2-я часть
Гейман А.А.
В чем сила женщины?
(Кубанская старина)
Подобрана эта тройка была на диво. Вороной, длинный, но могучий коренник, с легким коленцем на передних ногах. Звали его «Гаврюшка». Смирный, уверенный в себе и доверчивый к ямщику конь. Первая пристяжка — «Черкес». Поджарый, низкопередый с горбатой спиной, с длинной шеей — «оленьей» — и сухой горбоносой головой, с ушами зайчика. И третья лошадь «Юла». Просто легкая, отличная пристяжная. Обе пристяжки были гнедые.
Запрягалась тройка эта при запертых воротах, и непременно самим Климом, без всякой помощи других ямщиков. Весь багаж и сам проезжающий садились в повозку, также на дворе. Клим садился на козлы, ворота отворялись настежь, и тройка с места поднимала вскачь. Вся задача Клима состояла в этот момент в том, чтобы выскочить со двора и взять правильное направление — на Гиагинскую или на Тенгинскую. Держать было невозможно, да и не было смысла, бесполезно. Так «несла» тройка версты две по дороге. Потом «Гаврюшка» начинал покусывать через оглобли то Черкеса, то Юлу, переходил на обычную, «хозяйскую» рысь и тройка шла, как всякая другая. Однако Мирон при этом всегда говорил Никанору:
— Что если бы на эту тройку да посадить тебя — ни осталось бы ни осей, ни «колесей», а от души твоей сонной — один пар.
Таков был общий любимец — молодец Клим.
Ему подстать была и молодая, красивая жена его Луша. Маленькая, белокурая головка, повязанная чистеньким голубым или красным платочком так, что передняя половина слегка вьющихся светло-русых волос с прямым пробором была открыта, а платок, проходя за маленькими ушками, охватывал два ряда кос, бегущих полными кольцами от половины головы, и подвязывался под затылком. Под мягко закругленными, темнее волос, тонко очерченными бровями светились добротой и лаской голубые, глубокие, красиво очерченные глаза. Небольшой, правильный, немного приподнятый в конце носик над маленьким розовым ртом с мелкими белыми зубами, всегда открытыми.
Прекрасно очерченный овал лица, с розовыми, немного припухшими к углам рта щечками, что придавало лицу чуть-чуть капризное выражение. Головка эта стройной, длинной шейкой соединялась со вмеру полным, но стройным туловищем с покатыми плечами и не тонкой, но гибкой талией и не крупным, хорошо развитым бюстом.
Стройные, проворные ножки, всегда в чистых белых или темно-синих чулках и простых, козловых башмачках, с низким каблучком, казалось, были несколько слабы для торса. Приятно было видеть, когда Луша, в простом ситцевом, но чистом платьице, синего или серого цвета, повязанная по талии белым фартуком, неся на коромыслах ведро на одном конце, а блестящий как солнце самовар на другом, шла к реке Грязнухе, мягко покачиваясь в талии.
— Здравствуйте, лебедь белая! Не знал, как вас звать и как величать — разлетится к ней недавно прибывший на пост молодой казак.
— Здравствуйте.. — ответит Луша и взмахнет на него своими большими, как небо синими, ласковыми, но строгими на сей раз глазами. Так на том кавалер и останется. И руки опустятся и язык прилипнет.
— Ишь, какая царевна-недотрога, — бурча себе под нос, пойдет казак своей дорогой. Луша была недоступна даже для шуток.
В ее небольшой, но образцово чистой горенке было светло и уютно. Широкая кровать, покрытая косточковым одеялом с широкой красной каймой, и четырьмя белоснежными подушками, две побольше и две поменьше; три-четыре табуретки, шкап для одежи и полка с посудой, да горшки с геранью и розами на подоконниках, завешанных кисейными занавесками окон и чистый небольшой стол в углу, — вот и все. Но как все к месту и делу! Луша вечно что-нибудь делает, шьет или вышивает у окна, а для развлечения — купает поросенка, или маленького еще щенка, взятых ею из жалости.
Странные, однако, были отношения между Климом и Лушей. Жили они, по-видимому, ладно, никогда не спорили, а тем более не ссорились. Как будто всегда довольны были один другим, но говорили между собою только самое необходимое:
— Кли-и-м! Обе-дать иди! — крикнет Луша из окна.
— Сейчас.. — спокойно ответит Клим на конюшни, или из-за развешанных и разобранных на солнце хомутов, с которыми вечно возился.
Молча сядет за стол, молча обедает. Кончив и ни слова ни говоря, уйдет или к лошадям, или к хомутам своим.
Спал ночью Клим так же всегда в конюшне.
(журнал «Вольное казачество» № 36 стр. 2-4)
==================================
Генерал А. А. Гейман
(К его 65-ти летию)
8 сего сентября (26 августа по ст. ст.) исполнилось 65 лет нашему сотруднику, генерал-лейтенанту Александру Александровичу Гейману.
Видный пластунский генерал, хороший казак, умеющий владеть словом и пером во благо своего народа, он несет сейчас в свои почтенные годы вдвойне горькую чашу изгнания, разделяя до конца судьбу казачьей эмиграции. На современном крестном пути казачества ген. Гейман не отошел к тем малодушным, которые «на все махнули рукой», не стал и в ряды тех, кто этот крестный путь готовы были бы начать сначала во славу чуждых Казачеству интересов, а, сохранив духа живого, остался на том «направлении», которое наметилось казачеством еще там, дома, в борьбе за освобождение, в борьбе за право казачества быть самому господином своей судьбы и своего исторического будущего.
Генерал А. А. Гейман родился 8 сентября (26 августа по старому стилю) 1866 года на Кубани, в ст. Терновской, где его отец служил тогда в льготном составе 2-го пластунского батальона. Через пять лет отец А. А., едучи по военно-грузинской дороге, попал в снежный обвал, простудился и вскоре умер. Семья Геймановых (мать, А. А. и его сестра) остались жить в ст. Келермесской, казаками которой они были, и в которой жил и дядя А. А. (брат его матери) М. В. Ткачев, любивший своего племянника как родного сына.
Уже с самого раннего детства А. А. не принадлежал к числу «неженок»; в 5 лет он ездил уже на лошади, а 10-тилетним мальчиком его сажали и на неуков.
На 8-м году жизни А. А. мать его, желая дать сыну образование, переехала с ним в станицу Ладожскую, где была в то время войсковая учительская семинария (директор — Д. Д. Семенов), и определила его в образцовую школу при этой семинарии, которую он и окончил весьма хорошо. После этого мальчик был принят в Тифлисский кадетский корпус (своекоштным — на счет генерала Геймана, известного героя войны 1877-78 г. г.)
Корпус окончен в 1884 году по I разряду и далее А. А. попадает в Москву — в 3-е военное, Александровское училище, которое и оканчивает в 1886 г.
После училища молодой офицер прикомандировывается сначала к 1-му Урупскому полку, а впоследствии переводится в 6-й Кубанский пластунский батальон (укрепление Хунзах в Дагестане). Новая обстановка, новый край, служба пластунов — все это делает сильное
впечатление на молодого пластунского офицера. Он начинает интересоваться всем окружающим, посещает окрестные горские аулы, делает зарисовки всего замечательного в свой альбом. Это, между прочим, и послужило первым толчком к тому, что А. А. взялся за перо. Первым очерком его был «Нагорный Дагестан», помещенный с иллюстрациями автора в «Разведчике» за 1897 год (в номере 360-м).
Вскоре в том же «Разведчике» (в номере 382-ом) были напечатаны его впечатления детства при заселении станиц Новой Линии в рассказе «Трусиха», повторенном позже под новым именем «Несчастный случай» в «Казачьих Думах» (в номере 24-ом за 1924 г.). Много писал А. А. по части узкоспециальной — все о переменах и улучшениях в обмундировании и снаряжении пластунов. Уже в эмиграции А. А. сотрудничает сначала в «Казачьих Думах» и «Пути Казачества», а после в «Вольном Казачестве», помещая рассказы или воспоминания по преимуществу из жизни пластунов или казачьей старины.
Получив первый офицерский чин, — «став на рельсы», А. А. «покатился», как он сам признается, по сигналам и семафорам, не задерживаясь больше положенного на «чиновных станциях». Исключение составляет «сидение» в чине сотника — 13 лет. Известный приказ военного ведомства, гласящий, что производство из чина поручика в чин штабс-капитана должно быть через 4 года, оканчивался обычной фразой: «к казачьим войскам не относится». Вот и пришлось ждать сотнику Гейману производства «на вакансию». А какая же там вакансия, когда на верху «пробка»: командиров пластунских батальонов назначали больше «из армии», казакам тех постов не давали, — так и оканчивалась карьера большинства казачьих офицеров в лучшем случае на Войсковом Старшине.
В 1912 году, по окончании курса офицерской стрелковой школы в Ораниенбауме, А. А. был произведен в Войсковые Старшины и назначен во 2-ой Кубанский пластунский батальон. К этому времени в войсках вообще, а в пластунской бригаде особенно, требование по отношению знаний и развития офицеров и урядников значительно повысились, да и молодые офицеры сами проявляли большой интерес к военному делу и специальной литературе. Вся работа по такому развитию офицеров и урядников и пополнению их знаний и легла на А. А. Ясно, что, чтобы уметь и быть всегда в готовности дать ответ, удовлетворяющий пытливый ум молодежи, надо было самому всегда быть в курсе дела и читать все, да еще отмечать, что для офицеров читать обязательно, а что только желательно. Работы было много и не легкой, особенно, если принять в расчет, что на нем же лежал контроль по обучению сотен, учебной, пулеметной и разведной команд и службы связи. И Войсковой старшина Гейман работал с большой энергией и не без пользы для дела.
Перед мировой войной хутор Геймановский (юрт станицы Тенгинской) зачислил А. А. своим почетным стариком, а через некоторое время по просьбе хуторского сбора А. А. Гейман перечислился из казаков ст. Келермесской в казаки хут. Геймановского (позже станицы).
Грянула война. А. А. Гейман в должности сначала командира 14-го, после — 8-го и, наконец, 2-го батальона побывал с пластунами и на Турецком фронте, и в Галиции.
Когда одиннадцать батальонов пластунов десантом из Батума, с налета, брали Трапезунд, — «тут, признается А. А., я узнал, что в мире нет пехоты, равной пластунам»...
За боевые отличия А. А, Гейман получил: чин полковника в январе 1915 г., чин генерала в августе 1916, ордена: св. Георгия 4-ой степени, Владимира 4-ой и 3-ей степени и мечи к бывшим у него за мирное время орденам: Анны 2-ой ст. и Станислава 2-ой степени.
Большевицкая революция застала Геймана уже начальником 3-ей пластунской бригады, которую он в конце 1917 года привел на Кубань. Казаки начали «болеть». Советская власть на Кубани застала А. А. в Майкопе в начале 1918 года. А в феврале ему суждено было пережить наибольшее горе отца: в Моздоке был убит его старший сын...
Летом 1918 года генерал Гейман организовал восстание казаков Майкопского отдела против большевиков, уже описанное на страницах «В. К.» Станица Геймановская избирает А. А. членом Рады (осенью 1918 года). Переформировав свой партизанский отряд в пластунскую бригаду, Гейман едет в Екатеринодар, чтобы принять участие в работах Рады. Произведенный В. Атаманом (по желанию Рады) в чин генерал-лейтенанта, он, по окончании сессии Рады, снова возвращается на фронт. Побывав со своею бригадою под Бесланом, в армии Май-Маевского, под Н.-Александровском, Екатеринославом и Полтавою, он перебрасывается, наконец, под Царицын. Здесь, при первой же встрече с ген. Врангелем, выяснилось сильное расхождение во взглядах обоих на дальнейшую роль казаков в войне. Генерал Гейман стоял на том, что уже тогда казаки потерпели больше всех, что надо дать им оправиться и стать твердым и мощным резервом на своих границах, а что дальнейшая, действительно гражданская война должна продолжаться армией адмирала Колчака и самими русскими, побуждаемыми и поднимаемыми по пути генералом Деникиным. В результате этого расхождения генерал Гейман должен был оставить армию генерала Врангеля.
Дальше пришла эвакуация и — эмиграция.
Есть еще один момент, характеризующий настроение ген. Геймана в то время и заслуживающий того, чтобы его отметить особо. Когда в 1919 году генерал Науменко (тогда кубанский военный министр, а теперь Войсковой Атаман) делал все от него зависящее, чтобы Кубанская Армия не была создана (как того хотел Деникин), а Рада категорически настаивала на ее создании, было предложено высказаться по этому поводу всем старшим строевым начальникам — кубанцам. Автор этого предложения (ген. Науменко) рассчитывал, на то, что кубанские генералы, зависимые в то время от ген. Деникина, не пойдут против его желания. И действительно, из 14 запрошенных, 13 поддержали генерала Науменко и Деникина и только один спас честь Кубани, высказавшись за создание отдельной Кубанской Армии. То был генерал А. А. Гейман. Одного этого было бы достаточно, чтобы Кубань не забыла его никогда.
Слава ему! Как бы ни было теперь тяжело старику-генералу нести тяжести и невзгоды необеспеченной эмигрантской жизни (он служит сейчас, кажется, ночным сторожем на руднике), нам хотелось бы, чтобы настоящие строки придали ему бодрости и сил выдержать и вытерпеть казачье лихолетье. Пусть он доживет до — надеемся — скорого возвращения на Кубань, пусть он, старый пластун-генерал, еще раз поведет своих соратников в бой сей раз за свободу казачества, а будущим молодым пластунам скажет в свое время свое слово-поучение о том, как не нужно растрачивать сил казачьих на чужих путях, и как нужно тратить их на своей дороге.
Сил, здоровья и многие лета юбиляру, заслуживающему больше, чем эти, хотя и искренние строки!
(журнал «Вольное казачество» № 88-89 стр. 20-21)
Гейман А.А.
В чем сила женщины?
(Кубанская старина)
Подобрана эта тройка была на диво. Вороной, длинный, но могучий коренник, с легким коленцем на передних ногах. Звали его «Гаврюшка». Смирный, уверенный в себе и доверчивый к ямщику конь. Первая пристяжка — «Черкес». Поджарый, низкопередый с горбатой спиной, с длинной шеей — «оленьей» — и сухой горбоносой головой, с ушами зайчика. И третья лошадь «Юла». Просто легкая, отличная пристяжная. Обе пристяжки были гнедые.
Запрягалась тройка эта при запертых воротах, и непременно самим Климом, без всякой помощи других ямщиков. Весь багаж и сам проезжающий садились в повозку, также на дворе. Клим садился на козлы, ворота отворялись настежь, и тройка с места поднимала вскачь. Вся задача Клима состояла в этот момент в том, чтобы выскочить со двора и взять правильное направление — на Гиагинскую или на Тенгинскую. Держать было невозможно, да и не было смысла, бесполезно. Так «несла» тройка версты две по дороге. Потом «Гаврюшка» начинал покусывать через оглобли то Черкеса, то Юлу, переходил на обычную, «хозяйскую» рысь и тройка шла, как всякая другая. Однако Мирон при этом всегда говорил Никанору:
— Что если бы на эту тройку да посадить тебя — ни осталось бы ни осей, ни «колесей», а от души твоей сонной — один пар.
Таков был общий любимец — молодец Клим.
Ему подстать была и молодая, красивая жена его Луша. Маленькая, белокурая головка, повязанная чистеньким голубым или красным платочком так, что передняя половина слегка вьющихся светло-русых волос с прямым пробором была открыта, а платок, проходя за маленькими ушками, охватывал два ряда кос, бегущих полными кольцами от половины головы, и подвязывался под затылком. Под мягко закругленными, темнее волос, тонко очерченными бровями светились добротой и лаской голубые, глубокие, красиво очерченные глаза. Небольшой, правильный, немного приподнятый в конце носик над маленьким розовым ртом с мелкими белыми зубами, всегда открытыми.
Прекрасно очерченный овал лица, с розовыми, немного припухшими к углам рта щечками, что придавало лицу чуть-чуть капризное выражение. Головка эта стройной, длинной шейкой соединялась со вмеру полным, но стройным туловищем с покатыми плечами и не тонкой, но гибкой талией и не крупным, хорошо развитым бюстом.
Стройные, проворные ножки, всегда в чистых белых или темно-синих чулках и простых, козловых башмачках, с низким каблучком, казалось, были несколько слабы для торса. Приятно было видеть, когда Луша, в простом ситцевом, но чистом платьице, синего или серого цвета, повязанная по талии белым фартуком, неся на коромыслах ведро на одном конце, а блестящий как солнце самовар на другом, шла к реке Грязнухе, мягко покачиваясь в талии.
— Здравствуйте, лебедь белая! Не знал, как вас звать и как величать — разлетится к ней недавно прибывший на пост молодой казак.
— Здравствуйте.. — ответит Луша и взмахнет на него своими большими, как небо синими, ласковыми, но строгими на сей раз глазами. Так на том кавалер и останется. И руки опустятся и язык прилипнет.
— Ишь, какая царевна-недотрога, — бурча себе под нос, пойдет казак своей дорогой. Луша была недоступна даже для шуток.
В ее небольшой, но образцово чистой горенке было светло и уютно. Широкая кровать, покрытая косточковым одеялом с широкой красной каймой, и четырьмя белоснежными подушками, две побольше и две поменьше; три-четыре табуретки, шкап для одежи и полка с посудой, да горшки с геранью и розами на подоконниках, завешанных кисейными занавесками окон и чистый небольшой стол в углу, — вот и все. Но как все к месту и делу! Луша вечно что-нибудь делает, шьет или вышивает у окна, а для развлечения — купает поросенка, или маленького еще щенка, взятых ею из жалости.
Странные, однако, были отношения между Климом и Лушей. Жили они, по-видимому, ладно, никогда не спорили, а тем более не ссорились. Как будто всегда довольны были один другим, но говорили между собою только самое необходимое:
— Кли-и-м! Обе-дать иди! — крикнет Луша из окна.
— Сейчас.. — спокойно ответит Клим на конюшни, или из-за развешанных и разобранных на солнце хомутов, с которыми вечно возился.
Молча сядет за стол, молча обедает. Кончив и ни слова ни говоря, уйдет или к лошадям, или к хомутам своим.
Спал ночью Клим так же всегда в конюшне.
(журнал «Вольное казачество» № 36 стр. 2-4)
==================================
Генерал А. А. Гейман
(К его 65-ти летию)
8 сего сентября (26 августа по ст. ст.) исполнилось 65 лет нашему сотруднику, генерал-лейтенанту Александру Александровичу Гейману.
Видный пластунский генерал, хороший казак, умеющий владеть словом и пером во благо своего народа, он несет сейчас в свои почтенные годы вдвойне горькую чашу изгнания, разделяя до конца судьбу казачьей эмиграции. На современном крестном пути казачества ген. Гейман не отошел к тем малодушным, которые «на все махнули рукой», не стал и в ряды тех, кто этот крестный путь готовы были бы начать сначала во славу чуждых Казачеству интересов, а, сохранив духа живого, остался на том «направлении», которое наметилось казачеством еще там, дома, в борьбе за освобождение, в борьбе за право казачества быть самому господином своей судьбы и своего исторического будущего.
Генерал А. А. Гейман родился 8 сентября (26 августа по старому стилю) 1866 года на Кубани, в ст. Терновской, где его отец служил тогда в льготном составе 2-го пластунского батальона. Через пять лет отец А. А., едучи по военно-грузинской дороге, попал в снежный обвал, простудился и вскоре умер. Семья Геймановых (мать, А. А. и его сестра) остались жить в ст. Келермесской, казаками которой они были, и в которой жил и дядя А. А. (брат его матери) М. В. Ткачев, любивший своего племянника как родного сына.
Уже с самого раннего детства А. А. не принадлежал к числу «неженок»; в 5 лет он ездил уже на лошади, а 10-тилетним мальчиком его сажали и на неуков.
На 8-м году жизни А. А. мать его, желая дать сыну образование, переехала с ним в станицу Ладожскую, где была в то время войсковая учительская семинария (директор — Д. Д. Семенов), и определила его в образцовую школу при этой семинарии, которую он и окончил весьма хорошо. После этого мальчик был принят в Тифлисский кадетский корпус (своекоштным — на счет генерала Геймана, известного героя войны 1877-78 г. г.)
Корпус окончен в 1884 году по I разряду и далее А. А. попадает в Москву — в 3-е военное, Александровское училище, которое и оканчивает в 1886 г.
После училища молодой офицер прикомандировывается сначала к 1-му Урупскому полку, а впоследствии переводится в 6-й Кубанский пластунский батальон (укрепление Хунзах в Дагестане). Новая обстановка, новый край, служба пластунов — все это делает сильное
впечатление на молодого пластунского офицера. Он начинает интересоваться всем окружающим, посещает окрестные горские аулы, делает зарисовки всего замечательного в свой альбом. Это, между прочим, и послужило первым толчком к тому, что А. А. взялся за перо. Первым очерком его был «Нагорный Дагестан», помещенный с иллюстрациями автора в «Разведчике» за 1897 год (в номере 360-м).
Вскоре в том же «Разведчике» (в номере 382-ом) были напечатаны его впечатления детства при заселении станиц Новой Линии в рассказе «Трусиха», повторенном позже под новым именем «Несчастный случай» в «Казачьих Думах» (в номере 24-ом за 1924 г.). Много писал А. А. по части узкоспециальной — все о переменах и улучшениях в обмундировании и снаряжении пластунов. Уже в эмиграции А. А. сотрудничает сначала в «Казачьих Думах» и «Пути Казачества», а после в «Вольном Казачестве», помещая рассказы или воспоминания по преимуществу из жизни пластунов или казачьей старины.
Получив первый офицерский чин, — «став на рельсы», А. А. «покатился», как он сам признается, по сигналам и семафорам, не задерживаясь больше положенного на «чиновных станциях». Исключение составляет «сидение» в чине сотника — 13 лет. Известный приказ военного ведомства, гласящий, что производство из чина поручика в чин штабс-капитана должно быть через 4 года, оканчивался обычной фразой: «к казачьим войскам не относится». Вот и пришлось ждать сотнику Гейману производства «на вакансию». А какая же там вакансия, когда на верху «пробка»: командиров пластунских батальонов назначали больше «из армии», казакам тех постов не давали, — так и оканчивалась карьера большинства казачьих офицеров в лучшем случае на Войсковом Старшине.
В 1912 году, по окончании курса офицерской стрелковой школы в Ораниенбауме, А. А. был произведен в Войсковые Старшины и назначен во 2-ой Кубанский пластунский батальон. К этому времени в войсках вообще, а в пластунской бригаде особенно, требование по отношению знаний и развития офицеров и урядников значительно повысились, да и молодые офицеры сами проявляли большой интерес к военному делу и специальной литературе. Вся работа по такому развитию офицеров и урядников и пополнению их знаний и легла на А. А. Ясно, что, чтобы уметь и быть всегда в готовности дать ответ, удовлетворяющий пытливый ум молодежи, надо было самому всегда быть в курсе дела и читать все, да еще отмечать, что для офицеров читать обязательно, а что только желательно. Работы было много и не легкой, особенно, если принять в расчет, что на нем же лежал контроль по обучению сотен, учебной, пулеметной и разведной команд и службы связи. И Войсковой старшина Гейман работал с большой энергией и не без пользы для дела.
Перед мировой войной хутор Геймановский (юрт станицы Тенгинской) зачислил А. А. своим почетным стариком, а через некоторое время по просьбе хуторского сбора А. А. Гейман перечислился из казаков ст. Келермесской в казаки хут. Геймановского (позже станицы).
Грянула война. А. А. Гейман в должности сначала командира 14-го, после — 8-го и, наконец, 2-го батальона побывал с пластунами и на Турецком фронте, и в Галиции.
Когда одиннадцать батальонов пластунов десантом из Батума, с налета, брали Трапезунд, — «тут, признается А. А., я узнал, что в мире нет пехоты, равной пластунам»...
За боевые отличия А. А, Гейман получил: чин полковника в январе 1915 г., чин генерала в августе 1916, ордена: св. Георгия 4-ой степени, Владимира 4-ой и 3-ей степени и мечи к бывшим у него за мирное время орденам: Анны 2-ой ст. и Станислава 2-ой степени.
Большевицкая революция застала Геймана уже начальником 3-ей пластунской бригады, которую он в конце 1917 года привел на Кубань. Казаки начали «болеть». Советская власть на Кубани застала А. А. в Майкопе в начале 1918 года. А в феврале ему суждено было пережить наибольшее горе отца: в Моздоке был убит его старший сын...
Летом 1918 года генерал Гейман организовал восстание казаков Майкопского отдела против большевиков, уже описанное на страницах «В. К.» Станица Геймановская избирает А. А. членом Рады (осенью 1918 года). Переформировав свой партизанский отряд в пластунскую бригаду, Гейман едет в Екатеринодар, чтобы принять участие в работах Рады. Произведенный В. Атаманом (по желанию Рады) в чин генерал-лейтенанта, он, по окончании сессии Рады, снова возвращается на фронт. Побывав со своею бригадою под Бесланом, в армии Май-Маевского, под Н.-Александровском, Екатеринославом и Полтавою, он перебрасывается, наконец, под Царицын. Здесь, при первой же встрече с ген. Врангелем, выяснилось сильное расхождение во взглядах обоих на дальнейшую роль казаков в войне. Генерал Гейман стоял на том, что уже тогда казаки потерпели больше всех, что надо дать им оправиться и стать твердым и мощным резервом на своих границах, а что дальнейшая, действительно гражданская война должна продолжаться армией адмирала Колчака и самими русскими, побуждаемыми и поднимаемыми по пути генералом Деникиным. В результате этого расхождения генерал Гейман должен был оставить армию генерала Врангеля.
Дальше пришла эвакуация и — эмиграция.
Есть еще один момент, характеризующий настроение ген. Геймана в то время и заслуживающий того, чтобы его отметить особо. Когда в 1919 году генерал Науменко (тогда кубанский военный министр, а теперь Войсковой Атаман) делал все от него зависящее, чтобы Кубанская Армия не была создана (как того хотел Деникин), а Рада категорически настаивала на ее создании, было предложено высказаться по этому поводу всем старшим строевым начальникам — кубанцам. Автор этого предложения (ген. Науменко) рассчитывал, на то, что кубанские генералы, зависимые в то время от ген. Деникина, не пойдут против его желания. И действительно, из 14 запрошенных, 13 поддержали генерала Науменко и Деникина и только один спас честь Кубани, высказавшись за создание отдельной Кубанской Армии. То был генерал А. А. Гейман. Одного этого было бы достаточно, чтобы Кубань не забыла его никогда.
Слава ему! Как бы ни было теперь тяжело старику-генералу нести тяжести и невзгоды необеспеченной эмигрантской жизни (он служит сейчас, кажется, ночным сторожем на руднике), нам хотелось бы, чтобы настоящие строки придали ему бодрости и сил выдержать и вытерпеть казачье лихолетье. Пусть он доживет до — надеемся — скорого возвращения на Кубань, пусть он, старый пластун-генерал, еще раз поведет своих соратников в бой сей раз за свободу казачества, а будущим молодым пластунам скажет в свое время свое слово-поучение о том, как не нужно растрачивать сил казачьих на чужих путях, и как нужно тратить их на своей дороге.
Сил, здоровья и многие лета юбиляру, заслуживающему больше, чем эти, хотя и искренние строки!
(журнал «Вольное казачество» № 88-89 стр. 20-21)
Комментариев нет:
Отправить комментарий