2-я часть
Петро Пластун
Подвиг казаков
журнал «Разведчик» № 328
28 января 1897 года
стр. 81-83
— Эгэ! Здорово горит! Да и не далеко! Пойтить доложить дежурному.
— Николай Степанович, вставайте! Пожар! Горит здорово! — толкая за плечо прикорнувшего на койке дежурного, говорил дневальный.
— А, шо? Пожар? — встрепенулся дежурный. — Где? Близко?
— Недалеко.
— Буди хлопцев.
— Гей, хлопцы, вставай! Вставай на пожар! Ну, живо!
И хлопцы живо вскочили, оделись и через 5 минут бежали туда, куда призывал их набат, чтоб бороться с огнем, спасать имущество, а может быть и жизнь чью-нибудь, бежали, застегивая на ходу крючки у черкесок, подпоясывая пояса с кинжалами. Иногда какой-нибудь казак, зацепившись ногою в темноте за камень, лежащий на дороге, растягивался и, выругавшись по неизвестно чьему адресу, вскакивал и догонял бежавшую без остановки команду.
------------------------------------------
Гудит огненная стихия, бушует огненное море, волнуясь и разрастаясь все больше и больше в скученном квартале города! Все более и более пожирает ненасытное пламя убогие хатенки с соломенными крышами! Огненные шапки, высоко взлетая и бороздя черное небо, летят вместе с клубами дыма за ветром, осыпая огненным дождем ближайшие строения. Всюду слышится треск обрушивающихся стропил, рушащихся стен; жар невыносимый; от гари и дыма захватывает дыхание, точит глаза. Обезумевшие жители с ужасом смотрят на разгулявшегося огненного петуха, на них напал панический страх, о борьбе с огнем никто и не думает: предоставив огню свои бедные жилища, они спешат выносить свои скудные пожитки и разную домашнюю рухлядь; местами слышится плач и голосенье какой-то бабы, смотрящей на свою загорающуюся хату; местами видны фигуры старух, стоящих лицом к ветру и держащих иконы — чтоб Господь отвернул ветер и тем бы спас их дома. Пожар все разрастался, паника все усиливалась, когда прибежала команда казаков. Хотя и немного их было — человек 30, но дело было не в количестве: при виде помощи, эта бегающая бес толку, кричащая, суетящаяся толпа вздохнула свободней: «казаки бегут, казаки пришли, вот казаки» слышалось в толпе, и толпа почувствовала, что как будто бы уже опасность, с приходом казаков, уменьшилась, панический ужас стал проходить, толпа начала приходить в себя. Казаки принялись бороться с огнем: топорами, шестами, руками принялись они разламывать и раскидывать загорающиеся строения, влезали на загорающиеся крыши, раскидывали их, поливали подаваемою в ведрах водою, тушили падавшие на соломенные кровли галки, затаптывая их ногами, заминая руками, смахивали их полами черкесок на землю. Вот два казака Дорофеев и Сиротенко, взобравшись на уже начавший гореть дом, принялись ломать и разбирать крышу. Жарко невыносимо, но они только что окатили себя из ведер водою, перед тем как лезть на крышу и кое-как еще перемогаются, хотя дым и точит им глаза, хотя и захватывает дыхание, но они спешат разломать крышу — а то от нее может загореться соседняя. Вот из дома начинает пробиваться огонек, вот уже ноге сквозь чевяк горячо, вот и чтой-то кричат.
— Чого воны? — спрашивает Дорофеев, кивая на толпу.
— А хто их знае! — отвечает Сиротенко и потом, немного помолчав, добавляет, — кричат, шо-б мы слезли, а то крыша обвалится.
— Нехай обваливается! А пока обвалится, мы ее разберем! — и Дорофеев с ожесточением снова начинает раскидывать солому, рубить и отрывать стропила, а Сиротенко тоже не отстает от станичника — еще немного усилий и крыша будет разобрана с этой стороны, что примыкает почти вплоть к крыше соседней хаты, которую уже тоже разбирают другие казаки и тогда... вдруг треск, грохот; клуб дыма и столб огня, взвившегося к небу, заставили на секунду всех остановиться; крик в толпе: «провалились, казаки провалились!» заставил все замереть от ужаса. Ни крыши, где работали Дорофеев и Сиротенко, ни их самих не было; они с крышей рухнули внутрь дома... все было тихо, полно ужаса, лишь слышался треск горящего дерева, гул огня, да грохот рушащихся стен, и над всем этим носились сотни светящихся галок, тучи искр...
Вдруг из окон выпрыгивают две какие-то фигуры — это Дорофеев и Сиротенко — опаленные, оглушенные, слегка ушибленные, они все-таки живы, здоровы! Ведь смелым Бог владеет!
Толпа радостно крестится и гудит, а смельчаки опять уже работают — они то вытаскивают пожитки из горящих домов, то смело и лихо работают со своими товарищами в самых опасных местах.
— Батюшки мои, родные, а дэ-ж Васыль то мой? Верно в хате! Сгорит! — вопит баба, простирая руки к уже горящей хате.
И вот казаки Степаницин, Онищенко и Тучков, презирая опасность, самоотверженно бросаются в горящий дом, где в задней комнате спит пьяный кум Василь и ничего не слышит, ни про что не ведает, что творится вокруг! Он обречен в жертву огню! Ему сначала было тяжело дышать от набившегося в комнату дыма, ему было душно от раскалившегося воздуха, в горле першило, губы пересохли, сон становился все беспокойней и кум Василь ворочался, кашлял, метался по кровати, но хмель приковал его к ней и не позволял встать; и вот движения кума Василя стали все медленней, по временам с губ срывался стон, дыхание становилось хриплей и прерывистей — жизнь видимо угасала! Из соседней комнаты начали пробиваться через щели в стенке огненные змейки, пробились и забегали они по стенам, еще минута-другая и комната вся вспыхнет и поглотит кума Василя. В эту минуту дверь уже горящей смежной комнаты с треском разлетается от сильного удара в нее чего-то тяжелого и вместе с дымом и пламенем врываются через образовавшийся проход Степаницин, Онищенко и Тучков. Закрывая лица рукавами черкесок, чтобы хоть отчасти предохранить их нестерпимого жара, почти ощупью отыскивают они уже лежащего без движения в глубоком обмороке кума Василя, берут и выносят его на улицу.
Волосы у них опалены, платье во многих местах тлеет, но стоит ли обращать на это внимание, когда снова нужна их помощь, и они, не раздумывая, снова бросаются к объятым пламенем домам.
Громыхая и звеня колокольцами, прискакала пожарная команда, насосы заработали; струи воды полились на отстаиваемые дома, багры и крючья заработали. Прибежали части войск, назначенные на пожар. Толпа, встряхнув свое оцепенение, тоже принялась деятельно помогать в тушении пожара и пожар начал стихать, начал все больше и больше слабеть, и зарумянившаяся на востоке заря застала на пожарище лишь безобразные остовы сгоревших хат, обугленные столбы, полуразрушенные печи, дымящиеся балки, а среди всего этого сновали погорельцы.
Закопченные, усталые, опаленные, с прожженной одеждой, со ссадинами на руках и лицах, возвращались знакомые нам казаки в казарму, не сознавая совершенного ими подвига, не сознавая заслуги, оказанной жителям — они были далеко от всего этого, исполняя только свой долг, долг воина — готового всегда «душу свою положить за други своя», и это неведение своей заслуги еще более увеличило радость, когда Всемилостивейше Сиротенко, Дорофеев, Степаницин, Онищенко и Тучков были пожалованы знаками отличия Св. Анны и единовременными денежными выдачами.
(окончание)
Петро Пластун
Подвиг казаков
журнал «Разведчик» № 328
28 января 1897 года
стр. 81-83
— Эгэ! Здорово горит! Да и не далеко! Пойтить доложить дежурному.
— Николай Степанович, вставайте! Пожар! Горит здорово! — толкая за плечо прикорнувшего на койке дежурного, говорил дневальный.
— А, шо? Пожар? — встрепенулся дежурный. — Где? Близко?
— Недалеко.
— Буди хлопцев.
— Гей, хлопцы, вставай! Вставай на пожар! Ну, живо!
И хлопцы живо вскочили, оделись и через 5 минут бежали туда, куда призывал их набат, чтоб бороться с огнем, спасать имущество, а может быть и жизнь чью-нибудь, бежали, застегивая на ходу крючки у черкесок, подпоясывая пояса с кинжалами. Иногда какой-нибудь казак, зацепившись ногою в темноте за камень, лежащий на дороге, растягивался и, выругавшись по неизвестно чьему адресу, вскакивал и догонял бежавшую без остановки команду.
------------------------------------------
Гудит огненная стихия, бушует огненное море, волнуясь и разрастаясь все больше и больше в скученном квартале города! Все более и более пожирает ненасытное пламя убогие хатенки с соломенными крышами! Огненные шапки, высоко взлетая и бороздя черное небо, летят вместе с клубами дыма за ветром, осыпая огненным дождем ближайшие строения. Всюду слышится треск обрушивающихся стропил, рушащихся стен; жар невыносимый; от гари и дыма захватывает дыхание, точит глаза. Обезумевшие жители с ужасом смотрят на разгулявшегося огненного петуха, на них напал панический страх, о борьбе с огнем никто и не думает: предоставив огню свои бедные жилища, они спешат выносить свои скудные пожитки и разную домашнюю рухлядь; местами слышится плач и голосенье какой-то бабы, смотрящей на свою загорающуюся хату; местами видны фигуры старух, стоящих лицом к ветру и держащих иконы — чтоб Господь отвернул ветер и тем бы спас их дома. Пожар все разрастался, паника все усиливалась, когда прибежала команда казаков. Хотя и немного их было — человек 30, но дело было не в количестве: при виде помощи, эта бегающая бес толку, кричащая, суетящаяся толпа вздохнула свободней: «казаки бегут, казаки пришли, вот казаки» слышалось в толпе, и толпа почувствовала, что как будто бы уже опасность, с приходом казаков, уменьшилась, панический ужас стал проходить, толпа начала приходить в себя. Казаки принялись бороться с огнем: топорами, шестами, руками принялись они разламывать и раскидывать загорающиеся строения, влезали на загорающиеся крыши, раскидывали их, поливали подаваемою в ведрах водою, тушили падавшие на соломенные кровли галки, затаптывая их ногами, заминая руками, смахивали их полами черкесок на землю. Вот два казака Дорофеев и Сиротенко, взобравшись на уже начавший гореть дом, принялись ломать и разбирать крышу. Жарко невыносимо, но они только что окатили себя из ведер водою, перед тем как лезть на крышу и кое-как еще перемогаются, хотя дым и точит им глаза, хотя и захватывает дыхание, но они спешат разломать крышу — а то от нее может загореться соседняя. Вот из дома начинает пробиваться огонек, вот уже ноге сквозь чевяк горячо, вот и чтой-то кричат.
— Чого воны? — спрашивает Дорофеев, кивая на толпу.
— А хто их знае! — отвечает Сиротенко и потом, немного помолчав, добавляет, — кричат, шо-б мы слезли, а то крыша обвалится.
— Нехай обваливается! А пока обвалится, мы ее разберем! — и Дорофеев с ожесточением снова начинает раскидывать солому, рубить и отрывать стропила, а Сиротенко тоже не отстает от станичника — еще немного усилий и крыша будет разобрана с этой стороны, что примыкает почти вплоть к крыше соседней хаты, которую уже тоже разбирают другие казаки и тогда... вдруг треск, грохот; клуб дыма и столб огня, взвившегося к небу, заставили на секунду всех остановиться; крик в толпе: «провалились, казаки провалились!» заставил все замереть от ужаса. Ни крыши, где работали Дорофеев и Сиротенко, ни их самих не было; они с крышей рухнули внутрь дома... все было тихо, полно ужаса, лишь слышался треск горящего дерева, гул огня, да грохот рушащихся стен, и над всем этим носились сотни светящихся галок, тучи искр...
Вдруг из окон выпрыгивают две какие-то фигуры — это Дорофеев и Сиротенко — опаленные, оглушенные, слегка ушибленные, они все-таки живы, здоровы! Ведь смелым Бог владеет!
Толпа радостно крестится и гудит, а смельчаки опять уже работают — они то вытаскивают пожитки из горящих домов, то смело и лихо работают со своими товарищами в самых опасных местах.
— Батюшки мои, родные, а дэ-ж Васыль то мой? Верно в хате! Сгорит! — вопит баба, простирая руки к уже горящей хате.
И вот казаки Степаницин, Онищенко и Тучков, презирая опасность, самоотверженно бросаются в горящий дом, где в задней комнате спит пьяный кум Василь и ничего не слышит, ни про что не ведает, что творится вокруг! Он обречен в жертву огню! Ему сначала было тяжело дышать от набившегося в комнату дыма, ему было душно от раскалившегося воздуха, в горле першило, губы пересохли, сон становился все беспокойней и кум Василь ворочался, кашлял, метался по кровати, но хмель приковал его к ней и не позволял встать; и вот движения кума Василя стали все медленней, по временам с губ срывался стон, дыхание становилось хриплей и прерывистей — жизнь видимо угасала! Из соседней комнаты начали пробиваться через щели в стенке огненные змейки, пробились и забегали они по стенам, еще минута-другая и комната вся вспыхнет и поглотит кума Василя. В эту минуту дверь уже горящей смежной комнаты с треском разлетается от сильного удара в нее чего-то тяжелого и вместе с дымом и пламенем врываются через образовавшийся проход Степаницин, Онищенко и Тучков. Закрывая лица рукавами черкесок, чтобы хоть отчасти предохранить их нестерпимого жара, почти ощупью отыскивают они уже лежащего без движения в глубоком обмороке кума Василя, берут и выносят его на улицу.
Волосы у них опалены, платье во многих местах тлеет, но стоит ли обращать на это внимание, когда снова нужна их помощь, и они, не раздумывая, снова бросаются к объятым пламенем домам.
Громыхая и звеня колокольцами, прискакала пожарная команда, насосы заработали; струи воды полились на отстаиваемые дома, багры и крючья заработали. Прибежали части войск, назначенные на пожар. Толпа, встряхнув свое оцепенение, тоже принялась деятельно помогать в тушении пожара и пожар начал стихать, начал все больше и больше слабеть, и зарумянившаяся на востоке заря застала на пожарище лишь безобразные остовы сгоревших хат, обугленные столбы, полуразрушенные печи, дымящиеся балки, а среди всего этого сновали погорельцы.
Закопченные, усталые, опаленные, с прожженной одеждой, со ссадинами на руках и лицах, возвращались знакомые нам казаки в казарму, не сознавая совершенного ими подвига, не сознавая заслуги, оказанной жителям — они были далеко от всего этого, исполняя только свой долг, долг воина — готового всегда «душу свою положить за други своя», и это неведение своей заслуги еще более увеличило радость, когда Всемилостивейше Сиротенко, Дорофеев, Степаницин, Онищенко и Тучков были пожалованы знаками отличия Св. Анны и единовременными денежными выдачами.
(окончание)
Комментариев нет:
Отправить комментарий