы с ящиками для каждого ученика. Здесь мы проводили внеклассное время, приготовляли уроки, читали, играли. Для старших классов (7-го и 8-го) была небольшая смежная комната с одним столом на 8-10 человек. Тогда в этих классах было небольшое число учеников-пансионеров. В этих классах были и приходящие.
Теперь наступила для меня новая жизнь пансионера Кубанской войсковой гимназии.
Порядок дня был таков: в 6 30 утра нас будил звонок; мы вставали, одевались, умывались; в 7 часов общая молитва в пансионе; после нее спускались вниз в столовую к утреннему чаю.
Столовая была в 1-м этаже, под пансионом, — такая же в два света зала, как и пансион, с перегородкою по длине, как и в пансионе, с несколькими проходами. В одной половине были обеденные столы со скамьями, а другая была пустая — это был рекреационный зал.
Сейчас же после чаю усаживали нас в пансионе для занятий — повторять и заучивать уроки.
В 8 30 часов утра звонок и мы расходились по классам.
В 9 часов начинались уроки.
В 12 часов большая перемена и завтрак.
В 12 30 вновь классы и до 13 30 - 14 30 часов.
Мы подготовишки и приготовишки оканчивали классные занятия в 12 часов, и остальное время проводили на дворе или в пансионе.
В 3 часа обед.
В 4 часа усаживали нас на вечерние занятия для приготовления уроков.
Через полтора часа в 5 30 час. перемена на полчаса.
В 6 часов опять занятия до 7 30 часов.
Нас — подготовишек и приготовишек воспитатели отпускали раньше (в 6 30 часов) и мы шли в рекреационную залу играть в «альчики», гонять «дзигу» (волчок) и пр.
В 7 30 вечерний чай.
И утренний и вечерний чаи состояли из стакана сладкого чаю полугорячего и 1/2 франзоли (французской булки). Завтрак из одного мясного блюда (обыкновенно рубленые котлеты). Обед из трех блюд: борща или супа, мясного блюда (жаренного) и сладкого. По воскресениям и другим праздникам давали к супу довольно большой мясной пирожок.
После вечернего чаю до 9-ти часов свободное время.
В 9 часов вечерняя молитва и спать. Старшие ученики (6, 7 и 8 классов) могли оставаться в пансионе до 10 часов.
По субботам вечерних занятий не было. Вскоре после обеда мы, по звонку отправлялись в гардеробную и переодевались в праздничные мундирчики.
В 5 часов вечера, по звонку, строились в пары и шли в церковь ко всенощной. Продолжалась она час с небольшим, и по окончании мы опять переодевались в старые мундиры (чтобы не запачкать или не разорвать праздничных). Старшие ученики оставались в праздничных мундирах до вечера.
После всенощной до чаю оставалось полтора часа, мы были свободны для игр, чтения и пр. Впрочем, некоторые (противные) воспитатели, не любившие детского шума-гама, усаживали нас в этот промежуток на час за вечерние занятия. Мы роптали и нехотя усаживались; затем, как всегда, вечерний чай, свободное время на час-полтора, молитва и спать.
1962г.
№19
Мащенко С. М.
«Отрывок воспоминаний»
стр.17-19
К вечеру приехали в Каневскую. Это тоже большая, богатая станица с красивою каменною церковью.
По выезде утром из Каневской, вблизи, как от Брюховецкой Переясловка, показалась станица Стародеревянковская.
Эти станицы также близко друг от друга расположены и разделяются только низовьем реки Челбасы, с несколькими гатями и греблями через ерики и рукава, с большою греблею через самую р. Челбасы.
После Стародеревянковской большое степное пространство, верст на 40-50 до станицы Новодеревянковской.
На всем этом пространстве реже встречаются группы деревьев и лишь издали были видны несколько хуторов, а то все степь, степь беспредельная, покрытая густою травою да зарослями терновника. Ближе к обеим этим станицам встречались отары овец и стада скота.
Еще тогда я обратил внимание на странное расположение Новодеревянковской. Она стоит в глубокой лощине на реке Албаши.
Станицы видно не было, но, недоезжая ее, издали были видны, стоявшие на возвышенности, машущие своими крыльями, ветряки. И уже подъехав к самому спуску к реке, мы, как на ладони, увидели станицу.
Меня поразило, что в станице тогда не было никакой растительности, лишь кое-где виднелись 2-3 деревца, а то голые хаты.
После Новодеревянковской мы поехали прямо на Ейск, оставив вправо станицу Новощербиновскую.
Пришлось проехать большое расстояние, примерно около 50-ти верст.
По пути переночевали на каком-то хуторе.
На следующий день показался Ейск: множество ветряных мельниц, две церкви (Собор и Николаевская церковь) и справа Ейский лиман.
Я впервые увидел море (лиман).
Был серый, прохладный день; дул сильный ветер.
Мы долго ехали понад лиманом.
Тут я впервые увидел, как мальчишки пускали бумажного змея. Впервые видел на лимане парусные лодки.
Проехали сады, въехали в город. С раскрытым от удивления ртом, я смотрел на каменные постройки, двухэтажные дома, торговые ряды.
Проехали площадь Николаевской церкви и остановились на каком-то постоялом дворе.
На другой день мать повела меня в гимназию. Встречи со своим братом Дмитрием я не помню.
Помню, мать привела меня к директору. Он велел нам пойти к гардеробщику и переодеться в казенное, а из моей одежды велел оставить сапоги (они были новые).
Директором тогда был армянин Терзиев — большой «хапуга». Наживался он на нашей пище и одежде. Поэтому он оставил и мои сапоги. Тогда я этого еще не понимал.
Переодели меня в казенную одежду. Мать простилась со мною, при этом, конечно, я всплакнул, и ушла. При этом был и Дмитрий. Он утешал меня, что плакать не надо, что у меня будет много товарищей.
Меня обступили мальчишки.
— Новичок! Новичок!..
Расспрашивали меня, я очень дичился.
Впрочем, меня не «цукали», как новичка, вероятно потому, что у меня был старший брат, который мог заступиться.
Дали мне место в «пансионе»; вечером отвели койку в спальне.
Пансионом называлась большая зала в два света, во 2-ом этаже.
Посредине ее (по длине) была каменная перегородка, с двумя широкими проходами по краям, соединявшими обе части пансиона. В ней же были устроены печи для обогревания. В обеих половинах залы поставлены столы с ящиками для каждого ученика. Здесь мы проводили внеклассное время, приготовляли уроки, читали, играли. Для старших классов (7-го и 8-го) была небольшая смежная комната с одним столом на 8-10 человек. Тогда в этих классах было небольшое число учеников-пансионеров. В этих классах были и приходящие.
Теперь наступила для меня новая жизнь пансионера Кубанской войсковой гимназии.
Порядок дня был таков: в 6 30 утра нас будил звонок; мы вставали, одевались, умывались; в 7 часов общая молитва в пансионе; после нее спускались вниз в столовую к утреннему чаю.
Столовая была в 1-м этаже, под пансионом, — такая же в два света зала, как и пансион, с перегородкою по длине, как и в пансионе, с несколькими проходами. В одной половине были обеденные столы со скамьями, а другая была пустая — это был рекреационный зал.
Сейчас же после чаю усаживали нас в пансионе для занятий — повторять и заучивать уроки.
В 8 30 часов утра звонок и мы расходились по классам.
В 9 часов начинались уроки.
В 12 часов большая перемена и завтрак.
В 12 30 вновь классы и до 13 30 - 14 30 часов.
Мы подготовишки и приготовишки оканчивали классные занятия в 12 часов, и остальное время проводили на дворе или в пансионе.
В 3 часа обед.
В 4 часа усаживали нас на вечерние занятия для приготовления уроков.
Через полтора часа в 5 30 час. перемена на полчаса.
В 6 часов опять занятия до 7 30 часов.
Нас — подготовишек и приготовишек воспитатели отпускали раньше (в 6 30 часов) и мы шли в рекреационную залу играть в «альчики», гонять «дзигу» (волчок) и пр.
В 7 30 вечерний чай.
И утренний и вечерний чаи состояли из стакана сладкого чаю полугорячего и 1/2 франзоли (французской булки). Завтрак из одного мясного блюда (обыкновенно рубленые котлеты). Обед из трех блюд: борща или супа, мясного блюда (жаренного) и сладкого. По воскресениям и другим праздникам давали к супу довольно большой мясной пирожок.
После вечернего чаю до 9-ти часов свободное время.
В 9 часов вечерняя молитва и спать. Старшие ученики (6, 7 и 8 классов) могли оставаться в пансионе до 10 часов.
По субботам вечерних занятий не было. Вскоре после обеда мы, по звонку отправлялись в гардеробную и переодевались в праздничные мундирчики.
В 5 часов вечера, по звонку, строились в пары и шли в церковь ко всенощной. Продолжалась она час с небольшим, и по окончании мы опять переодевались в старые мундиры (чтобы не запачкать или не разорвать праздничных). Старшие ученики оставались в праздничных мундирах до вечера.
После всенощной до чаю оставалось полтора часа, мы были свободны для игр, чтения и пр. Впрочем, некоторые (противные) воспитатели, не любившие детского шума-гама, усаживали нас в этот промежуток на час за вечерние занятия. Мы роптали и нехотя усаживались; затем, как всегда, вечерний чай, свободное время на час-полтора, молитва и спать.
Комментариев нет:
Отправить комментарий