Е. Булавин
Штрихи из казачьей жизни
(Воспоминания)
Я — молодой казак, вольноопределяющийся, конвоец, — нуждаюсь в некоторых книгах, а по военным законам — каждый «нижний чин» может иметь книги только с разрешения командира сотни (роты, эскадрона или батареи). Вот я и обращаюсь к своему командиру сотни, чтобы он «подписал» эти книги...
— Это для чего? — спрашивает он.
Даю объяснение: на основании устава, начиная со слов: каждый нижний чин и т. д.
И вот слышу в ответ:
— А... а... К черту это! Все это касается нижних чинов, значит — русской солдатни, а мы казаки и нас это не касается...
И, как будто задетый за живое, командир сотни делает распоряжение: выписать прямо в столовую-читальню одну петербургскую газету и одну московскую... Кроме того, в читальне появилось несколько сельскохозяйственных журналов и книг, уже выходящих за пределы ограничительных военных законов, до Герцена включительно, не говоря уже о декабристах, о которых читали все в сотне кого интересовала иная жизнь, кроме «так точно» и «никак нет».
Командиром этим был честнейший и благороднейший казак, флигель адъютант есаул Андрей Семенович Жуков, Кубанского Войска (хоперец). Он первый предложил мне прочесть книгу: история Хоперского полка...
И вот «обласканный при дворе» (Андрей Семенович в чине подъесаула был пожалован флигель адъютантом — офицером свиты), он, как сказано выше, высоко держал свое казачье имя. Он как то умел подобрать себе и помощников; достаточно вспомнить есаула Рашпиля, Георгия Антоновича (ныне убитого), подъесаула Шведова (расстрелянного большевиками в Ессентуках) и, в особенности, с чувством признательности вспоминаю Белого Вячеслава Васильевича, жизнь которому сохранил Аллах. Вот офицеры казаки, которых вспоминает с благодарностью каждый, кто только с ними соприкасался.
В последние годы перед войной казачья служба была втиснута в такие же строгие и нездоровые военные рамки, как и служба всей русской «крупы». Этому много способствовали наши же офицеры, по воспитанию и образованию — калеки казачьего духа...
Наше несчастье в том, что сопротивление против общерусской «регламентации» оказывалось очень немногими казаками.
Провожая меня из Петербурга, А. С. Жуков говорил так: поцелуйте за меня знамя Хоперское, я тоже там начал службу... Ну, а если что-нибудь случится в любом вашем положении, известите меня и я в любое время к вашим услугам.
Слава Аллаху, я никогда за покровительством не обращался, хотя меня не раз к этому побуждали многие обстоятельства.
* * *
Я в 1-м Хоперском полку... Поход в Месопотамию, где под Керманшахом или Сиях Дыханом приходим на ночлег после похода, длившегося около двух недель беспрерывно. Сыро, дождь со снегом; кухни пришли поздно — обед будет не скоро. Лошади по полусотенно поставлены в караван-сарае.
Как-то случайно казаки во дворе начали бой в кулачки, и мою вторую полусотню первая загнала к лошадям. Я случайно увидел эту картину и меня увидели казаки — кричат о помощи. Все смеются и с любопытством смотрят, какое я приму решение. Недолго думая, сбрасываю с себя шашку, ввязываюсь в самую горячую свалку, вспоминая станицу и «Граньку Булавина». «Враги» сначала не решаются, а потом освоились и «пудовые гири» посыпались и в «мой адрес».
Но я уже вошел в раж, вспомнил почти забытый спорт и шел вперед уже по «трупам»; «моя гиря» оказалась значительно тяжелее многих других, да и по росту я выделялся не только из среды своих казаков, но и «врагов». Не один споткнулся на мою «ручку» боком, затылком, переносицей... В результате, победа полная и «враг» не только выбит из наших «владений», но буквально закупорен в конюшне первой полусотни.
Всю эту картину видел мой командир сотни подъесаул В. М. Пегушин, а ему «донес» об этом хорунжий Несмашный и, хотя «победителей и не судят», но эти «калеки казачьего духа» вздумали читать мне свои «нотации», в ответ на которые я посоветовал им подать на меня рапорт по команде, а разговоры эти — «ни к чему»...
Через некоторое время вызывает меня войсковой старшина Г. А. Ларионов (ныне умерший, да будет благословенна память этого доброго казака).
Прихожу.
— Садитесь... Ну, рассказывайте, что вы там творите в сотне, говори он мне характерным стариковским с хрипотой голосом.
Делаю вид, что не понимаю, в чем дело, и прошу задавать вопросы...
— Да вот эта музыка, — продолжает он. Мне рассказывали тут Пегушин и Несмашный...
— О! теперь понимаю...
И я рассказал, как наряду с «нижними чинами» я вел кулачный бой. Вижу, смеется Григорий Антонович, потом хохочет, потом поднимается, подходит ко мне, берет меня за голову и, целуя, приговаривает:
— Ай, да и молодчина! Спасибо вам, родной! Это по-нашему, по-казачьему...
И помните, когда дойдет до службы, то эта «саранча» скорее исполнит ваше приказание, чем других... Спасибо еще раз! (Жмет он мне руку). А из «этих» мы постараемся «российских» дураков повытряхнуть...
* * *
Прошел год... Отходим из Мессопотамии... Поход длится недели две с арьергардными боями. Все время полк прикрывает отступление всего экспедиционного корпуса. Только вчера оставили Керманшах. Ведем вялую перестрелку с передовыми частями турок и курдов, и только артиллерия как наша, так и турецкая развивают сильный огонь.
Получаю приказание «С получением сего»... оставить в двух-трех верстах позади себя дозор в три человека.
Подхожу к полку, стоящему «в поводу» в долине. Являюсь к командиру полка полквнику Н. М. Успенскому. Он как раз в это время диктует адъютанту донесение командиру корпуса следующего приблизительно содержания: Я — младший из командиров полков при двухнедельных арьергардных боях, к какому бы полку в число бригады меня не пристроили. Всюду бригадным является старший; само собою разумеется, что в несравненно худших условиях находится полк младшего командира полка, в данном случае мой. Люди и лошади изнурены до последней степени. Младших офицеров остался один, все переранены, убиты или по болезни вышли из строя. Полку необходима передышка, ибо дальше в таких условиях недоедания, переутомления и без сна (все время в соприкосновении, с противником) полк работать не в состоянии, чтобы приносить пользу и т. д.
Адъютант пишет на колене и, после каждой фразы, спрашивает:
— Дальше? Есть... Есть. Дальше?
Все стоят вокруг понурыми. Вид у всех утомленный. В это время войсковой старшина Ларионов подымает голову и хриповато говорит:
— А ты напиши им еще по поклону, мать их...
Звонким смехом ответил весь полк, стоявший кругом. Давно так не смеялись... Хохотал и сам командир полка, полк. Успенский что с ним бывало редко.
Вдруг наш старик Ларионов, стряхнувшись по-стариковски, кричит:
— А ну-ка, трубачи, дуй что-нибудь; если хлеба нет... Чорт с ним, со штабом...
* * *
Эшелон за эшелоном идут войска домой. Идет Черноморский полк. Командиром пока полковник Ларионов. Немного чести теперь командиру полка; все офицеры под негласным арестом. В Армавире или на Ладожской «последнее пристанище»...
Казак Кривобоков, станичник Григория Антоновича, ожидает его, чтобы взять со станции Невиномысской домой. Не разрешают солдаты... Кривобоков знаками уславливается с Григорием Антоновичем и, выехав за станцию, ложится на гриву коня и полным ходом мчится вдоль железной дороги. Наконец, идет эшелонный поезд. Кривобоков видит старика и на подъеме выхватывает его из вагона. На коня! — и был таков.
Тревога... стрельба... Но беглецы уже далеко в степи. Григорий Антонович спасен, чтобы через месяц- два быть снова арестованным уже в родной станице пришедшей красной бандой. Много погибло тогда баталпашинцев, был казнен и сын Григория Антоновича, сотник Георгий Григорьевич, но старика спасли снова казаки, потому что он твердо помнил, что он казак и «калекой казачьего духа» никогда не был.
* * *
Большевицкая война... Григорий Антонович участвует в ней, но возраст, переживания и все невзгоды сделали свое дело. Он сдал. Конец всему...
Заграница. Югославия. И когда мне передали, что наши славные хоперцы: ген. П. Г. Бочаров, М. Я. Косик и Григорий Антонович ходят в больших солдатских казенного образца ботинках, то, не скрою, у меня покатилась скорбная слеза. Ведь эти люди выросли и прожили всю жизнь в чувяках... А хоперцы чувяки носить умели...
Два первых, слава Аллаху, живы, а третий, да будет благословенна его память, умер на чужбине...
журнал «ВК»
172-й номер
стр. 19-20
Штрихи из казачьей жизни
(Воспоминания)
Я — молодой казак, вольноопределяющийся, конвоец, — нуждаюсь в некоторых книгах, а по военным законам — каждый «нижний чин» может иметь книги только с разрешения командира сотни (роты, эскадрона или батареи). Вот я и обращаюсь к своему командиру сотни, чтобы он «подписал» эти книги...
— Это для чего? — спрашивает он.
Даю объяснение: на основании устава, начиная со слов: каждый нижний чин и т. д.
И вот слышу в ответ:
— А... а... К черту это! Все это касается нижних чинов, значит — русской солдатни, а мы казаки и нас это не касается...
И, как будто задетый за живое, командир сотни делает распоряжение: выписать прямо в столовую-читальню одну петербургскую газету и одну московскую... Кроме того, в читальне появилось несколько сельскохозяйственных журналов и книг, уже выходящих за пределы ограничительных военных законов, до Герцена включительно, не говоря уже о декабристах, о которых читали все в сотне кого интересовала иная жизнь, кроме «так точно» и «никак нет».
Командиром этим был честнейший и благороднейший казак, флигель адъютант есаул Андрей Семенович Жуков, Кубанского Войска (хоперец). Он первый предложил мне прочесть книгу: история Хоперского полка...
И вот «обласканный при дворе» (Андрей Семенович в чине подъесаула был пожалован флигель адъютантом — офицером свиты), он, как сказано выше, высоко держал свое казачье имя. Он как то умел подобрать себе и помощников; достаточно вспомнить есаула Рашпиля, Георгия Антоновича (ныне убитого), подъесаула Шведова (расстрелянного большевиками в Ессентуках) и, в особенности, с чувством признательности вспоминаю Белого Вячеслава Васильевича, жизнь которому сохранил Аллах. Вот офицеры казаки, которых вспоминает с благодарностью каждый, кто только с ними соприкасался.
В последние годы перед войной казачья служба была втиснута в такие же строгие и нездоровые военные рамки, как и служба всей русской «крупы». Этому много способствовали наши же офицеры, по воспитанию и образованию — калеки казачьего духа...
Наше несчастье в том, что сопротивление против общерусской «регламентации» оказывалось очень немногими казаками.
Провожая меня из Петербурга, А. С. Жуков говорил так: поцелуйте за меня знамя Хоперское, я тоже там начал службу... Ну, а если что-нибудь случится в любом вашем положении, известите меня и я в любое время к вашим услугам.
Слава Аллаху, я никогда за покровительством не обращался, хотя меня не раз к этому побуждали многие обстоятельства.
* * *
Я в 1-м Хоперском полку... Поход в Месопотамию, где под Керманшахом или Сиях Дыханом приходим на ночлег после похода, длившегося около двух недель беспрерывно. Сыро, дождь со снегом; кухни пришли поздно — обед будет не скоро. Лошади по полусотенно поставлены в караван-сарае.
Как-то случайно казаки во дворе начали бой в кулачки, и мою вторую полусотню первая загнала к лошадям. Я случайно увидел эту картину и меня увидели казаки — кричат о помощи. Все смеются и с любопытством смотрят, какое я приму решение. Недолго думая, сбрасываю с себя шашку, ввязываюсь в самую горячую свалку, вспоминая станицу и «Граньку Булавина». «Враги» сначала не решаются, а потом освоились и «пудовые гири» посыпались и в «мой адрес».
Но я уже вошел в раж, вспомнил почти забытый спорт и шел вперед уже по «трупам»; «моя гиря» оказалась значительно тяжелее многих других, да и по росту я выделялся не только из среды своих казаков, но и «врагов». Не один споткнулся на мою «ручку» боком, затылком, переносицей... В результате, победа полная и «враг» не только выбит из наших «владений», но буквально закупорен в конюшне первой полусотни.
Всю эту картину видел мой командир сотни подъесаул В. М. Пегушин, а ему «донес» об этом хорунжий Несмашный и, хотя «победителей и не судят», но эти «калеки казачьего духа» вздумали читать мне свои «нотации», в ответ на которые я посоветовал им подать на меня рапорт по команде, а разговоры эти — «ни к чему»...
Через некоторое время вызывает меня войсковой старшина Г. А. Ларионов (ныне умерший, да будет благословенна память этого доброго казака).
Прихожу.
— Садитесь... Ну, рассказывайте, что вы там творите в сотне, говори он мне характерным стариковским с хрипотой голосом.
Делаю вид, что не понимаю, в чем дело, и прошу задавать вопросы...
— Да вот эта музыка, — продолжает он. Мне рассказывали тут Пегушин и Несмашный...
— О! теперь понимаю...
И я рассказал, как наряду с «нижними чинами» я вел кулачный бой. Вижу, смеется Григорий Антонович, потом хохочет, потом поднимается, подходит ко мне, берет меня за голову и, целуя, приговаривает:
— Ай, да и молодчина! Спасибо вам, родной! Это по-нашему, по-казачьему...
И помните, когда дойдет до службы, то эта «саранча» скорее исполнит ваше приказание, чем других... Спасибо еще раз! (Жмет он мне руку). А из «этих» мы постараемся «российских» дураков повытряхнуть...
* * *
Прошел год... Отходим из Мессопотамии... Поход длится недели две с арьергардными боями. Все время полк прикрывает отступление всего экспедиционного корпуса. Только вчера оставили Керманшах. Ведем вялую перестрелку с передовыми частями турок и курдов, и только артиллерия как наша, так и турецкая развивают сильный огонь.
Получаю приказание «С получением сего»... оставить в двух-трех верстах позади себя дозор в три человека.
Подхожу к полку, стоящему «в поводу» в долине. Являюсь к командиру полка полквнику Н. М. Успенскому. Он как раз в это время диктует адъютанту донесение командиру корпуса следующего приблизительно содержания: Я — младший из командиров полков при двухнедельных арьергардных боях, к какому бы полку в число бригады меня не пристроили. Всюду бригадным является старший; само собою разумеется, что в несравненно худших условиях находится полк младшего командира полка, в данном случае мой. Люди и лошади изнурены до последней степени. Младших офицеров остался один, все переранены, убиты или по болезни вышли из строя. Полку необходима передышка, ибо дальше в таких условиях недоедания, переутомления и без сна (все время в соприкосновении, с противником) полк работать не в состоянии, чтобы приносить пользу и т. д.
Адъютант пишет на колене и, после каждой фразы, спрашивает:
— Дальше? Есть... Есть. Дальше?
Все стоят вокруг понурыми. Вид у всех утомленный. В это время войсковой старшина Ларионов подымает голову и хриповато говорит:
— А ты напиши им еще по поклону, мать их...
Звонким смехом ответил весь полк, стоявший кругом. Давно так не смеялись... Хохотал и сам командир полка, полк. Успенский что с ним бывало редко.
Вдруг наш старик Ларионов, стряхнувшись по-стариковски, кричит:
— А ну-ка, трубачи, дуй что-нибудь; если хлеба нет... Чорт с ним, со штабом...
* * *
Эшелон за эшелоном идут войска домой. Идет Черноморский полк. Командиром пока полковник Ларионов. Немного чести теперь командиру полка; все офицеры под негласным арестом. В Армавире или на Ладожской «последнее пристанище»...
Казак Кривобоков, станичник Григория Антоновича, ожидает его, чтобы взять со станции Невиномысской домой. Не разрешают солдаты... Кривобоков знаками уславливается с Григорием Антоновичем и, выехав за станцию, ложится на гриву коня и полным ходом мчится вдоль железной дороги. Наконец, идет эшелонный поезд. Кривобоков видит старика и на подъеме выхватывает его из вагона. На коня! — и был таков.
Тревога... стрельба... Но беглецы уже далеко в степи. Григорий Антонович спасен, чтобы через месяц- два быть снова арестованным уже в родной станице пришедшей красной бандой. Много погибло тогда баталпашинцев, был казнен и сын Григория Антоновича, сотник Георгий Григорьевич, но старика спасли снова казаки, потому что он твердо помнил, что он казак и «калекой казачьего духа» никогда не был.
* * *
Большевицкая война... Григорий Антонович участвует в ней, но возраст, переживания и все невзгоды сделали свое дело. Он сдал. Конец всему...
Заграница. Югославия. И когда мне передали, что наши славные хоперцы: ген. П. Г. Бочаров, М. Я. Косик и Григорий Антонович ходят в больших солдатских казенного образца ботинках, то, не скрою, у меня покатилась скорбная слеза. Ведь эти люди выросли и прожили всю жизнь в чувяках... А хоперцы чувяки носить умели...
Два первых, слава Аллаху, живы, а третий, да будет благословенна его память, умер на чужбине...
журнал «ВК»
172-й номер
стр. 19-20
Комментариев нет:
Отправить комментарий