5-я часть
Скубани И.К.

Последний атаман Запорожья
Историческая поэма

Часть IV

1.
Мелькали годы за годами...
На Запорожьи мир и тишь...
Лишь над крутыми берегами
Шумел склонившийся камыш.
Да тырса, прячась у дороги,
Полна неведанной тревоги,
Шептала сборищу цветов
Чудесный сказ про казаков,
Про ширь степей, где так недавно
Жизнь беззаботная текла...
Но та пора, как сон, прошла
И уж в степи не видно Фавна, —
Ее покинул старый бог,
Уйдя от скрипа русских дрог.

2.
Но где сложил невинно кости
Казацкой Сичи Кошевой?
Лежит - ли где он на погосте
В земле под «матушкой - Москвой»,
Иль, положив пластом на плаху,
Четвертовали сиромаху?
Никто братам не мог принесть
О нем какую - либо весть.
Ходило разных слухов много
На Украине. Сколько лет
Соседу там шептал сосед,
Что Атамана Кошевого,
Подвесив к конскому хвосту,
Терзали «братья по Христу»...

3.
А Кальнишевский в это время,
Седой, как будто в серебре,
Влача судьбы суровой бремя,
Дни проводил в монастыре.
На дальнем острове Соловки
Ему «квартиру» дал Потемкин, —
Там больше двадцати годов
Томился батько казаков.
Он помещен был в погреб тесный
С решеткой ржавой за окном.
По вечерам пред стариком
Чернец являлся бессловесный
И, оставляя хлеб с водой,
Как тать, скрывался в тьме ночной.

4.
И только на Преображенье,
В день Пасхи и на Рождество,
Ему давали разрешенье
Пойти в собор на торжество.
За ним и там смотрели косо —
И в храме строгий был досмотр...
И интересного вопроса
Не мог задать пришельцам Петр.
А как хотелось казачине
Поговорить об Украине,
Узнать о степи, о Днепре,
Взгрустнуть о радостной поре...
После молитвы в людном храме
Вновь Кальнишевского вели
Обратно в погреб... Там ползли,
По черепашьи, дни за днями...
И долго бедный узник ждал,
Чтоб светлый праздник вновь настал.

5.
За что безжалостно караешь
Меня, несчастного, Творец?
Зачем, зачем не посылаешь
Моим страданиям конец?
Уж мной прожито больше века, —
Довольно мук для человека.
Пора на отдых бы костям,
Пора не плакать бы очам,
А сердцу болью не сжиматься.
Скорей бы мрачный день погас
И пробил мой последний час,
Чтоб мог я с думами расстаться,
Унять свободные мечты...
Где же ты, смерть моя, где ты?

6.
Ах, эти думы и мечтанья!
Они мозги огнем пекут —
Ни старость, немощь, ни страданья
Меня от них не отвлекут.
Они, как в молодости славной,
Будто живые реют плавно,
Восстановляя предо мной
Одну картину за другой.
И мне мерещится Текели,
Разбитый Кош, мои друзья...
То вдруг ужалит мысль - змея,
Что я умру в чернецкой кельи,
А не в родимой стороне,
Иль в схватке смелой на войне...

7.
Вот так с печалью неуемной
Невольник лил потоки слез,
А за решеткою оконной
Морской прибой лизал утес.
Жизнь проходила где-то мимо
Своей дорогою незримой,
Не бросив свой приветный взгляд
Тому, кто пил чужбины яд,
Кого язвила беспощадно
Судьба милльоном острых жал.
Тому, кто радости не знал
И рвался сердцем своим жадно
Туда, где лентой серебра
Струилась линия Днепра.

8.
Был светлый праздник.
Из собора Пасхальный слышался мотив.
В углу обширного притвора
Стоял Петро, главу склонив,
Из глаз седого Атамана
На складки синего жупана
Катились слезы. Тяжело
Вздыхая, он крестил чело.
— «Христос Воскресе!... Торжествуя
Весь Мир поет, — грущу лишь я.
О, доля горькая моя!
Не зная истины, живу я
Уж больше двух десятков лет
И на вопросы жду ответ».

9.
Что с Украиной, с казаками?
Ужель смирились, как рабы,
И дети Воли пред панами
Склоняют гордые чубы?
Увы, напрасные желанья!
С ним говорить запрещено, —
Бояся строгого взысканья,
Все отстранились от него.
Молчанье. Часом богомолка,
Взглянув на старца, втихомолку
Вздохнет и поспешит к дверям,
А там в подряснике жандарм
Следит за бывшим Атаманом.
Эх, видно в гроб придется лечь
Петру, не услыхав про Сечь?
Но нет, обрадует нежданно,
Разгладив складки его лба,
Еще раз хитрая Судьба.

10.
После всенощного моленья,
Когда душа рвалася в высь,
В трапезный зал, для разговенья,
Все богомольцы собрались.
Тут и Петро сидел в сторонке,
Ловя их разговор негромкий.
II волновалась его грудь, —
Невольник ждал, что кто-нибудь
Расскажет, может быть случайно,
Об Украине, где рожден,
Куда всю жизнь стремился он
Из чуждых мест мечтою тайной...
Но о Славуте и степях
Не вспоминалось в тех речах.

11,
Однако, он узнал о «друге»,
Что тот давно в могиле спит, —
Где-то на благодатном юге
Скончался старый фаворит.
Царицы также нету. Правил
После нее недолго Павел.
Теперь «Лександра», года два,
Всея России голова...
Промчались дни в порядке строгом,
Цари и бары шли со сцен,
Лишь не случилось перемен
В тяжелой жизни Кошевого —
Все ту  ж печаль и тот же мрак.
Носил в душе седой казак.

12.
Обед надолго затянулся.
Но для невольника, как сон,
Промчалось время и вернулся
К ужасной яви снова он.
И вновь не в светленькой трапезной,
А за решеткою железной
Прикосновение вериг
На теле ощущал старик.
Всю ночь, безумием объятый,
Своей тоски не одолев,
Метался он, как будто лев,
Шепча во тьме слова проклятий.
И слез не мог согнать с очей
Даже божественный Орфей...

13.
Но вот однажды, в день весенний,
Весь монастырь заговорил:
Царь Александр Благословенный
Петру свободу возвратил.
Забилось сердце казачины —
Увидеть степи Украины
Так жаждал он. И вот теперь
Его тюрьмы открыта дверь:
Иди!... — Куда?.. Что за вопросы —
На волю! Эй, готовься в путь!...
Увы, вздохнула тяжко грудь,
Поник старик седоволосый —
Свободы светлый херувим
Явился поздно перед ним.

14.
Куда итти? Ведь Кош разрушен,
Нет грозной Сичи над Днепром,
А те, с кем был он прежде дружен,
Давно почили под крестом.
Смахнув слезу, с улыбкой грустной,
Этот когда - то вождь искусный
О воле выслушал Указ.
— «Благословен да будет Спас!».
Он произнес, перекрестяся.
— «Царь, на закате моих дней,
Ошибку бабушки своей
И месть озлобленного князя
Исправил. Но, благодарю, —
Я встречу здесь и смерть мою.

(журнал «Вольное казачество»
№214 стр. 1-5)