1-я часть

Русская старина

Карманная книжка

Для любителей отечественного,

На 1825 год

Изданная Л. Корниловичем

Санкт-Петербург, 1824 год

 

Р О Д И Н Е МОЕЙ

 

* * *

 

Страна, где мы впервые

Вкусили сладость бытия,

Поля, холмы родные,

Родного неба милый свет,

Знакомые потоки,

Златые игры первых лет,

И первых лет уроки,

Что вашу прелесть заменит?

О, родина святая!

Какое сердце не дрожит,

Тебя благословляя?

 

Ж у к о в с к и й

 

* * *

Общежитие Донских казаков в ХVІІ и ХVІІІ веках

* * *

В отечественную войну І8І2 года Донское войско показало свету свои чувства: все казаки, и старцы, и юноши, взялись за оружие, подвизались за веру и отечество.

При первом звуке воинской трубы старый Донской воин Победин, секунд-майор прошедшего столетия, выслал своего последнего сына и внука в полк, в котором cтapший его сын служил есаулом; когда же образовалось ополчение, сам старик, сняв со стены дедовскую саблю, пошел к Москве — умереть под стенами ее или торжествовать победу с братьями.

Между тем многочисленные полчища Наполеона, опустошая Россию, приближались к древней столице.

Есаул Победин, проходя с отрядом, чрез деревню г-жи Б., отбил шайку мародеров, готовившихся расхитить ее имущество. Казаки прогнали неприятеля, но дорого заплатили

за сей успех: есаул был убит; с ним вместе пали брат и сын его. Донские воины, оплакав смерть своего начальника, погребли его в одной могил с его родными; г-жа Б. и признательные поселяне оросили слезами смиренный крест, воздвигнутый над прахом храбрых защитников отечества.

Старик Победин получил роковую весть о сей потере под Москвою; общие несчастия отечества заглушили в душе его голос скорби.

Дети мои умерли, как должно Русским воинам, думал он; грешно сокрушаться

о них. Святая Русь мать моя; родимый Дон мое семейство; я еще не сирота. Царь призрит старость мою. Господь Бог ниспошлет утешение.

Победин кончил кампанию, был два раза во Франции, и осенью 1815 года возвращался домой, украшенный орденами и ранами. В пылу сражений, в торжестве побед, он помышлял единственно об отечестве и не чувствовал грусти; но она отозвалась в душе его в тишине мира.

«Другие возвращаются на радость в дома, а я поеду поплакать на могиле родных», сказал он; взял отпуск, и полетел на то место, где навеки погребено было его семейственное

счастье.

Над прахом детей своих Победин нашел памятник, воздвигнутый г-жею Б. Невзирая на твердость старика, грусть, потрясшая его душу, раскрыла его раны, и чрез несколько

дней он слег в постелю; искусство медика, при искреннем участии Г-жи Б., скоро возвратила его к жизни, но не к счастью.

У г-жи Б. уже все было готово к отъезду в Москву; она убедила Победина сопутствовать ей, с тем, чтобы оттуда не прежде отправиться на свою родину, как по совершенном выздоровлении.

В дом г-жи Б. в Москве собиралось отличное общество; все, кто к ней ездили, принимали истинное vчacтиe в положении Победина. Взирая с особенным уважением на защитников отечества, всякий раз осыпали Победина вопросами о его родине и образе жизни его земляков, о их обычаях, увеселениях и проч.

Ответы его подавали повод к новым вопросам. Он говорил о начале казаков, о первых их подвигах, о частной их жизни: его-то рассказы решился я здесь представить публике.

 

РЫЦАРСКАЯ ЖИЗНЬ КАЗАКОВ

 

Казаки в первобытном состоянии вели жизнь полудикую, своевольную, почти кочевую, и беспрестанно искали приключений или добычи на водах и степях Украины. Составленные из пришлецов разных земель и областей, сии разноплеменные толпы не знали утонченностей общежития, жили в шалашах, питались плодами, рыбою и дичиною; все наслаждение полагали в войне и набегах.

Только в XVII столетии гражданская жизнь казаков приняла вид образованности;

отсюда я начну свой рассказ. Но и в это время не найдете разнообразия светской жизни среди жилищ казачьих: тогдашний Донец в занятиях, в отдыхе, в забавах, является всегда воином. Во сне и на яву одна мысль занимает его: оружие, слава и добыча; война его стихия, его радость. Древность наша заключается в Рыцарской жизни казаков, в которой вы не встретите ничего похожего на нынешнее.

По правому берегу Дона, от устья речки Аксая до нынешней Воронежской губернии, в глуши лесов, между непроходимыми болотами, были рассеянны небольшие крепостцы, единственные их жилища, известные тогда под именем городков. В сих городках, где едва помещалось несколько бедных изб, или землянок, казаки, имея в соседстве беспокойных врагов, проводили всю свою жизнь, точно, как на биваках; не могли поэтому заботиться ни о красоте, ни об удобности домов своих; старались только иметь приют и защиту от непогоды, полагая, что нарядные строения привлекут к ним жадных неприятелей.

«Пускай, говорили они, пламя набегов сожжет городки наши; через неделю заплетем новые плетни, набьем их землею, покроем избы, и городок готов; скорее враг устанет сжигать наши жилища, нежели мы возобновлять их».

Казаки редко живали и в своих городках, а собирались всегда в нижней части Дона в главное войско (главный городок), откуда расходились уже в походы. Сначала Раздоры,

потом Монастырский, и наконец, Черкасский, один после другого были главными городками. Сие главное войско представляло истинный воинский стан, в котором несколько тысяч человек, всегда вооруженных, жили под открытым небом. Множество различных племен составляли это общество. На казаке видели смесь оружия и уборов разных народов: Ногайское или Черкесское седло, Крымская или Турецкая попона; Черкесская епанча; Русская пищаль, оправленная по-турецки, и при ней рог и вязни; Персидская сабля; на пояс булатный нож с черенками рыбьего зуба; Турецкий сайдак (лук), ружье, рогатина, составляли богатство и украшение тогдашних казаков. Каждый день собирались они на площадь судить в кругу своем о делах общих и частных; случалось ли вести суд о каком-либо предложении от Русского Государя или о другом важном деле, выносили на середину круга жалованное Царем знамя. Порочных или пенных в круг не пускали; им прощали вины при трудном каком-либо предприятии, под условием заслужить дарованную милость храбростью; в таких случаях писали в призывных грамотах по городкам: «Собирайтесь в войско все атаманы молодцы, пенные и непенные; а вины их им отдадутся; ослушники же да лишатся расправы в войске». Или «на том (ослушнике) наша войсковая пеня: век бить и грабить, и суда ему в войске не будет».

Сие последнее означало лишение гражданства.

Строгая осторожность наблюдалась, в главном войске. Кроме того, что самый городок обнесен был стеною, двойная, а иногда тройная цепь пикетов охраняла стан; учреждались

ближние и дальние конные разъезды; военные суда, покрывавшие берега Дона и протоки, были прикованы цепьми или затоплены; стада и табуны стереглись на островах, или между лесом и болотами, куда почти не было пути. Казаки гордились своею

бедностью, и однажды подобно Скифам, они отвечали Крымскому хану на письмо в коем он угрожал прийти сам для опустошения их жилищ: «Донские казаки угроз твоих

не боятся: хотя их городки некорыстны, оплетены плетнями и обвешены терном, но доставать их надлежит твердыми головами; стад же и табунов у нас мало: напрасно забьешься ты в такую даль».

В главном войске решались все распоряжения о войне и набегах; здесь кипела вечная деятельность: одни возвращались из похода, другие отправлялись на поиски. Вот получена весть, что татары хлынули на разорение Украины: несколько сот отважных

наездников тотчас бросаются на перевозы и броды, заседают в скрытых местах, и выждав неприятеля, отмщают ему кровию за раны отечества; пленники и сокровища врагов награждают мужество храбрых.

Иногда они вихрем неслись в области Тавриды, или в кочевья ногайцев; сокрытые от проницательных взоров неприятеля темнотою ночи, или мраком сурового ненастья,

они нападали на противников врасплох; пользуясь их смятением протекает, подобно молнии, улусы мусульманские, прежде нежели устрашенный враг мог опомниться, и возвращались в войско с табунами татарских коней и прелестными пленницами.

Еще чаще небольшие партии oxoтников, от 5 до 50 человек, пускались

доставать вестей и пленных, или к Азову, или к ногайцам на Куму, Кубу и далее, или наконец в Тавриду.

Удальцы рыскали по степям, ища сакмы неприятельской (татарское слово, сделавшееся

у казаков техническим, означает лошадиный след на траве. Казаки были столь

опытны в своих наблюдениях, что узнавали по сакме, во сколько лошадей прошел

неприятель, куда имел направление, когда именно прошел, сего дня, вчера, третьего

дня и т. д.) следили врагов, и настигнув брали пленных или быстрым нападением, или подкравшись в темноте ночной к стану, или воспользовавшись оплошностью отсталых. Когда не было сакмы, то наездники подбегали к самым улусам, и тут различными военными хитростями забирали добычу.

Нередко удавалось им отбивать целые табуны, тысячи по две и более лошадей. Вообще в этих поисках казак шел в траве с травою равен: высокий ковыль, кустик, пень, деревцо и ямка, забор, все способствовало к удаче всаднику невидимке. Овраги, горы, реки ставились ни во что: воины и кони умели всем пользоваться. Пред ними широкая

река; в несколько минут у каждого казака явится понтон своего покроя; несколько пуков камыша плотно связанных; на них перевозит он седло и вьюк, а сам с конем пускается вплавь. Это называлось у казаков переправляться на салах, и было перенято от азиятцев.

Гораздо важнее были поиски морские.

В малых ладьях, из которых каждая едва помещала от З0 до 80 человек, казаки бесстрашно носились по морям Азовскому и Черному до Константинополя и древней Колхиды; брали корабли, каторги, комяги турецкие, — собирали дань с колхидцев,

разоряли селения, приступали к городам. Соль и оружие, рыба и серебро, одежда и золото, товары и драгоценные каменья, все было их добычею.

Также как по степям, часто и на морях удальцы отправлялись малыми партиями искать добычи, или как они говорили, зипуны доставать, от чего сами назывались зипунниками. Во время бури это морское войско на малых судах своих претерпевало величайшие бедствия. Однажды, когда Государь, в 1б46 году, хотел было отправить на морской казачий поиск своего дворянина, казаки писали:

«Государь! Надобно быть тверду и привычну, чтобы переносить наши походы: часто, бури так разносят нас, что не взведаем друг друга: одни в глазах наших тонут, другие разбиваются о камни и скалы; часто по нескольку дней остаемся мы без запасу и воды».

Но те, кои спасались от разбития и потопления, еще с большим трудом избегали от рук врагов своих, нарочно после всякой бури разъезжавших по морю для нападения на казаков.

Отплытие на поиски всегда сопровождалось некоторым благоговейным

торжеством; возвращение праздновалось с шумною веселостью. В первом случае весь народ стекался к часовне (после к церкви, когда они были построены). Вместе с походным войском слушали обедню и молебны, молили угодника Николая о

покровительстве подвизавшихся на брань, и выйдя на площадь, где приготовлено было вино и мед, пили прощальный ковш. Потом провожали походное войско до судов; на берегу еще запивали взаимное прощание, и оставались тут до тех пор, пока веселые ратники, напевая дружным хором: «ты прости, ты прощай, тихий Дон Иванович», терялись из виду. Тогда остальные возвращались на площадь, и желая, как они говорили, погладить дорожку своим походным собратьям, доканчивали недопитое с громкими желаниями успехов и побед отпплывшим.

Если поиски казаков были удачны, тогда день возвращения их праздновали

с особенным торжеством.