Тут письмо Кокунько о причинах прекращения его публикаций в журнале "ВК"
Письмо генерала П. И. Кокунько
Милостивый государь, господин Редактор!
В одной из парижских казачьих организаций была упомянута моя фамилия, как принадлежавшего к движению Вольного Казачества. По этому поводу прошу поместить следующее мое разъяснение, во избежание недоразумений.
Перед наступлением большевиков на г. Екатеринодар, Кубанским правительством была образована особая Кубанская делегация для вывоза регалий в Сербию и хранения их там до возвращения обратно в г. Екатеринодар и до сдачи их тому правительству, которое образуется в Войске.
Председателем этой делегации был назначен я и особым предписанием на меня была возложена обязанность иметь сношения и вести переписку со всеми правительственными учреждениями той страны, где будут храниться регалии. Сверх того, мне дано право вести переписку с другой державой, если бы делегация нашла переговоры с Сербией неудовлетворительными, не спрашивая для этого разрешения Кубанского правительства, но донося о результатах этих переговоров.
Никаких инструкций и указаний по вопросам хранения регалий Кубанское правительство не дало, но обязало подпиской делегацию об ответственности за целость хранимого имущества.
Таким образом, особой Кубанской делегации давалась полная автономия в деле хранения ею регалий, и точно определялся срок ее полномочий.
На пути в Сербию среди русских беженцев замечалось некоторое неприязненное отношение вообще к казакам и приходилось слышать такие слова: «Вы везете регалии. Обратно вы их не получите, или получите через Москву».
На частном собрании кубанцев в Белграде раздавались голоса, приблизительно в таком смысле: «Делегация хранит регалии, а беженцы голодают и не имеют приюта; не лучше ли продать это имущество и деньги раздать беженцам?»
Таким образом, вопрос о хранении регалий для делегации еще осложнялся заботой, чтобы они не попали в исключительное распоряжение к какой либо, имеющей образоваться в будущем, сильной партии, во избежание потери их для Войска. Забота эта усилилась с избранием Лемносской Радой Войскового атамана. Вследствие этого на собрании Кубанской делегации, по докладу генерала Звягинцева, состоялось приблизительно такое постановление в ноябре 1920 г.:
«Принимая во внимание, что хранимое делегацией имущество принадлежит на равных правах всем кубанским казакам, как находящимся в эмиграции, так и оставшимся на родине; что законность избрания атамана не признана большой группой казаков, находящейся в Праге; отношение к этому факту громадного большинства, оставшегося на родине, неизвестно, — автономию особой Кубанской делегации сохранить и на будущее время до срока, определенного полномочием Кубанского правительства в г. Екатеринодаре, как пользовавшегося доверием не одной какой либо части казачества, а всего населения Кубанского Края».
Тем же постановлением решено, что члены Кубанской делегации, во избежание всяких кривотолков и обвинений в пристрастии, ни в какую партию не могут входить действительными членами ее, сохраняя за собой право публичного выступления лично от себя, а не от делегации; для последнего требуется особое полномочие ее.
В виду этого постановления, состоявшегося по вышеизложенным мотивам, как председатель делегации, обязанный наблюдать за выполнением постановлений ее, не считая себя вправе принадлежать к какой либо организации, в том числе и к партии ВК, я не входил в состав ее членов, а значит, не мог и выйти из нее. Прекратил печатание в журнале «ВК» своих очерков по причинам, ничего общего не имеющим ни с его направлением, ни с порядками в его редакции, ни с его политикой.
Что касается моего отношения к движению Вольного Казачества, то я не могу не сочувствовать ему. «Рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше» — говорит пословица, а что может быть лучше, как не свобода, которую Вольное Казачество поставило во главе своих достижений и за которую казачество боролось в течение долгих веков своей исторической жизни, — да и не одно оно, а можно сказать, все человечество. «Если я должен быть счастлив в раю — говорил Берне — я предпочитаю страдать в аду, но по своей воле». Так высоко ставится стремление к свободе, этому высшему дару Божьему при сотворении человека. Это стремление было придавлено в недалеком прошлом среди казаков и подверглось жестокому преследованию со стороны большевиков, но угасить эту искру Божью не удалось в прошлом, не удастся и в будущем, так как стремление к свободе инстинктивно свойственно всякому живому существу.
Наиболее ярким выразителем этого стремления является казачество, не пропускающее случая напомнить о нем. Так и в наше время встало казачество против поработителей русской земли, но отвернулся от него русский народ, и казачество решило устроить свою жизнь независимо от него на началах старых казачьих традиций. Выбрав себе Войсковых атаманов, которым вручена была исполнительная власть, Казачество во главе всего управления поставило Войсковой Круг (Раду), перед которым были ответственны и Войсковые атаманы, как верховным законодательным учреждением. Ни одним из постановлений Войскового Круга (или Рады) Войсковой атаман не был уполномочен решать вопрос о будущей судьбе казачества. Он обязан был принимать всевозможные меры к сохранению уже достигнутого положения, т. е., в данном случае, полной независимости своего Войска, как отдельного самостоятельного государства, и сохранять связь с другими казачьими Войсками. Если бы такое положение признавалось даже временным, то срок его прекращения никоим образом не зависит от усмотрения Войскового атамана; определение его принадлежит Войсковому Кругу (Раде).
Вот находясь в таком положении, казачество ушло в эмиграцию. Задача атаманов заключалась, значит, в том, чтобы таким оно и пришло обратно на родину, где вопрос о его судьбе будет решен окончательно.
Таким образом, вопрос о будущем устройстве казачества совершенно исключался из компетенции Войсковых атаманов и временные отступления от принятых Войсковых конституций должны обсуждаться на зарубежных Кругах или съездах, как вопросы, касающиеся только эмиграции и не относящиеся ко всему Войску.
Я не буду останавливаться на подробном разборе деятельности Войсковых атаманов, но укажу на главную причину розни среди казачьей эмиграции.
В отказе атаманов собрать зарубежные Круги (Рады) группа казаков-эмигрантов усмотрела нарушение основ, закрепленных Восковыми Кругами (Радами); она увидела в этом намерение управлять эмиграцией самостоятельно и неограниченно, т. е. присвоение себе власти не только исполнительной, но и законодательной по отношению эмиграции, притом решительно безответственной, так как будущие Войсковые Круги (Рада) едва ли будут способны разобраться в эмигрантском житье-бытье.
Образовавшийся «Союз Дона, Кубани и Терека» нельзя считать высшим контрольным, коллегиальным учреждением, перед которым были бы ответственны атаманы; он служит скорее для установления солидарности в их действиях. При составе его всего из шести человек, из которых три атамана и три их помощника, решения его всегда будут такие, какие желают атаманы, так как председателем обязательно должен быть один из атаманов поочередно. Так установилось среди казачьей эмиграции чисто олигархическое правление, утвердившее и поддерживающее самодержавие Войсковых атаманов, узурпировавших всю власть над эмиграцией в своих руках.
Было бы странно, если бы среди казачьей эмиграции, помнящей все достижения свои 1917-1919 гг., которые должны служить руководящим началом в устроении своего будущего, не явилось никакого протеста, как странно и то, что атаманы не могли предвидеть его. Или они уж так уверены в своем авторитете и силе, что просто пренебрегли им.
Таким протестом и явилось возникновение среди казачьей эмиграции, нашедшей приют в Праге, журнала «Вольное Казачество», который занялся розыском исторических основ для укрепления в будущем достигнутого уже казачеством положения. Поначалу вопрос трактовался в этом журнале чисто с принципиальной точки зрения.
Появление Вольного Казачества было встречено Войсковыми атаманами весьма неприязненно, даже враждебно. При объезде казачьих организаций, они, не стесняясь в выражениях, старались дискредитировать его в глазах казаков. На этой почве возник спор, который, разгораясь постепенно, привел к тому, что обе стороны потеряли равновесие, переведя его просто на личные препирательства, а затем на преследование инакомыслящих, дошедшее со стороны атаманов до обращения к предержащим властям с требованием у чужих помощи против своих же казаков и до разгрома раньше образовавшихся станиц, им неугодных.
Если бы такое позорное действие было проявлено только одним атаманом, то и в таком случае это не избавляет от ответственности остальных, так как олигархия в лице «Соединенного Совета Дона, Кубани и Терека» никак не реагировала на него, следовательно, она была солидарна с ним.
В результате всего этого, казачья эмиграция раскололась на две резко враждебные друг другу партии. До боли грустное явление, особенно в то время, когда требуется единение и сплоченность для освобождения родных Краев от варварского ига, где гибнут наши родные, где роется могила и самому казачеству.
В сущности говоря, ближайшая цель — освобождение от большевиков — объединяет как будто обе враждующие партии казачьей эмиграции, — расхождение их начинается в определении путей достижения и далее — в конечной цели их стремления — в будущем устройстве жизни казачества. Ни той, ни другой из враждующих сторон нельзя, может быть, отказать в законности их стремлений; разница в том, что одна хочет все, другая довольствуется малым; одна предпочитает иметь синицу в руке, другая — журавля в небе. Вся сила в том, что одна из партий считает, что этот журавль был уже у нее в руках, и она употребляет все силы, чтобы удержать его в руках, другая же старается его вырвать и удовольствоваться синицей, которую легче удержать. Вольное Казачество остается верным тому, что уже было достигнуто казачеством в недавнем прошлом и всякое уклонение от политики Войсковых Кругов (Рады) считает изменой казачеству.
В закономерности позиции, занятой Вольным Казачеством, отказать нельзя, но обвинение атаманов в измене казачеству, мне кажется, несколько поспешным, вызванным той страстностью, которую принял спор этих двух партий. Обе партии стараются привести казачество к возможно лучшему устройству в будущем, но оценка этого лучшего у них различна, обе они работают в интересах казачества и одинаково убеждены в справедливости своих действий.
Для измены требуется сознательная преднамеренность, которой в данном случае может и не быть. Правда раскроется только в будущем. В настоящее же время действия атаманов таковы, что действительно могут ввести в заблуждение и породить всякие подозрения. — Обыкновенное явление при самодержавии. Поначалу атаманы держали себя независимо по отношению к русской эмиграции; по их словам, храбро выступили в разговоре с Великим князем, умалчивали о своем тяготении к Общевоинскому Союзу до такой степени, что отказались от участия в фонде спасения России, образовав свой собственный фонд спасения родных Краев, и пр., и пр...
Всего этого уже нет и точкой опоры для атаманов служат не прежние постановления Кругов и Рад, а то, к чему вначале они относились индифферентно, или, по крайней мере, отношение свое замалчивали. Какие мотивы руководили ими для такой перемены и что было причиной отказа от первоначального направления их деятельности? — судить не берусь, так как, быть может, мне многое неизвестно и мои личные предположения будут ошибочны, но самый факт этот в глазах массы может свидетельствовать о недостаточной устойчивости своих избранников, которым поручалась защита интересов избравших, или же они оказались не теми, кого в лице их хотели видеть их избиратели.
Протест со стороны Вольного Казачества заставил атаманов сбросить маску. Факт этот может породить много кривотолков не в пользу атаманов, дискредитируя их авторитет и поведение, как руководителей зарубежного казачества,
Достаточно вспомнить, какие обидные для атаманов догадки бродили среди казачьей эмиграции по поводу их отказа собрать зарубежные Круги, которые, не касаясь общевойсковых дел, регулировали бы лишь только устройство быта эмиграции. Не совсем обоснованные причины этого отказа породили много толков, роняющих престиж атаманов. Причины, выставленные ими, сумели обойти эмигранты неказаки. Их съезды все-таки собирались — и частичные и даже общеэмигрантские в Париже. Казаки же не имели ни одного общего съезда в течение более 12 лет, несмотря на то, что они были организованы лучше прочих. А между тем, быть может, благодаря этим съездам, удалось бы избежать и настоящего раздвоения казачества, в котором виноваты сами же атаманы. Положение их фактически унизилось до степени простых лидеров партий.
Атаман должен быть выше всяких партий; для него все партии должны быть равны; он должен действовать, опираясь на общественное мнение, которое создается не личными его приказами, как бы красноречивы они ни были.
Вмешавшись лично в препирательство партий и возбуждая преследование инакомыслящих, лишая их прав покровительства, исключая из учета, тем самым атаман уже не является главой всего казачества, а просто вербовщиком членов своей партии. Это очень печальное явление и говорю о нем не с целью дискредитирования атаманов, которые в моих глазах являются все-таки избранниками и, как таковые, вправе претендовать на общественный почет и уважение, но с целью найти какой либо выход из положения. Обидно и жаль, когда наши избранники подвергаются всевозможным оскорблениям и страстным нападкам, в чем иногда грешит и Вольное Казачество, но не менее обидно и то, что те, которых мы облекли доверием и на которых возлагали все надежды, как на своих возглавителей, не оправдывают нашего доверия, подвергая погрому ими же созданные организации только за то, что они могут «сметь свои суждения иметь», даже не отказываясь от признания атаманов.
Что касается моего личного взгляда на движение Вольного Казачества, то я не могу отказать ему в своем сочувствии, кроме приведенных выше общих соображений еще и потому, что оно помогает установить правду и найти путь к достижению определенной цели и вообще к выяснению создавшейся для казачества обстановки.
Благодаря Вольному Казачеству определеннее выяснилась политика и атаманов, которая была достаточно туманной; благодаря ему же, удалось узнать, что-то неприязненное отношение к казакам, которое замечалось в общерусском беженстве во время эвакуации и по прибытии в Сербию, прорывавшееся в выражениях некоторых лиц, не заглохло и теперь и в глубине души где-то таится прямо злобное отношение не только к известной партии, но к казачеству вообще, как о том свидетельствует выступление смедеровских генералов во время разгрома Смедеровской станицы. Пускай это будет личное невоздержанное выступление неуравновешенных натур, не встретившее в данном случае поддержки, но оно не встретило также и осуждения присутствующих. Следовательно где-то что-то тлеет и кто поручится, что при благоприятной для него обстановке искра эта не вспыхнет пламенем? (Пример этому мы уже имели в прошлом). В то же время, к сожалению, мы узнали, что и среди казаков есть люди, готовые целовать руку палачу, когда он накидывает им петлю на шею.
Я, правда, сомневаюсь в достижении Вольным Казачеством той конечной цели, которую оно поставило себе — слишком много неизвестных в этом уравнении и едва ли удастся составить число последних, необходимых для решения. Я смотрю на Вольное Казачество как на авангард сил, борющихся за будущее казачества, и если ему не удастся достигнуть всего того, чего оно желает, то, во всяком случае, этот авангард поможет в будущем при решении вопроса о казачестве занять наиболее выгодную позицию.
Позиция, занятая им в настоящее время, достаточно крепка, так как покоится на основах, уже достигнутых казачеством в недавнем прошлом. Политика его вытекает логически из этого прошлого и соответствует той, которую казачество вело в течение всей своей исторической жизни, стремясь к той же цели, которую Вольное Казачество поставило себе в настоящее время. Насколько она достижима уже в настоящую эпоху — другой вопрос, требующий серьезного и хладнокровного отношения к себе, а не страстного, затемняющего самую суть спора.
Страницы как «Вольного Казачества», так и «Кавказского Казака» были заполнены до такой степени личной перебранкой, что мне пришлось услышать такое заявление: «Кто бы посоветовал редакторам этих журналов перенести эту перебранку со страниц журналов на личную переписку и продолжать свои препирательства в частных письмах между собой. Просто нечего читать, кроме этой руготни». А между тем, в «Вольном Казачестве» была напечатана конституция будущей Казакии и редакция просила дать о ней отзывы. Кажется, вопрос довольно важный, но страсти так разыгрались, все так увлеклись спором и бранью, что на призыв редакции надлежащего отклика, кажется, не получилось; быть может еще и потому, что она, по-моему, не совсем согласуется с идеологией Казачества. До времени воздержусь и я от указания в ней, на мой взгляд, весьма существенных недостатков.
Этим я вовсе не хочу дискредитировать работу «Вольного Казачества» в глазах широкой массы, во-первых, потому, что предлагаемая конституция не есть последнее слово, а только первое — проект, подлежащий, по заявлению самой редакции, дальнейшей обработке, а во-вторых, как я уже сказал, движение Вольного Казачества считаю не только полезным, но и необходимым для будущего устройства казачества, в виду политики наших атаманов, как мне кажется, стремительно пошедшей по наклонной плоскости.
Быть может, именно Вольное Казачество помешает казачеству оказаться опять у разбитого корыта. Для этого у него имеются все шансы: вера в достижение поставленной цели, энергия в работе, уверенность в своих силах, крепко сплоченный центр, обладающий достаточной силой воли и решительности. Было бы и совсем хорошо, если бы не было излишней горячности и страстности, которые в данном случае являются совершенно излишними, так как центр стоит на прочном фундаменте, заложенном в недавнем прошлом, и поступательное его движение вперед указано этим же прошлым. Оно является логическим продолжением уже настоящего.
Не с целью возбуждать опять, к счастью, несколько утихший в последнее время спор и не с целью полемики прошу напечатать это мое письмо, так как отвечать на возражения не буду, но уступая и словесным и письменным просьбам — высказать свое мнение о создавшемся положении. Быть может, я в чем-либо и ошибаюсь, так как мое мнение основывается на одних внешних фактах, но я вижу, что казачество начинает терять доверие к своим вождям, что, конечно, жаль, но винить его в этом не стану — оно не желает быть слепым и следовать императивным указаниям вождей безоговорочно, оно требует участия в деле устройства своей судьбы сознательно и отказать ему в этом не только никто не в праве, но отказывать в таких случаях и неразумно.
Кокунько П.И.
1932-15-ХН. Земун. Югославия
«Вольное казачество» номер 121, стр.21-23
Письмо генерала П. И. Кокунько
Милостивый государь, господин Редактор!
В одной из парижских казачьих организаций была упомянута моя фамилия, как принадлежавшего к движению Вольного Казачества. По этому поводу прошу поместить следующее мое разъяснение, во избежание недоразумений.
Перед наступлением большевиков на г. Екатеринодар, Кубанским правительством была образована особая Кубанская делегация для вывоза регалий в Сербию и хранения их там до возвращения обратно в г. Екатеринодар и до сдачи их тому правительству, которое образуется в Войске.
Председателем этой делегации был назначен я и особым предписанием на меня была возложена обязанность иметь сношения и вести переписку со всеми правительственными учреждениями той страны, где будут храниться регалии. Сверх того, мне дано право вести переписку с другой державой, если бы делегация нашла переговоры с Сербией неудовлетворительными, не спрашивая для этого разрешения Кубанского правительства, но донося о результатах этих переговоров.
Никаких инструкций и указаний по вопросам хранения регалий Кубанское правительство не дало, но обязало подпиской делегацию об ответственности за целость хранимого имущества.
Таким образом, особой Кубанской делегации давалась полная автономия в деле хранения ею регалий, и точно определялся срок ее полномочий.
На пути в Сербию среди русских беженцев замечалось некоторое неприязненное отношение вообще к казакам и приходилось слышать такие слова: «Вы везете регалии. Обратно вы их не получите, или получите через Москву».
На частном собрании кубанцев в Белграде раздавались голоса, приблизительно в таком смысле: «Делегация хранит регалии, а беженцы голодают и не имеют приюта; не лучше ли продать это имущество и деньги раздать беженцам?»
Таким образом, вопрос о хранении регалий для делегации еще осложнялся заботой, чтобы они не попали в исключительное распоряжение к какой либо, имеющей образоваться в будущем, сильной партии, во избежание потери их для Войска. Забота эта усилилась с избранием Лемносской Радой Войскового атамана. Вследствие этого на собрании Кубанской делегации, по докладу генерала Звягинцева, состоялось приблизительно такое постановление в ноябре 1920 г.:
«Принимая во внимание, что хранимое делегацией имущество принадлежит на равных правах всем кубанским казакам, как находящимся в эмиграции, так и оставшимся на родине; что законность избрания атамана не признана большой группой казаков, находящейся в Праге; отношение к этому факту громадного большинства, оставшегося на родине, неизвестно, — автономию особой Кубанской делегации сохранить и на будущее время до срока, определенного полномочием Кубанского правительства в г. Екатеринодаре, как пользовавшегося доверием не одной какой либо части казачества, а всего населения Кубанского Края».
Тем же постановлением решено, что члены Кубанской делегации, во избежание всяких кривотолков и обвинений в пристрастии, ни в какую партию не могут входить действительными членами ее, сохраняя за собой право публичного выступления лично от себя, а не от делегации; для последнего требуется особое полномочие ее.
В виду этого постановления, состоявшегося по вышеизложенным мотивам, как председатель делегации, обязанный наблюдать за выполнением постановлений ее, не считая себя вправе принадлежать к какой либо организации, в том числе и к партии ВК, я не входил в состав ее членов, а значит, не мог и выйти из нее. Прекратил печатание в журнале «ВК» своих очерков по причинам, ничего общего не имеющим ни с его направлением, ни с порядками в его редакции, ни с его политикой.
Что касается моего отношения к движению Вольного Казачества, то я не могу не сочувствовать ему. «Рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше» — говорит пословица, а что может быть лучше, как не свобода, которую Вольное Казачество поставило во главе своих достижений и за которую казачество боролось в течение долгих веков своей исторической жизни, — да и не одно оно, а можно сказать, все человечество. «Если я должен быть счастлив в раю — говорил Берне — я предпочитаю страдать в аду, но по своей воле». Так высоко ставится стремление к свободе, этому высшему дару Божьему при сотворении человека. Это стремление было придавлено в недалеком прошлом среди казаков и подверглось жестокому преследованию со стороны большевиков, но угасить эту искру Божью не удалось в прошлом, не удастся и в будущем, так как стремление к свободе инстинктивно свойственно всякому живому существу.
Наиболее ярким выразителем этого стремления является казачество, не пропускающее случая напомнить о нем. Так и в наше время встало казачество против поработителей русской земли, но отвернулся от него русский народ, и казачество решило устроить свою жизнь независимо от него на началах старых казачьих традиций. Выбрав себе Войсковых атаманов, которым вручена была исполнительная власть, Казачество во главе всего управления поставило Войсковой Круг (Раду), перед которым были ответственны и Войсковые атаманы, как верховным законодательным учреждением. Ни одним из постановлений Войскового Круга (или Рады) Войсковой атаман не был уполномочен решать вопрос о будущей судьбе казачества. Он обязан был принимать всевозможные меры к сохранению уже достигнутого положения, т. е., в данном случае, полной независимости своего Войска, как отдельного самостоятельного государства, и сохранять связь с другими казачьими Войсками. Если бы такое положение признавалось даже временным, то срок его прекращения никоим образом не зависит от усмотрения Войскового атамана; определение его принадлежит Войсковому Кругу (Раде).
Вот находясь в таком положении, казачество ушло в эмиграцию. Задача атаманов заключалась, значит, в том, чтобы таким оно и пришло обратно на родину, где вопрос о его судьбе будет решен окончательно.
Таким образом, вопрос о будущем устройстве казачества совершенно исключался из компетенции Войсковых атаманов и временные отступления от принятых Войсковых конституций должны обсуждаться на зарубежных Кругах или съездах, как вопросы, касающиеся только эмиграции и не относящиеся ко всему Войску.
Я не буду останавливаться на подробном разборе деятельности Войсковых атаманов, но укажу на главную причину розни среди казачьей эмиграции.
В отказе атаманов собрать зарубежные Круги (Рады) группа казаков-эмигрантов усмотрела нарушение основ, закрепленных Восковыми Кругами (Радами); она увидела в этом намерение управлять эмиграцией самостоятельно и неограниченно, т. е. присвоение себе власти не только исполнительной, но и законодательной по отношению эмиграции, притом решительно безответственной, так как будущие Войсковые Круги (Рада) едва ли будут способны разобраться в эмигрантском житье-бытье.
Образовавшийся «Союз Дона, Кубани и Терека» нельзя считать высшим контрольным, коллегиальным учреждением, перед которым были бы ответственны атаманы; он служит скорее для установления солидарности в их действиях. При составе его всего из шести человек, из которых три атамана и три их помощника, решения его всегда будут такие, какие желают атаманы, так как председателем обязательно должен быть один из атаманов поочередно. Так установилось среди казачьей эмиграции чисто олигархическое правление, утвердившее и поддерживающее самодержавие Войсковых атаманов, узурпировавших всю власть над эмиграцией в своих руках.
Было бы странно, если бы среди казачьей эмиграции, помнящей все достижения свои 1917-1919 гг., которые должны служить руководящим началом в устроении своего будущего, не явилось никакого протеста, как странно и то, что атаманы не могли предвидеть его. Или они уж так уверены в своем авторитете и силе, что просто пренебрегли им.
Таким протестом и явилось возникновение среди казачьей эмиграции, нашедшей приют в Праге, журнала «Вольное Казачество», который занялся розыском исторических основ для укрепления в будущем достигнутого уже казачеством положения. Поначалу вопрос трактовался в этом журнале чисто с принципиальной точки зрения.
Появление Вольного Казачества было встречено Войсковыми атаманами весьма неприязненно, даже враждебно. При объезде казачьих организаций, они, не стесняясь в выражениях, старались дискредитировать его в глазах казаков. На этой почве возник спор, который, разгораясь постепенно, привел к тому, что обе стороны потеряли равновесие, переведя его просто на личные препирательства, а затем на преследование инакомыслящих, дошедшее со стороны атаманов до обращения к предержащим властям с требованием у чужих помощи против своих же казаков и до разгрома раньше образовавшихся станиц, им неугодных.
Если бы такое позорное действие было проявлено только одним атаманом, то и в таком случае это не избавляет от ответственности остальных, так как олигархия в лице «Соединенного Совета Дона, Кубани и Терека» никак не реагировала на него, следовательно, она была солидарна с ним.
В результате всего этого, казачья эмиграция раскололась на две резко враждебные друг другу партии. До боли грустное явление, особенно в то время, когда требуется единение и сплоченность для освобождения родных Краев от варварского ига, где гибнут наши родные, где роется могила и самому казачеству.
В сущности говоря, ближайшая цель — освобождение от большевиков — объединяет как будто обе враждующие партии казачьей эмиграции, — расхождение их начинается в определении путей достижения и далее — в конечной цели их стремления — в будущем устройстве жизни казачества. Ни той, ни другой из враждующих сторон нельзя, может быть, отказать в законности их стремлений; разница в том, что одна хочет все, другая довольствуется малым; одна предпочитает иметь синицу в руке, другая — журавля в небе. Вся сила в том, что одна из партий считает, что этот журавль был уже у нее в руках, и она употребляет все силы, чтобы удержать его в руках, другая же старается его вырвать и удовольствоваться синицей, которую легче удержать. Вольное Казачество остается верным тому, что уже было достигнуто казачеством в недавнем прошлом и всякое уклонение от политики Войсковых Кругов (Рады) считает изменой казачеству.
В закономерности позиции, занятой Вольным Казачеством, отказать нельзя, но обвинение атаманов в измене казачеству, мне кажется, несколько поспешным, вызванным той страстностью, которую принял спор этих двух партий. Обе партии стараются привести казачество к возможно лучшему устройству в будущем, но оценка этого лучшего у них различна, обе они работают в интересах казачества и одинаково убеждены в справедливости своих действий.
Для измены требуется сознательная преднамеренность, которой в данном случае может и не быть. Правда раскроется только в будущем. В настоящее же время действия атаманов таковы, что действительно могут ввести в заблуждение и породить всякие подозрения. — Обыкновенное явление при самодержавии. Поначалу атаманы держали себя независимо по отношению к русской эмиграции; по их словам, храбро выступили в разговоре с Великим князем, умалчивали о своем тяготении к Общевоинскому Союзу до такой степени, что отказались от участия в фонде спасения России, образовав свой собственный фонд спасения родных Краев, и пр., и пр...
Всего этого уже нет и точкой опоры для атаманов служат не прежние постановления Кругов и Рад, а то, к чему вначале они относились индифферентно, или, по крайней мере, отношение свое замалчивали. Какие мотивы руководили ими для такой перемены и что было причиной отказа от первоначального направления их деятельности? — судить не берусь, так как, быть может, мне многое неизвестно и мои личные предположения будут ошибочны, но самый факт этот в глазах массы может свидетельствовать о недостаточной устойчивости своих избранников, которым поручалась защита интересов избравших, или же они оказались не теми, кого в лице их хотели видеть их избиратели.
Протест со стороны Вольного Казачества заставил атаманов сбросить маску. Факт этот может породить много кривотолков не в пользу атаманов, дискредитируя их авторитет и поведение, как руководителей зарубежного казачества,
Достаточно вспомнить, какие обидные для атаманов догадки бродили среди казачьей эмиграции по поводу их отказа собрать зарубежные Круги, которые, не касаясь общевойсковых дел, регулировали бы лишь только устройство быта эмиграции. Не совсем обоснованные причины этого отказа породили много толков, роняющих престиж атаманов. Причины, выставленные ими, сумели обойти эмигранты неказаки. Их съезды все-таки собирались — и частичные и даже общеэмигрантские в Париже. Казаки же не имели ни одного общего съезда в течение более 12 лет, несмотря на то, что они были организованы лучше прочих. А между тем, быть может, благодаря этим съездам, удалось бы избежать и настоящего раздвоения казачества, в котором виноваты сами же атаманы. Положение их фактически унизилось до степени простых лидеров партий.
Атаман должен быть выше всяких партий; для него все партии должны быть равны; он должен действовать, опираясь на общественное мнение, которое создается не личными его приказами, как бы красноречивы они ни были.
Вмешавшись лично в препирательство партий и возбуждая преследование инакомыслящих, лишая их прав покровительства, исключая из учета, тем самым атаман уже не является главой всего казачества, а просто вербовщиком членов своей партии. Это очень печальное явление и говорю о нем не с целью дискредитирования атаманов, которые в моих глазах являются все-таки избранниками и, как таковые, вправе претендовать на общественный почет и уважение, но с целью найти какой либо выход из положения. Обидно и жаль, когда наши избранники подвергаются всевозможным оскорблениям и страстным нападкам, в чем иногда грешит и Вольное Казачество, но не менее обидно и то, что те, которых мы облекли доверием и на которых возлагали все надежды, как на своих возглавителей, не оправдывают нашего доверия, подвергая погрому ими же созданные организации только за то, что они могут «сметь свои суждения иметь», даже не отказываясь от признания атаманов.
Что касается моего личного взгляда на движение Вольного Казачества, то я не могу отказать ему в своем сочувствии, кроме приведенных выше общих соображений еще и потому, что оно помогает установить правду и найти путь к достижению определенной цели и вообще к выяснению создавшейся для казачества обстановки.
Благодаря Вольному Казачеству определеннее выяснилась политика и атаманов, которая была достаточно туманной; благодаря ему же, удалось узнать, что-то неприязненное отношение к казакам, которое замечалось в общерусском беженстве во время эвакуации и по прибытии в Сербию, прорывавшееся в выражениях некоторых лиц, не заглохло и теперь и в глубине души где-то таится прямо злобное отношение не только к известной партии, но к казачеству вообще, как о том свидетельствует выступление смедеровских генералов во время разгрома Смедеровской станицы. Пускай это будет личное невоздержанное выступление неуравновешенных натур, не встретившее в данном случае поддержки, но оно не встретило также и осуждения присутствующих. Следовательно где-то что-то тлеет и кто поручится, что при благоприятной для него обстановке искра эта не вспыхнет пламенем? (Пример этому мы уже имели в прошлом). В то же время, к сожалению, мы узнали, что и среди казаков есть люди, готовые целовать руку палачу, когда он накидывает им петлю на шею.
Я, правда, сомневаюсь в достижении Вольным Казачеством той конечной цели, которую оно поставило себе — слишком много неизвестных в этом уравнении и едва ли удастся составить число последних, необходимых для решения. Я смотрю на Вольное Казачество как на авангард сил, борющихся за будущее казачества, и если ему не удастся достигнуть всего того, чего оно желает, то, во всяком случае, этот авангард поможет в будущем при решении вопроса о казачестве занять наиболее выгодную позицию.
Позиция, занятая им в настоящее время, достаточно крепка, так как покоится на основах, уже достигнутых казачеством в недавнем прошлом. Политика его вытекает логически из этого прошлого и соответствует той, которую казачество вело в течение всей своей исторической жизни, стремясь к той же цели, которую Вольное Казачество поставило себе в настоящее время. Насколько она достижима уже в настоящую эпоху — другой вопрос, требующий серьезного и хладнокровного отношения к себе, а не страстного, затемняющего самую суть спора.
Страницы как «Вольного Казачества», так и «Кавказского Казака» были заполнены до такой степени личной перебранкой, что мне пришлось услышать такое заявление: «Кто бы посоветовал редакторам этих журналов перенести эту перебранку со страниц журналов на личную переписку и продолжать свои препирательства в частных письмах между собой. Просто нечего читать, кроме этой руготни». А между тем, в «Вольном Казачестве» была напечатана конституция будущей Казакии и редакция просила дать о ней отзывы. Кажется, вопрос довольно важный, но страсти так разыгрались, все так увлеклись спором и бранью, что на призыв редакции надлежащего отклика, кажется, не получилось; быть может еще и потому, что она, по-моему, не совсем согласуется с идеологией Казачества. До времени воздержусь и я от указания в ней, на мой взгляд, весьма существенных недостатков.
Этим я вовсе не хочу дискредитировать работу «Вольного Казачества» в глазах широкой массы, во-первых, потому, что предлагаемая конституция не есть последнее слово, а только первое — проект, подлежащий, по заявлению самой редакции, дальнейшей обработке, а во-вторых, как я уже сказал, движение Вольного Казачества считаю не только полезным, но и необходимым для будущего устройства казачества, в виду политики наших атаманов, как мне кажется, стремительно пошедшей по наклонной плоскости.
Быть может, именно Вольное Казачество помешает казачеству оказаться опять у разбитого корыта. Для этого у него имеются все шансы: вера в достижение поставленной цели, энергия в работе, уверенность в своих силах, крепко сплоченный центр, обладающий достаточной силой воли и решительности. Было бы и совсем хорошо, если бы не было излишней горячности и страстности, которые в данном случае являются совершенно излишними, так как центр стоит на прочном фундаменте, заложенном в недавнем прошлом, и поступательное его движение вперед указано этим же прошлым. Оно является логическим продолжением уже настоящего.
Не с целью возбуждать опять, к счастью, несколько утихший в последнее время спор и не с целью полемики прошу напечатать это мое письмо, так как отвечать на возражения не буду, но уступая и словесным и письменным просьбам — высказать свое мнение о создавшемся положении. Быть может, я в чем-либо и ошибаюсь, так как мое мнение основывается на одних внешних фактах, но я вижу, что казачество начинает терять доверие к своим вождям, что, конечно, жаль, но винить его в этом не стану — оно не желает быть слепым и следовать императивным указаниям вождей безоговорочно, оно требует участия в деле устройства своей судьбы сознательно и отказать ему в этом не только никто не в праве, но отказывать в таких случаях и неразумно.
Кокунько П.И.
1932-15-ХН. Земун. Югославия
«Вольное казачество» номер 121, стр.21-23
Комментариев нет:
Отправить комментарий