9-я часть
Кокунько П. И.
Наше прошлое
(Очерки)
Часть военная (дисциплина)
Уж на что безобидное существо — монашка (со сбором туда забрела), да и от той после нашли платья одни. Чем не «подвиг», чем не «геройство», воодушевившие поэта до такой степени, что от избытка сердца он посчитал нужным увековечить в песне такой случай.
Не много лучше было и в конных частях, занимавших пограничную линию с Персией и Азиатской Турцией. Правда, здесь до монашек дело не доходило, но армянские барашки соблазняли многих. Для приобретения этого лакомого блюда казаки придумали очень остроумный способ. На ночь армяне обыкновенно загоняли большие стада своих овец в плетеные сараи с плоской крышей, в которой для притока воздуха оставалась довольно большая дыра. Ночью человека 2 или 3 взбирались на крышу и через дыру затянутой петлей (арканом) выуживали барана по вкусу. Удобно и безопасно, так как петля затягивалась моментально, и животное не успевало и пикнуть. Для свиней же практиковался другой способ: на длинной, тонкой веревке привязывалась удочка, и пряталась в какую либо лакомую для свиньи пищу или фрукт. Проходя мимо стада свиней, «снаряд» этот бросался в их среду. Проглотившая такую приманку свинья сама собой бежала за человеком, державшим другой конец веревки, иногда на довольно значительном расстоянии от него (смотря по длине веревки), до самого поста, где, в конце концов, превращалась в колбасу, которой угощали и начальство, появлявшееся на посту.
Все жалобы на такие проделки оставались «без последствий», потому что никогда не удавалось открыть следов преступления и установить виновника. Если дело было на посту, то украденное скрывалось где-нибудь далеко от него; если же это было в лагере, то в одной из офицерских палаток, под кроватью обыкновенно у командира той же сотни, к которой принадлежали провинившиеся. Этим достигалось ослабление тщательности розыска, потому что каждый командир сотни боялся, чтобы виновник не был обнаружен в его сотне, что могло быть отнесено к слабости его надзора.
Вообще казаки были большие мастера «заметать следы». Бывший начальник одной из Кавказских казачьих дивизий генерал-лейтенант С. С. Леонов, сам донской казак, но служивший в гренадерском гусарском полку, рассказывал мне такой случай. Как-то раз прибежал к нему сильно взволнованный армянин и заявил, что казаки украли у него буйвола; подозрение пало на ближайший пост. Эти жалобы сильно надоели ему, и он вознамерился сам сделать обыск, с тем, чтобы примерно наказать виновных и положить предел такому безобразию. Обыск, разумеется, не дал никаких результатов, и дело затянулось бы, быть может, до случайного обнаружения преступления. Оно действительно скоро обнаружилось. Адъютант, бывший с ним на обыске, через некоторое время заявил, что нужно вызвать начальника поста, на котором производился обыск, для выяснения вопроса о получке постом патронов. Дело в том, что по справкам оказалось, что никаких патронов от полка, к которому принадлежал пост, не высылалось, а между тем он видел среди двора повозку, прикрытую брезентом, около которой стоял часовой и начальник поста заявил, что эго патроны, присланные полком для раздачи по постам. Пост был урядничий, небольшой. Вызвали начальника поста, из объяснений которого выяснилось следующее. Казаки поста действительно пригнали на пост буйвола, принадлежащего армянину, но так как скотина была большая, а сам хозяин поскакал с жалобой к начальству, то решили спрятать его живьем пока пройдет обыск.
«Ну, де його схоронити, таке велике» — объяснил урядник. Придумали поставить среди двора артельную повозку, связали буйвола, свалили его на повозку, прикрыли брезентом, поставили часового и сказали, что это патроны для раздачи по постам. «Вона худоба смырна, тилькы звяжи и робы, що хоч. Тилькы и труда було, покы звалылы його. Та тэпэр це дило поришилы мыром». На вопрос, каким же образом порешили, урядник добавил: «Та як побачилы, що гэнэрал дуже розгнивався, як робыв обыск, та й думаемо, а що, як узна, що його так здорово обманилы, та... то: страшно стало, що дило суда нэ мынэ. Погналы буйвола до армянына и сказалы, що ныбы мы найшлы його, як блудыв. Вирмэн обрадыв (бо у нэго тилькы одна пара и була була, а пора робоча), що дав нам за це баранчика, та ще й могрыч поставыв, та ще й прощения просыв, що обидыв нас. А для нас воно и краще — баранына куды смашниша буйволятыны»...
Генерал, получивший такой доклад от адъютанта, принялся хохотать до упаду, призвал начальника поста, дал ему 25 рублей за остроумную выдумку с предупреждением, чтобы впредь этого не было.
Таков был результат насаждения дисциплины. И это среди тех, у которых еще в старинные времена воровство считалось самым большим преступлением, которые сами были хозяева; среди тех, которые так чтили чужую собственность, что, бывало, всю Черноморию проедешь и не встретишь запертой хаты даже в отсутствии хозяев.
Да что же другое можно было ожидать, когда все было направлено к принижению, к полному пренебрежению человеческого достоинства. Не угодно ли такие факты. Загулял «веселой командир» в образе бригадного генерала, и в лагерях среди ночи, когда люди, утомленные дневной работой, спят крепким сном, вызывает полк на переднюю линейку, командует стать на колени, становится перед полком и сам на колени лицом к нему и, «воздев руце горе», начинает кощунственно громким голосом произносить молитвы с особенным пафосом, по окончании которых, иногда довольно долго длившихся, приказывает разойтись. Или еще лучше: такой же «веселой командир» полка, также вызывал полк, командовал: «ложись!» и по спинам людей танцевал лезгинку. И это не выдумка, а факт. И этих «веселых командиров» можно бы и по фамилиям назвать. Генерал — не казак, пользовавшийся особой протекцией наверху в Петербурге, говорят даже пользовавшийся отпуском денег от Двора, вероятно для поощрения «веселостей».
Можно ли допустить большее издевательство над человеком, как топтание его ногами. А между тем это было. Повторяю, что это не выдумка, а случай действительный, так как слышал его от офицеров, служивших в полку при этом «веселом» командире и не верить которым нет основания.
По этим же двум последним фактам можно судить о том взгляде на казачество, который существовал «наверху». Если к казакам «сплавлялось» все, по пословице: «На тебе, Боже, что мне не гоже», то чего же хорошего можно было ожидать в будущем? И не правы ли были казаки, что всеми силами боролись против вторжения в их среду постороннего элемента? Не они ли, эти пришельцы, больше всего способствовали тому принижению казачества, которое чувствовалось всеми? Уже одно присутствие этих «отверженных армией» понижало в глазах не только самой армии, но и всего общества достоинство казачьих частей. Утверждалось мнение, что среди казаков все возможно, возможны даже те поступки, за которые эти пришельцы должны были «искать места», и всякое самодурство, вроде упомянутых выше, считалось не только возможным, но и «уместным» среди казаков, так как оно, видите ли, служило средством «обуздания вольностей и укрепления дисциплины».
(Продолжение следует)
Источник:
журнал «Вольное казачество»
1930г.
69-й номер
стр.11-13
Кокунько П. И.
Наше прошлое
(Очерки)
Часть военная (дисциплина)
Уж на что безобидное существо — монашка (со сбором туда забрела), да и от той после нашли платья одни. Чем не «подвиг», чем не «геройство», воодушевившие поэта до такой степени, что от избытка сердца он посчитал нужным увековечить в песне такой случай.
Не много лучше было и в конных частях, занимавших пограничную линию с Персией и Азиатской Турцией. Правда, здесь до монашек дело не доходило, но армянские барашки соблазняли многих. Для приобретения этого лакомого блюда казаки придумали очень остроумный способ. На ночь армяне обыкновенно загоняли большие стада своих овец в плетеные сараи с плоской крышей, в которой для притока воздуха оставалась довольно большая дыра. Ночью человека 2 или 3 взбирались на крышу и через дыру затянутой петлей (арканом) выуживали барана по вкусу. Удобно и безопасно, так как петля затягивалась моментально, и животное не успевало и пикнуть. Для свиней же практиковался другой способ: на длинной, тонкой веревке привязывалась удочка, и пряталась в какую либо лакомую для свиньи пищу или фрукт. Проходя мимо стада свиней, «снаряд» этот бросался в их среду. Проглотившая такую приманку свинья сама собой бежала за человеком, державшим другой конец веревки, иногда на довольно значительном расстоянии от него (смотря по длине веревки), до самого поста, где, в конце концов, превращалась в колбасу, которой угощали и начальство, появлявшееся на посту.
Все жалобы на такие проделки оставались «без последствий», потому что никогда не удавалось открыть следов преступления и установить виновника. Если дело было на посту, то украденное скрывалось где-нибудь далеко от него; если же это было в лагере, то в одной из офицерских палаток, под кроватью обыкновенно у командира той же сотни, к которой принадлежали провинившиеся. Этим достигалось ослабление тщательности розыска, потому что каждый командир сотни боялся, чтобы виновник не был обнаружен в его сотне, что могло быть отнесено к слабости его надзора.
Вообще казаки были большие мастера «заметать следы». Бывший начальник одной из Кавказских казачьих дивизий генерал-лейтенант С. С. Леонов, сам донской казак, но служивший в гренадерском гусарском полку, рассказывал мне такой случай. Как-то раз прибежал к нему сильно взволнованный армянин и заявил, что казаки украли у него буйвола; подозрение пало на ближайший пост. Эти жалобы сильно надоели ему, и он вознамерился сам сделать обыск, с тем, чтобы примерно наказать виновных и положить предел такому безобразию. Обыск, разумеется, не дал никаких результатов, и дело затянулось бы, быть может, до случайного обнаружения преступления. Оно действительно скоро обнаружилось. Адъютант, бывший с ним на обыске, через некоторое время заявил, что нужно вызвать начальника поста, на котором производился обыск, для выяснения вопроса о получке постом патронов. Дело в том, что по справкам оказалось, что никаких патронов от полка, к которому принадлежал пост, не высылалось, а между тем он видел среди двора повозку, прикрытую брезентом, около которой стоял часовой и начальник поста заявил, что эго патроны, присланные полком для раздачи по постам. Пост был урядничий, небольшой. Вызвали начальника поста, из объяснений которого выяснилось следующее. Казаки поста действительно пригнали на пост буйвола, принадлежащего армянину, но так как скотина была большая, а сам хозяин поскакал с жалобой к начальству, то решили спрятать его живьем пока пройдет обыск.
«Ну, де його схоронити, таке велике» — объяснил урядник. Придумали поставить среди двора артельную повозку, связали буйвола, свалили его на повозку, прикрыли брезентом, поставили часового и сказали, что это патроны для раздачи по постам. «Вона худоба смырна, тилькы звяжи и робы, що хоч. Тилькы и труда було, покы звалылы його. Та тэпэр це дило поришилы мыром». На вопрос, каким же образом порешили, урядник добавил: «Та як побачилы, що гэнэрал дуже розгнивався, як робыв обыск, та й думаемо, а що, як узна, що його так здорово обманилы, та... то: страшно стало, що дило суда нэ мынэ. Погналы буйвола до армянына и сказалы, що ныбы мы найшлы його, як блудыв. Вирмэн обрадыв (бо у нэго тилькы одна пара и була була, а пора робоча), що дав нам за це баранчика, та ще й могрыч поставыв, та ще й прощения просыв, що обидыв нас. А для нас воно и краще — баранына куды смашниша буйволятыны»...
Генерал, получивший такой доклад от адъютанта, принялся хохотать до упаду, призвал начальника поста, дал ему 25 рублей за остроумную выдумку с предупреждением, чтобы впредь этого не было.
Таков был результат насаждения дисциплины. И это среди тех, у которых еще в старинные времена воровство считалось самым большим преступлением, которые сами были хозяева; среди тех, которые так чтили чужую собственность, что, бывало, всю Черноморию проедешь и не встретишь запертой хаты даже в отсутствии хозяев.
Да что же другое можно было ожидать, когда все было направлено к принижению, к полному пренебрежению человеческого достоинства. Не угодно ли такие факты. Загулял «веселой командир» в образе бригадного генерала, и в лагерях среди ночи, когда люди, утомленные дневной работой, спят крепким сном, вызывает полк на переднюю линейку, командует стать на колени, становится перед полком и сам на колени лицом к нему и, «воздев руце горе», начинает кощунственно громким голосом произносить молитвы с особенным пафосом, по окончании которых, иногда довольно долго длившихся, приказывает разойтись. Или еще лучше: такой же «веселой командир» полка, также вызывал полк, командовал: «ложись!» и по спинам людей танцевал лезгинку. И это не выдумка, а факт. И этих «веселых командиров» можно бы и по фамилиям назвать. Генерал — не казак, пользовавшийся особой протекцией наверху в Петербурге, говорят даже пользовавшийся отпуском денег от Двора, вероятно для поощрения «веселостей».
Можно ли допустить большее издевательство над человеком, как топтание его ногами. А между тем это было. Повторяю, что это не выдумка, а случай действительный, так как слышал его от офицеров, служивших в полку при этом «веселом» командире и не верить которым нет основания.
По этим же двум последним фактам можно судить о том взгляде на казачество, который существовал «наверху». Если к казакам «сплавлялось» все, по пословице: «На тебе, Боже, что мне не гоже», то чего же хорошего можно было ожидать в будущем? И не правы ли были казаки, что всеми силами боролись против вторжения в их среду постороннего элемента? Не они ли, эти пришельцы, больше всего способствовали тому принижению казачества, которое чувствовалось всеми? Уже одно присутствие этих «отверженных армией» понижало в глазах не только самой армии, но и всего общества достоинство казачьих частей. Утверждалось мнение, что среди казаков все возможно, возможны даже те поступки, за которые эти пришельцы должны были «искать места», и всякое самодурство, вроде упомянутых выше, считалось не только возможным, но и «уместным» среди казаков, так как оно, видите ли, служило средством «обуздания вольностей и укрепления дисциплины».
(Продолжение следует)
Источник:
журнал «Вольное казачество»
1930г.
69-й номер
стр.11-13
Комментариев нет:
Отправить комментарий