Кубанский исторический и литературный сборник
1962г.
№15
Мащенко С. М.
«Отрывок воспоминаний»
стр.21-22
Станица Динская во время дошкольного моего детства была сравнительно небольшая, населенная почти исключительно казаками и все знали друг друга. Даже я, будучи мальчиком, знал очень многих по фамилиям. Нужно сказать, что меня отвезли в гимназию, когда мне было почти 11 лет, так что я уже мог наблюдать и осмысливать многие стороны станичной жизни.
Бывало, сидишь на заборе и смотришь, что происходит на площади, кто проходит мимо и считаешь: «Это прошел Рогач, это Винник, Степанченко, Бошка, Бут и т.д. и т.д.» Это бывало летом; зимою не будешь стоять у забора — холодно.
Летом в будни станица пустынна, безлюдна: все в степи на работах. По воскресениям же и праздникам станица преображалась.
Уже с раннего утра площадь покрывалась кибитками косарей, подводами приехавших к обедне хуторян, возами немногочисленных торговцев-казаков, привезших продавать рыбу (были специальные рыболовы), яблоки, арбузы, мед и т.п. Тогда базаров еще не было, не было и базарной площади.
На церковной площади по воскресениям и праздникам была масса народу, и стоял гомон человеческих голосов.
В 7-8 часов утра начинают звонить к обедне.
Первый удар колокола не вызывает никакой реакции, при втором только немногие снимают шапки и крестятся. С третьим же ударом вся площадь обнажает головы и усиленно крестятся.
Объясняется это существовавшей тогда поговорко-поверием: «Первый звон чортам, другий панам, а третий нам».
Очевидно, в силу этого и крестились только после третьего удара колокола.
Начинается служба. Народу на площади стало меньше: многие ушли в церковь. Церковь тогда была небольшой, всех вместить не могла и многие оставались в ограде.
По окончании обедни все торопились домой обедать (ибо с утра до окончании обедни есть не полагалось).
Приезжие хуторяне поспешно запрягали лошадей или быков и тоже уезжали. На площади оставались только подводы торговцев да кибитки косарей (это в мае - июне). Многие хуторяне тут же нанимали косарей и увозили их с собою. Площадь совсем пустела и только в часа 3-4 (во время косовицы) появлялись хозяева-казаки нанимать косарей, и на площади опять наступало оживление.
Но зато станица оживала: часов с 12-13 на разных сторонах станицы стали слышаться хоры «дивчат» и «парубков».
После обеда (в праздники) старики ложились спать («отдохнуть»), а молодежь выходила на улицу, составлялись группы и образовывались хоры.
Замечательно, что когда парубки и дивчата сходились вместе, никогда вместе не пели. Всегда дивчата пели женским хором свои песни, а парубки мужским — свои.
Я очень любил слушать эти песни. Они слышались то вблизи, то вдали; то приближались, то удалялись; то дивчат, то парубоцкие. Летом эти песни раздавались по субботам вечером, когда молодежь приезжала со степи и по воскресениям днем. Целую же неделю станица была мертва, только раздавался лай собак по вечерам. Певучая же молодежь была в степи и приезжала только в субботу. Осенью же, зимою и раннею весною песни раздавались по станице ежедневно с сумерек до позднего вечера.
С наступлением сумерек, где-нибудь вдали, запел мужской голос. Это парубок, раньше повечерявший и управившийся с хозяйством, вышел гулять на улицу. Вскоре к этому голосу присоединился другой, и поют уже вдвоем — это тоже управившийся по хозяйству парубок вышел погулять; затем третий, четвертый... и через какие-нибудь полчаса уже поет целый хор парубков. Также образуются и женские хоры. Эти гуляния по станице назывались просто «улица».
«Улица спива», «ходить на улицу» — значит участвовать в этих гуляниях.
Этим определялся даже возраст парня или девушки. «Вин (или «вона») уже ходе на улицю» — это значит, что парню 15-16 лет, а дивчине 14-15.
(продолжение следует)