4-я часть
Кокунько П. И.
Наше прошлое
(Очерки)
Часть военная (дисциплина)
Первое «обвинение», предъявленное черноморцам на новом месте их поселения, было — «отсутствие у них дисциплины». Со стороны начальства регулярных частей, расположенных рядом с казаками, почти беспрерывно поступали жалобы к войсковому начальству на казаков о несоблюдении и нарушении дисциплины. Действительно, в «Истории Кубанского Войска» проф. Ф. А. Щербины целые страницы заполнены примерами такого «нарушения». Читая их, выносишь впечатление, что первые черноморцы на Кубани решительно не представляли собою какого-либо войска. Это был просто «сброд» каких-то «бродяг», «оборванцев», не признающих никакой власти и никаких обязанностей. Совершенно дезорганизованная масса отличалась повальным уклонением от «службы» и «порядка», сплошное почти «дезертирство» с кордонов, «небрежность» в исполнении сторожевой и кордонной службы, «пьянство» с подчиненными нижними чинами офицерства, «ссоры», доходящие до открытых драк... Просто не верится, что это — те же люди, которые так недавно, вчера еще, удивляли мир своими доблестями, брали Березань, громили турок под Бендерами, штурмовали Измаил и которых так любил величайший полководец — Суворов. Ставилось в вину даже то, что занимающие офицерские должности казаки довольствовались с одного котла с «рядовыми казаками» и обедали за одним столом. Что же удивительного в том, что такие порядки в конце концов повели к массовому «нарушению дисциплины» во время так называемого «Персидского бунта», когда возвратившиеся с похода казаки гонялись с дрючьями по базару за своими старшинами, избивая их.
Что такие «эксцессы» действительно иногда были, в этом нельзя сомневаться, производят же они такое жуткое впечатление на читателя потому, что отдельные случаи сгруппированы в одном месте и не упомянуты причины, породившие их. При внимательном чтении «Истории Кубанского Войска», в ней найдутся и обстоятельства, во многом «смягчающие» эти «обвинения».
Прежде всего нужно помнить, что среди казаков не было офицеров в том смысле, как это было в «регулярной армии"»; это были те же казаки, исполняющие разные офицерские должности, во время несения ими службы; вне службы они не пользовались никакими «привилегиями» и «правами», если не заслужили общего уважения по своим нравственным качествам. Казаки относились к ним, как к старшим товарищам и оказывали уважение тем, кто, по их мнению, действительно заслуживает этого.
Что касается сторожевой службы, о которой более подробно речь будет впереди, то по началу, пока отношения к соседним горцам не были у них плохими, к ней действительно относились легко, но с течением времени, когда отношения эти начали портиться и приобретать явно враждебный характер, то и этот «род службы», уже из одного чувства самосохранения и сбережения своих хозяйств, был доведен, можно сказать, до идеала, как увидим ниже. Были конечно случаи «упущения», но они были так редки, что упоминать о них, как об общем явлении не стоило бы, тем более, что в большинстве случаев они вызывались переутомлением, а не небрежностью — народа было очень недостаточно для охранения линии, растянувшейся более чем на 200 верст. Следствием этого малолюдства были тоже и случаи «дезертирства» с кордонов. Дело в том, что казаки не только одевались и вооружались на свой счет, но станицы или по тогдашнему курени должны были и продовольствие доставлять сами на кордоны, на которых находились их наиболее трудоспособные члены семьи. Дома оставались только немощные старики, жены и дети, которые должны были кормиться из своего хозяйства, а поддерживать его было некому. К этому еще добавился скоро особый налог по доставке топлива русским частям, расположенным на территории Войска.
Лесов не было и единственный горючий материал был: бурьян-курай, да камыш, которые приходилось собирать и подвозить своими средствами в места расположения частей, а единственные рабочие силы в семье были только жены. Что же удивительного, что отец такой семьи, потеряв терпение и болея сердцем и душой за близких, от которых и его собственная жизнь зависела, бросал иногда службу и самовольно уходил домой, где его помощь была так необходима. Если такое «дезертирство» было обычным и частым явлением, то вина эта не может ложиться пятном на таких «дезертиров».
Положение было настолько безвыходным, что само войсковое начальство просило об облегчении его выводом из пределов Войска, русских регулярных частей, несмотря на то, что этим еще более ослаблялась оборона линии от набегов горцев. Казачество жертвовало собой для облегчения положения своих семей.
Чем-то незаслуженно обидным звучало слово «оборванцы», брошенное по адресу черноморцев. Какое тут «франтовство», когда приходится спасать от голода семью, а кругом лоскутка не найдешь, чтобы положить заплату! Торговля в Войске почти не существовала и мануфактура ценилась чуть ли не на вес золота. Домоткачество еще не было развито, да и времени для этого занятия не было.
«Занимающие офицерские должности едят с одного котла с казаками, обедают за одним с ними столом и пьянствуют вместе»... указывает армейское начальство, как на непорядок, роняющий дисциплину. Позвольте! Да, ведь это же запорожцы, вчерашние сичевики, а разве в Сечи для старшин накрывался особый стол и пили они только шампанское? Ведь куренные атаманы, как и прочая старшина, жили в куренях, обедали за одним столом с казаками и одну и ту же чарку водки — делили с ними. Это не мешало, однако, совершать такие подвиги, на которые не всякая «регулярная армия» способна. Остров Березань, занятый турками, сильно укрепленный, очень мешал русской армии. Все попытки взять его были тщетны. Потемкин призывает Головатого и говорит:
— Березань очень мешает, необходимо его взять во что бы то ни стало. Сможете ли это сделать.
— Можно, — ответил Головатый.
— Возьмете?
— Визьмемо.
— С Богом!
И Березань была взята. Половина отряда, если не больше, легла при штурме, но приказание было исполнено. Это ли .не признак высокой дисциплины духа? Единство желания, единство воли и напряжение всех сил к достижению поставленной цели. А между тем, казаки и их старшины не только вместе ели, обедали и «пьянствовали», но и спали рядом, не стесняясь «рангами» занимаемых должностей. Дисциплина требует такого единства. Никакими принудительными, насильственными мерами его достичь нельзя. Все, что будет достигнуто этим последним способом, будет одна только внешняя форма, без всякого внутреннего содержания, ласкающая может быть, взгляд своею стройностью, но исчезающая при первом серьезном испытании. Это в лучшем случае, в худшем же превращается в ненависть, доходящую до изуверства, как это было недавно в русской армии...
(Продолжение следует)
Источник:
журнал «Вольное казачество»
1930г.
67-й номер
стр.10-12
Кокунько П. И.
Наше прошлое
(Очерки)
Часть военная (дисциплина)
Первое «обвинение», предъявленное черноморцам на новом месте их поселения, было — «отсутствие у них дисциплины». Со стороны начальства регулярных частей, расположенных рядом с казаками, почти беспрерывно поступали жалобы к войсковому начальству на казаков о несоблюдении и нарушении дисциплины. Действительно, в «Истории Кубанского Войска» проф. Ф. А. Щербины целые страницы заполнены примерами такого «нарушения». Читая их, выносишь впечатление, что первые черноморцы на Кубани решительно не представляли собою какого-либо войска. Это был просто «сброд» каких-то «бродяг», «оборванцев», не признающих никакой власти и никаких обязанностей. Совершенно дезорганизованная масса отличалась повальным уклонением от «службы» и «порядка», сплошное почти «дезертирство» с кордонов, «небрежность» в исполнении сторожевой и кордонной службы, «пьянство» с подчиненными нижними чинами офицерства, «ссоры», доходящие до открытых драк... Просто не верится, что это — те же люди, которые так недавно, вчера еще, удивляли мир своими доблестями, брали Березань, громили турок под Бендерами, штурмовали Измаил и которых так любил величайший полководец — Суворов. Ставилось в вину даже то, что занимающие офицерские должности казаки довольствовались с одного котла с «рядовыми казаками» и обедали за одним столом. Что же удивительного в том, что такие порядки в конце концов повели к массовому «нарушению дисциплины» во время так называемого «Персидского бунта», когда возвратившиеся с похода казаки гонялись с дрючьями по базару за своими старшинами, избивая их.
Что такие «эксцессы» действительно иногда были, в этом нельзя сомневаться, производят же они такое жуткое впечатление на читателя потому, что отдельные случаи сгруппированы в одном месте и не упомянуты причины, породившие их. При внимательном чтении «Истории Кубанского Войска», в ней найдутся и обстоятельства, во многом «смягчающие» эти «обвинения».
Прежде всего нужно помнить, что среди казаков не было офицеров в том смысле, как это было в «регулярной армии"»; это были те же казаки, исполняющие разные офицерские должности, во время несения ими службы; вне службы они не пользовались никакими «привилегиями» и «правами», если не заслужили общего уважения по своим нравственным качествам. Казаки относились к ним, как к старшим товарищам и оказывали уважение тем, кто, по их мнению, действительно заслуживает этого.
Что касается сторожевой службы, о которой более подробно речь будет впереди, то по началу, пока отношения к соседним горцам не были у них плохими, к ней действительно относились легко, но с течением времени, когда отношения эти начали портиться и приобретать явно враждебный характер, то и этот «род службы», уже из одного чувства самосохранения и сбережения своих хозяйств, был доведен, можно сказать, до идеала, как увидим ниже. Были конечно случаи «упущения», но они были так редки, что упоминать о них, как об общем явлении не стоило бы, тем более, что в большинстве случаев они вызывались переутомлением, а не небрежностью — народа было очень недостаточно для охранения линии, растянувшейся более чем на 200 верст. Следствием этого малолюдства были тоже и случаи «дезертирства» с кордонов. Дело в том, что казаки не только одевались и вооружались на свой счет, но станицы или по тогдашнему курени должны были и продовольствие доставлять сами на кордоны, на которых находились их наиболее трудоспособные члены семьи. Дома оставались только немощные старики, жены и дети, которые должны были кормиться из своего хозяйства, а поддерживать его было некому. К этому еще добавился скоро особый налог по доставке топлива русским частям, расположенным на территории Войска.
Лесов не было и единственный горючий материал был: бурьян-курай, да камыш, которые приходилось собирать и подвозить своими средствами в места расположения частей, а единственные рабочие силы в семье были только жены. Что же удивительного, что отец такой семьи, потеряв терпение и болея сердцем и душой за близких, от которых и его собственная жизнь зависела, бросал иногда службу и самовольно уходил домой, где его помощь была так необходима. Если такое «дезертирство» было обычным и частым явлением, то вина эта не может ложиться пятном на таких «дезертиров».
Положение было настолько безвыходным, что само войсковое начальство просило об облегчении его выводом из пределов Войска, русских регулярных частей, несмотря на то, что этим еще более ослаблялась оборона линии от набегов горцев. Казачество жертвовало собой для облегчения положения своих семей.
Чем-то незаслуженно обидным звучало слово «оборванцы», брошенное по адресу черноморцев. Какое тут «франтовство», когда приходится спасать от голода семью, а кругом лоскутка не найдешь, чтобы положить заплату! Торговля в Войске почти не существовала и мануфактура ценилась чуть ли не на вес золота. Домоткачество еще не было развито, да и времени для этого занятия не было.
«Занимающие офицерские должности едят с одного котла с казаками, обедают за одним с ними столом и пьянствуют вместе»... указывает армейское начальство, как на непорядок, роняющий дисциплину. Позвольте! Да, ведь это же запорожцы, вчерашние сичевики, а разве в Сечи для старшин накрывался особый стол и пили они только шампанское? Ведь куренные атаманы, как и прочая старшина, жили в куренях, обедали за одним столом с казаками и одну и ту же чарку водки — делили с ними. Это не мешало, однако, совершать такие подвиги, на которые не всякая «регулярная армия» способна. Остров Березань, занятый турками, сильно укрепленный, очень мешал русской армии. Все попытки взять его были тщетны. Потемкин призывает Головатого и говорит:
— Березань очень мешает, необходимо его взять во что бы то ни стало. Сможете ли это сделать.
— Можно, — ответил Головатый.
— Возьмете?
— Визьмемо.
— С Богом!
И Березань была взята. Половина отряда, если не больше, легла при штурме, но приказание было исполнено. Это ли .не признак высокой дисциплины духа? Единство желания, единство воли и напряжение всех сил к достижению поставленной цели. А между тем, казаки и их старшины не только вместе ели, обедали и «пьянствовали», но и спали рядом, не стесняясь «рангами» занимаемых должностей. Дисциплина требует такого единства. Никакими принудительными, насильственными мерами его достичь нельзя. Все, что будет достигнуто этим последним способом, будет одна только внешняя форма, без всякого внутреннего содержания, ласкающая может быть, взгляд своею стройностью, но исчезающая при первом серьезном испытании. Это в лучшем случае, в худшем же превращается в ненависть, доходящую до изуверства, как это было недавно в русской армии...
(Продолжение следует)
Источник:
журнал «Вольное казачество»
1930г.
67-й номер
стр.10-12
Комментариев нет:
Отправить комментарий