1-я часть
журнал «Родная Кубань»
2013
№ 3
стр.14-17
Федор Головко
«Нет ничего милее»
глава «В гостях у деда Шкарупы»

Дед Шкарупа, коренной казак ст. Роговской, участник турецкой войны 1877-1878 гг., жил отдельным хутором в 10-12 верстах от станицы на р. Кирпили. Окруженный семьей из сыновей, невесток и внуков, он чувствовал себя на хуторе «удельным князем». В станице пользовался всеобщим почетом и уважением, особенно среди молодежи. Георгиевский кавалер с крестом и медалями, в общественных местах всегда в чекмене, с кинжалом на поясе, бритый подбородок с подусниками, отрывистая речь с постоянной вставкой «Боже, царя храни» — все это выделяло его из общей казачьей массы, а иногородние даже побаивались и заблаговременно снимали шапки. Попробовал бы кто-нибудь из них назвать его в глаза «куркулем» — сразу получил бы «крещение» палкой! Одним словом, дед был
«сурьезный»... Большую дружбу он водил с нашим старшим писарем, через которого мы и получили приглашение поохотиться на диких уток в его владениях. Не раздумывая долго, захватили мы несколько бутылок с «красной головкой», сладкого вина для хозяек, сластей для детворы, специально для деда «турецкого» табаку Асмолова и на общественных тройках покатились на хутор. Собственно, настоящих охотников было три-четыре, а остальные увязались просто ради развлечения. В числе первых, в первую голову считался уже известный нам Макарыч, за ним шел часовых дел мастер Шевченко, потом писарь. Я хотя и был с ружьем, но в серьезный расчет не входил — вместо охотничьих сапог имел на ногах «щтиблеты».
Еще далеко, при въезде на хутор, нас встретила стая собак и атаковала тройки. Каких пород и расцветок тут не было... И волкодав, и медальон, и хорт, и просто «серкорябко»...
У того уши были обрезаны, чтоб лучше слышал, тот без хвоста, а тот без одного глаза — по-видимому лишился в «жарком бою». Навстречу вышел сам хозяин и прежде всего цепком разогнал собак, а особо ретивых и «почествовал»...
Ну, конечно, ради гостей он был при полном параде. Из хат высыпали домочадцы и бросились распрягать лошадей. Детишки прятали свои мордочки в юбки матерей, стесняясь новых людей, но мы пряниками быстро их расположили в свою пользу. Две-три хаты, сараи, базы, стога сена и скирды соломы, обросшие крапивой и лопухами, где усердно греблись куры, составляли поселение деда. Тут же, недалеко, важный индюк, распустив хвост и крылья, производил сотенное ученье своим подчиненным: он им что-то командовал, а они дружно отвечали. Гусак, шипя на всех и поминутно оборачиваясь, вел свое стадо гусынь от воды, ему вслед на почтительном расстоянии следовали, переваливаясь, домашние утки. На заборе сушились вентера и сети для ловли рыбы и раков. Вокруг хутора слышались мычание скота и блеяние овец. «Богат и славен Кочубей — его поля необозримы...» («Полтава» Пушкина).
Любезный хозяин поздоровался со всеми за руку, пригласил в горницу, и уже начал было хлопотать насчет закуски «с дороги», но Макарыч категорически запротестовал: надо было спешить на тягу (перелет). Все же несколько минут для приличия мы провели в горнице деда.
Просторная комната, в углу образа с лампадой под ними, вдоль выбеленных стен лавки, на стенах масса фотографий с портретами государей и генералов. Тут и Скобелев на белом коне, и Гурко и Куропаткин — сподвижники деда по турецкой войне. Стол, кровать с перинами и подушками, пол, вымазанный глиной и застланный домоткаными дорожками, — это все, что осталось в памяти.
 — Ну, ни пера вам... ни пуху... — сказал дед, — а я тут дома чего-нибудь настреляю...
Мы все гурьбой отправились на рукав реки, заросший кугой и камышом. «Настоящие» охотники полезли в неглубокую воду и заняли места. Я из-за «щтиблет» остался на суше, остальные расположились на лужку, весело разговаривая и покуривая. Макарыч несколько раз погрозил им двустволкой — на охоте он священнодействовал. Со свистом пронеслось несколько одиночных уток, за ними последовали цепочки, раздались выстрелы...

(продолжение следует)