Степанов Г.Г.

Вячеслав Ткачев

1985 год

(цитаты)

Французы начали присылать аэропланы, которые им уже были не нужны. Лучшие летчики- офицеры, садившиеся за штурвал, один за другим сгорали в воздухе. Почему-то каждый раз в полете взрывались бензобаки. На Екатеринодарском кладбище, на участке, отведенном для захоронения офицеров Добровольческой армии, вскоре вырос целый лес из пропеллеров, которые водружались вместо крестов на могилах сгоревших летчиков. Немало сил и времени я потратил, покуда добился присылки доброкачественных авиамоторов новой конструкции. Они начали поступать только к концу лета девятнадцатого года. А к тому времени Деникин по настоянию Романовского отстранил меня от командования авиацией, заподозрив, как кубанского казака, в самостийных настроениях. А я вовсе не разделял устремлений лидеров Кубанской Рады и Правительства – Рябовола, Быча, Кулабухова. Будь я во главе летных сил, вряд ли Конному корпусу Буденного удалось бы врасплох застичь и нанести сокрушительные удары Донской и Кубанской армиям под Воронежем. Я во главу всех дел ставил воздушные разведывательные операции. И, конечно, вовремя бы упредил Мамантова и Шкуро о продвижении конных масс. Не случись разгрома под Воронежем, вероятно, корпусы казачьей конницы вскоре оказались бы в Рязани, а Добровольческая армия – в Туле. Весь ход Гражданской войны мог бы оказаться иным. Когда я осенью восемнадцатого года находился в конной дивизии Покровского, то благодаря моим стараниям конница Думенко на реке под Торговой была своевременно замечена и оказалась в ловушке. Потом немало я содействовал Врангелю при наступлении на Царицын весной девятнадцатого года. Нередко я над войсками красных сил летал чуть не на бреющем полете. Крылья моего аэроплана были сплошь изрешечены  пулями. Был ранен в руку и с трудом вывел самолет из зоны, занятой красными. Кое-как дотянул до железнодорожного полустанка и сел. Обо мне в ту пору немного писали в белых газетах и в журнале «Донская волна». Печатали и мои портреты...

– Новороссийская эвакуация, – говорил Ткачев, – обратилась для многих тысяч не только кубанских и донских казаков, но и офицеров, в трагедию. Для того чтобы пароходы курсировали и вывозили людей, не доставало угля. Они уходили в Крым и из-за отсутствия топлива не возвращались. Солдат и офицеров Добровольческого корпуса – марковцев, алексеевцев, корниловцев, дроздовцев – увозили в первую очередь, а пушки, снаряжение, снаряды и коней бросали. И каких коней бросали! Оставленные кони неприкаянно стояли на молу, бродили по улицам, грызли заборы и стволы голых в ту пору деревьев. Пробовали кавалерийских коней отогнать в горы, в надежде, что в поисках подножного корма они перевалят через горный хребет и уйдут на Кубань. Но дисциплинированные военные кони, привыкшие к своим хозяевам, табунами возвращались к пристани и некоторые за казаками, садившимися на пароходы, прыгали с мола в ледяную воду. Десятки тысяч великолепных кавалерийских коней погибло в холодном, голодном Новороссийске, насквозь продуваемом ледяным норд-остом. Потом в Крыму Врангелю пришлось заново создавать конницу. Но таких коней, каких оставили в Новороссийске, добыть уже не могли. И конница врангелевской армии уже не была первостатейной. Я собственными глазами видел одного штабс-капитана, брюнета-красавца из Алксеевского полка, который, не желая бросать на произвол судьбы каракового жеребца, из нагана выстрелил ему в ухо. А когда любимец-жеребец рухнул, штабс-капитан поднес дуло нагана к собственному уху и спустил курок. Не простил себе убийства верного друга. И это был не единственный случай. Кончали самоубийством не только офицеры, но и казаки, не попавшие на пароходы. Несколько тысяч донских и кубанских казаков пошли берегом моря через Кабардинку, Геленджик к Туапсе, мало кто добрался на конях до Туапсе. От бескормицы кони падали на дороге. В марте травы еще не было.

ссылка на журнал Родная Кубань

Об авторе