вторник, 26 января 2021 г.

 

Щербина Ф.А.


                           Пережитое, передуманное и осуществленное

                                                     Том 4

                                               Краснодар, 2014

                           Факты казачьей идеологии и творчества

                        Памяти мучеников и страдальцев казачества


Стр. 372-376

 

Три дня и три ночи черноморцы раздумывали, спорили при обсуждении всех этих вопросов и подавляющим большинством голосов, против четырёх или пяти, решили объединить казачьи территории, а запасные земли войсковых участков на Кугоее и вблизи города Ейска передать кубанцам на условии обмена одной десятины пашни на три десятины леса в горах. За черноморцами пошли и линейцы. В таком смысле было составлено и общее постановление всей Рады, которое за подписью её председателя и было утверждено Николаем II. Это было Высочайшее повеление, или закон, утверждённый царём в небывалом в Российской империи порядке и от небывалого ещё законодательного учреждения – первой казачьей Рады на Кубани.

Опираясь на экономические мотивы при обсуждении деталей общего аграрного вопроса, я зорко следил за духовным настроением казаков, меряя его чисто моральными мерками, готовностью служить казачеству не только разумно, но и морально, и с удовольствием заметил, что многие из казаков руководились не столько экономическими расчётами и соображениями, сколько чисто этическими мотивами.

– Мы все братья-казаки и должны помогать друг другу. На что ж мы и казаки! – говорили они.

Неожиданное обстоятельство, как молния, осветило моральное настроение казаков, а вместе с тем и идеологию казачьей политики и этики.

В обширном помещении на четыреста с лишком присутствующих казаков я сидел на возвышении для президиума и усердно старался придать более краткую и ясную формулировку одному из постановлений.

У меня попросил слова есаул М. Я спросил его: «Вы по аграрному вопросу?» – и, не расслышав его ответа, разрешил ему говорить. Но при первых же словах говорившего я заметил сильное движение среди членов Рады. Вслушиваясь в речь говорившего, я уловил выражение «снять позорное пятно, наложенное на нас урупцами». В своё время в газетах было напечатано, что это было за «пятно». Первый Урупский казачий полк был послан из Кубани за пределы для усмирения мирного населения. Казаки, придя на место и узнав, что им предстоит так называемая «экзекуция» мирного населения, решительно отказались чинить расправу. Убеждения командира полка не подействовали на взволнованный полк. Скинув полковых офицеров и полковника, казаки выбрали урядника Курганова командиром и в полном составе двинулись со знаменем и значками обратно на Кубань. В Екатеринодаре были сданы в арсенал знамя и предметы полкового хозяйства, а сами казаки отправились по домам в станицы. Это был необычайный скандал, за который обыкновенно жестоко наказывали и расстреливали виновников, но на этот раз наказание было применено слабое, а сам Курганов был приговорён к высылке в Сибирь.

Поняв, в чём состояло предложение есаула и почему этим предложением были взволнованы так сильно казаки, я нашёл выход в своей глухоте и, поднявшись с председательского места, громко спросил:

– Слышали вы, господа депутаты, что предлагает есаул М.?

– Слышали, слышали! – буквально заревели члены Рады, и во многих местах замелькали жесты со сжатыми кулаками.

– Он, – продолжаю я при воцарившемся молчании, – предлагает выбрать делегацию из среды членов Рады и послать её в Петербург к государю просить о прощении урупцев как лучших у нас казаков!

Эффект получился поразительный. Со всех сторон раздались крики:

– Верно, верно! Послать такую делегацию!

А растерявшийся есаул Христом Богом клялся, что он ничего подобного не предлагал и что господин председатель ослышался. Но в это время раздался звонок, и по телефону послышалось приказание из атаманского дворца, чтобы туда немедленно явился председатель Рады.

Я отправился во дворец, но не застал атамана Михайлова. «Дежурил», то есть следил за прениями Рады, старший помощник атамана М.П. Бабич, генерал-черноморец.

– Что там у вас случилось? – спрашивает он меня. – Требуется Раду закрывать?

Я коротко рассказал о казусе и как казаки настроены, заключив словами:

– Закрывать Рады ни в коем случае нельзя.

И на вопрос Бабича, что же следует сделать, я, будучи с ним в хороших отношениях, предложил прекратить дело домашним способом, который состоял в том, что кучку офицеров, откуда вышел есаул с их предложением, я «проберу» отечески, как председатель, а с членов Рады возьму честное слово, что никто из них не откроет рта и никому ни одного звука не выпустить об этом происшествии.

– На казаков я надеюсь, – заметил со своей стороны заступающий место атамана. – Идите с Богом и устраивайте всё по-домашнему.

Входя в прихожую того помещения, в котором заседала Рада, я наткнулся на есаула, который, видимо, был уже в «переделке» казаков.

– Что, наделал делов! – шутя заметил я ему.

Ломая руки, есаул заклинал меня защитить его от казаков.

– Они разорвут меня на клочки, – говорил он. – Ей-Богу, не я выдумал это предложение, а полковник К. Он меня и заставил внести предложение, чтобы заставить Раду сразу принять его, пока казаки не одумаются.

В этот момент нахлынули казаки, и все отправились в зал. Я остановился на середине зала заседаний и попросил членов Рады окружить меня по казачьему обыкновению.

– Мы будем, – обратился я к присутствующим, – совещаться по-казацки, и всё, что вы услышите от меня и что мы решим, должно остаться в глубокой тайне. Атаман предупредил меня как председателя, что государь приказал ему, чтобы Рада занималась только земельным вопросом, и если она коснётся других вопросов, то должна быть немедленно закрыта. Но давайте подумаем, что нам делать. Я ничего не имею, по долгу совести, чтобы осуществить предложение есаула М. в моей переделке, то есть избрать делегацию из членов Рады к государю с просьбой об освобождении от наказания урупцев, но, думаю, эта делегация вряд ли доедет до Петербурга, а если и доедет, то очутится потом не в Екатеринодаре, а в ссылке. Я знаком с ссылками и присоединюсь к делегации, чтобы разделить её участь, а вы подумайте об этом. Но тогда наши земельные дела, которые так успешно слагаются, рухнут; их решать будем не мы, а чиновники, и не так, как мы понимаем и желали бы осуществить, да и сама Рада будет погребена. Это один исход из нашего теперешнего положения. Возможен и другой, если мы сохраним наш казус в тайне, так, чтобы никто не знал о нём, а когда кто-нибудь узнает, то скажем, что ничего подобного не было. Тогда мы можем продолжать заседание Рады и доведём дело до благополучного конца. Итак, выбирайте один из двух исходов: или делегацию с вероятной ссылкой, или тайну, и за дело.

В ту же минуту со всех сторон раздались дружные крики:

– За дело! За дело!

Инцидент был исчерпан. Я хотел было прочитать нотацию кучке офицеров, но увидел одного опростоволосившегося есаула.

– А где же полковник К.? – спрашиваю я его.

– Утик! – ответил при общем хохоте один из казаков. Казус воочию убедил меня в высоком духовном настроении казаков. То, что в виде намёков мелькало при случайных разговорах о необходимости единения казачьих войск, то – правда, в малом масштабе и при благоприятных условиях близкого сожительства – свершилось на Кубани удачно и без особых затруднений в области вопросов такого большого калибра, как аграрный вопрос. И моральный подъём был ясен: казаки в массе Рады остались на стороне тех своих собратьев, которые под риском ссылки или даже смерти не захотели нести казачью службу для насильственных расправ и кровавых экзекуций над мирным населением, а не тех, кто считал «позорным пятном» такой гуманный протест против насилий и соблазнительного мародёрства.

Это был не единственный случай в таком роде на Кубани за дореволюционный период переживания его Россией, но я не буду останавливаться на других, а приведу одно из характернейших последствий от работ первой Рады на Кубани для освещения не казачьей морали, а казачьего творчества.

Комментариев нет:

Отправить комментарий