Кубанские Войсковые Ведомости

№ 12

24 марта 1867 год

стр. 48

Антон Ржондковский

 

Из-за Кубани

 

Переправившись через реку Кубань, взорам нашим открывается восхитительная картина. Вдали виднеются горы, расположенные уступами на юг, вплоть до главного хребта, местами покрытого снегом. Засмотревшись на прелести поэтической картины, незаметно доедешь до дамбы — той прозаической дамбы, которая заслуженно славится своею непроходимою грязью. Вы с досадой слазите с повозки и путешествуете пешком, по колено в грязи:

Воспой-ка ручейки тогда,

Как в сапогах журчит вода.

Проехав дамбу, вы взбираетесь на горку, откуда пред вами раскинулся Энемский аул, с известной характерностью горских аулов, с толпой оборванных черкесенков, горянками, идущими по воду в живописных костюмах, с раскланивающимися любезно: Гасанами, Ахметами и различными представителями Бжедуховского племени.

Проехав аул, глаз теряется в беспредельном пространстве плоскости, перерезанной то пролесками, то горными речками и изукрашенной радужными цветами богатой Кавказской флоры. С обеих сторон дороги рассыпаны в живописном порядке мириады стогов сена, накошенного жителями окрестных станиц; изредка виднеются, притаившись в овражке либо рощице, хуторки переселенцев-казаков, с пасущимися стадами: овец, скота и очень редко косяками коней, более зажиточных обывателей:

Стада баранов и коров,

Весной — чрез лужи переправы,

Зимой — бугры твоих снегов.

Кстати о переправах. Путешественник, переехавший через Кубань, должен торопиться переехать через реку Шебш, а если едет на берег Черного моря, то обязан спешить добраться до места при хорошей погоде, иначе здешние бешеные речки не дадут ему доехать далее станицы Ново-Дмитриевской, где он должен сидеть и ждать погоды, если не пожелает возвратиться в город Екатеринодар.

Но Боже избави переправиться через реку Шебш. Тогда придется просидеть в укреплении Григорьевском — грязь непроходимая, от которой не спасают и часто теряются в грязи и те невиданной величины калоши, которые обыкновенно здесь делаются.

Для устройства мостов на Шебше и других горных речках, потребовались бы громаднейшие издержки, но и те едва ли довели бы до желаемой цели, так как лучшей для горных речек конструкции мост, висячий (или американский), переброшенный через реку Шебш у бывшего укрепления Дмитриевского, несмотря на значительную высоту свою — 4 сажени 2 аршина — вода постоянно сносила.

Мост этот в прежние годы починялся войсками, расположенными в окрестностях Шебша, средствами от правительства. Впоследствии, когда поселилась станица Ново-Дмитриевская, досмотр за ним возложен был на эту станицу; но периодически бушующий Шебш, разорял постоянные труды, мост не годиться и в настоящее время для проезда…

Разлив Шебша заставил меня прожить в станице Ново-Дмитриевской несколько дней; от нечего делать пошел я бродить по станице и случайно попал в станичную школу. Отрадное явление это произвело на меня самое приятное впечатление. Было 9 часов утра, самый разгар школьных занятий. Мальчики, числом около 30, были одеты довольно чисто, отвечали на вопросы бойко; многие из них знают наизусть имена всех членов императорской фамилии, знают, кто командующий войсками, его помощник, начальник штаба, командир полка, станичный начальник; все недурно читают, а некоторые и пишут.

Школа заинтересовала меня настолько, что я посетил ее и после обеда, и с удовольствием смотрел на гимнастические упражнения малюток, обещающих со временем стать ловкими и сильными казаками. (В станице, сообразно средств ее, устроена гимнастическая машина).

Станичные школы здешние, имеющиеся, как мне говорили, во всех станицах Псекупского полка, устроены на общественные деньги. В станице Ново-Дмитриевской для школы выстроен особенный дом с некоторыми удобствами; здесь учитель получает от общества по 90 рублей серебром в год, — сумма слишком ограниченная для того, чтобы этот просветитель юношества мог жить не только с удобствам, но чтобы он мог не нуждаться в необходимых припасах для обеденного стола и в приличной одежде, тем более, что по отзыву всех, встречаемых мною учителей станичных школ, здесь нет им никаких других источников к жизни; здесь не может быть ни частных уроков, ни подачек от родителей учащимся. А между тем обязанность учителя, вознаграждаемая микроскопическим содержанием, есть обязанность очень трудная: с каждым ребенком приходится заниматься отдельно, каждому указать, каждого учить; ибо в школу поступают дети, не имеющие понятия об азбуке.

В редкой станице найдется учитель, который бы мог преподавать что-нибудь выше элементарных наук, но по их содержанию и этого довольно. Учителя здешние — по большей части отставные юнкера и чины, вышедшие из армии по различным случаям. Бедность содержания не привлекает в станичные педагоги людей с большими сведениями; сюда поступают люди, которым некуда деться.

* * *

Известно, что большинство переселенцев, составивших Псекупский полк, состоит из казаков бывшего Черноморского и Кавказского Линейного Казачьих Войск. В настоящее время в любом фронте казачьей сотни трудно заметить тот отпечаток национальности, который прежде так резко бросался в глаза, при взгляде на черноморца и линейца.

Та же боевая выправка, та же ловкость в посадке на коня, та же акробатическая увертливость в джигитовке; все это так стройно слито, что не различишь — кто линеец, кто черноморец, кто оренбургский переселенец; причем не последнее место занимают русские переселенцы-мужички.

На станичных сходках, старики теперь не смотрят уже так враждебно, как прежде, на представителей разнохарактерного станичного населения; не подшучивают обоюдно над мнениями, высказанными по понятиям старого житья-бытья; каждое дельное мнение, клонящееся к общественной пользе, принимают в резон.

К сожалению, в некоторых станичных обществах не искоренилась еще вера в розги, хотя очень редко, но случается, что находятся субъекты, которые попадают под взмахи этого, давно забытого орудия, по приговору станичного судилища.

Справедливость требует однако же сказать, что к подобным мерам общества прибегают в крайности. Хотя некоторые старцы продолжают уверять, что в их время, пока розги и вообще наказания телесные были в употреблении, жилось лучше, во всем было больше порядка, однако же молодое поколение казаков сильно восстает против телесных карательных мер, и к чести станичного начальства нужно отнести то, что оно в этом случае стоит на стороне молодежи.

Местом станичных сходок бывает, обыкновенно, двор станичного правления, так как в самом здании, по многочисленности собрания, всем поместиться негде. Тут обслуживаются дела, касающиеся станицы; тут составляются договора, делаются выборы в общественные должности и тому подобное.

Миновалось то время, когда после общественных сходок, все собрание выпивало ведро, а то и два водки, тут же на месте, где вынесен приговор, и станичный forum оглашался нередко песней подкутившего казака.

Теперь этого нет, благодаря мерам, принятым начальством, хотя, говоря откровенно, после приговоров и вообще общественных сделок, из станичных членов редко кто идет домой, большинство отправляется в кабак, где приятель целовальник с нетерпением ожидает своих частых посетителей.

Кабак в станицах — место, где совершаются все частные дела между жителями, продает ли кто корову — пьют могорычи, мирятся ли враждующие стороны — запивают мировую; кабак в станице — страшный враг благосостояния и так небогатого переселенца.

Если у казака нет денег, целовальник и в долг поверит; он знает честную натуру простого человека; он знает, что казак продаст последнюю худобину, лишь бы не быть должником.

О других сторонах жизни переселенцев надеюсь поговорить после.