Степанов Г.Г.

Вячеслав Ткачев

(цитаты)

Военно-историческое общество Москвы узнало о том, что старый летчик не имел жилья, и обратилось с официальными просьбами в Краснодарский горисполком дать квартиру Ткачеву как репатриированному из-за границы. Прошло два года. Ткачев, наконец, выслужил себе трудовую пенсию в размере всего 42 рубля, и Горжилуправление дало ему комнатку в полуподвальном помещении на улице Шаумяна20.

Небольшие окна из комнатушки на уровне тротуара выходили во двор. И стена, и угол постоянно затекали от сырости, и штукатурка покрывалась зеленоватой плесенью, но старик, привыкший к спартанскому образу жизни, был рад полученному уголку и обставил его старенькими стульями, столом, кроватью, купленными на толкучем рынке.

– Главное, я теперь имею письменный столик и могу писать, – твердил Ткачев. – А от сырости не пропаду. Ведь печка отапливается газом. Я буду хорошо прогревать комнату.

Ткачев начал писать книгу о своем великом друге и соратнике летчике Нестерове, с которым вместе кончал Нижегородский кадетский корпус имени Аракчеева, вместе рос, вместе пошел в авиацию.

В 1961 году Краснодарское книгоиздательство выпустило в свет книгу Ткачева «Русский сокол».

Книга была замечена большой прессой и читателями. Издана книга была благодаря хлопотам писателя Василия Алексеевича Попова21, бывшего военного летчика, хорошо понимавшего, что воспоминания Ткачева представляют огромную ценность, что никто столько о Нестерове не знает, сколько Ткачев, и наиболее правдивых воспоминаний не было и не будет. Действительно, книга «Русский сокол», пожалуй, единственная во всей огромной литературе, что создана о Нестерове, без домыслов, вранья, всевозможных натяжек. Книга по объему была небольшой, всего девять печатных листов. Получил он за нее всего семьсот рублей, но и на эти деньги сумел справить себе приличный темно-серый костюм, фетровую шляпу, галстук, туфли. В новом костюме, новой сорочке, с галстуком, повязанным на шее, в фетровой шляпе он приобрел вид вполне благополучного человека. Держался он прямо, сохранив военную выправку, в разговорах с дамами совсем оживлялся, молодел, шутил, слегка выказывал светские манеры, обязательную предупредительность. Взгляд карих глаз становился ясен, весел, голос – тверд и звучен. Он сфотографировался, и фотограф, найдя, что старик еще выглядит красавцем, выставил его портрет на витрине.

Отец, дед, прадед Ткачева были воинами, и сам Ткачев являлся человеком, как говорят, военной косточки. И одновременно в нем было немало от Алешеньки Карамазова. Да, он, как Алеша Карамазов, располагал к себе людей, и люди к нему тянулись. Даже когда он находился в концлагерях строгого режима и был лишен всяких связей с внешним миром. Попал он в лагеря уже немолодым, шестидесятилетним, никто в России не знал о нем, о его местопребывании. Одиннадцать лет без единой передачи с воли, без весточки от близких, Ткачев пребывал в изоляции22, но не умер от голодной дистрофии, от мук каторги, только потому, что в нем жил Алеша Карамазов, которого, по утверждению Достоевского, можно было выгнать на улицу без копейки денег и все равно он не пропал бы. Ткачев в лагерях бериевского времени даже среди начальников лагерей, не знавших чувства жалости ни к кому на свете, находил покровителей. И они неприметно для контролирующих их органов НКВД, спасая Ткачева от голодной смерти и непосильной каторжной работы, то определяли его в лаборанты лаборатории, где он мог из ячменя или зерен пшеницы варить себе кашу, или выдавали ему «обрат», то есть сыворотку от молока, или разрешали медикам укладывать его на койку лагерного околотка. Больше того, нашелся, в конце  концов, начальник лагеря, который, узнав, какую богатую боевую биографию имеет Ткачев, советовал писать ему мемуары и тайно выдавал ему бумагу. После войны, когда в должностях надзирателей начали появляться новые люди – бывшие фронтовики, говорил Ткачев, стало во много раз лучше. Фронтовики отличались от старых вертухаев, прежде всего, более человечным отношением к заключенным. Меньше притесняли, меньше наказывали «зеков», более здраво судили их. Словом, Ткачев протянул до благословенного дня свержения Берия и полной амнистии. Однако не будь в натуре Ткачева Алеши Карамазова, он умер бы на улицах родного Краснодара. Ведь он приехал в одном стеганном ватнике, надетом на голое тело, в дырявых «котах»  и все-таки люди, будучи совсем чужими, дали ему приют, взяли на работу в артель, помогли заработать трудовой стаж для пенсии, наконец, издали книгу о Нестерове.

И в доме на улице Шаумяна, оказавшись в полуподвальном помещении, Ткачев нашел покровителей в лице женщины-врача (армянки по национальности) и родных – соседей-стариков. Они как бы приписали одинокого жильца к своей семье и всячески обогревали его сердце, приглашая к себе за стол, к тому же женщина-медик стала как бы домашним врачом Ткачева и поддерживала его морально и физически. Благодаря такому дружелюбию соседей, Ткачев еще десять лет прожил в сырой комнатушке.

ссылка на журнал Родная Кубань

Об авторе