12-я часть

 

Русская старина

Карманная книжка

Для любителей отечественного,

На 1825 год

Изданная Л. Корниловичем

Санкт-Петербург, 1824 год

 

РЫЦАРСКАЯ ЖИЗНЬ КАЗАКОВ

 

(общежитие Донских казаков в ХVІІ и ХVІІІ веках)

 

Невольная грусть появлялась на светлом лице неопытной девы. Невеста, на канун свадьбы плакала во весь день. Вечером, перед захождением солнца, одна с нянюшкою, ходила она на могилы своих предков; здесь в безмолвии гробов, припав к земле, со слезами призывала усопших родных, в свидетельство клятвы, которую завтра произнесет пред алтарем Всевышнего; просила от них себе благословения, представительства их у престола небесного Отца, да благословит Он новое поприще ее жизни.

Между, тем невестины позыватые звали родственников ее и знакомых мужчин и женщин на вечер, наволакивать подушки, и на другой день на выданье невесты. Со стороны жениха свахи и дружко просили гостей к нему каравай сажать, и на завтра встретить новобрачных.

У жениха с самого утра начинали готовить караваи: когда сажали большой каравай в печь, все собрание держалось за лопату; дружко и свахи освещали печь, и свечи их, обвитые лентами, на другой день вручались жениху и невесте для зажжения пред алтарем.

Вечером, все гости жениха, набрав караваев, отправлялись в дом невесты. Здесь грустная дева в слезах сидела посреди подруг своих, в той же убранной комнате, имея на голове уже не платок, и не челоучь, но высокую шапку из черных смушек с красным бархатным, или парчовым верхом, украшенную цветами и перьями; в косе золотой косник. Подруги напевали ей жалобные песни о разлуке с родными и предстоящей перемене жизни. Старики в другой комнате изредка опоражнивали бокалы, в ожидании жениха.

С его приходом песни замолкали, и молодые садились опять попарно на подушки, как накануне. За сим все гости шли к столу, после которого женщины входили в комнату с приданым и припевая: «Сестрицы, подружки, несите подушки и прочее», разбирали постель и другие легкие вещи из приданого, и всем обществом отправлялись к жениху.

С наступлением дня свадьбы (это бывало всегда в воскресенье), в домах жениха и невесты все было в движении. Девицы убирали невесту в брачную одежду: богатый парчовый кубилек и такую же рубаху; на голову надевали ту самую шапку, которую она имела на девичнике, и косу заплетали по-девичьи, самые лучшие украшения из жемчуга и золота блистали на ней. С благовестом к обедне, отец и мать благословляли святою иконою невесту, которая, положив перед иконою три земных поклона, целовала святый лик, кланяясь в ноги плачущим отцу и матери, и прощалась со всеми родными и домашними, сама, заливаясь слезами.

Между тем жених, получив от своих родителей благословение, отправлялся к невесте; впереди шел священник с крестом; потом мальчики несли благословенные образа с пеленами, за ними жених между дружкою и свахами в парчовом кафтане, в алой суконной черкеске, обшитой серебряными позументами, в красных сапогах, шитых золотом, держа под рукою высокую шапку из серых смушек с красным бархатным верхом. Рядом с ним храбрый поезд, или поезжаные, т. е. холостые друзья жениха, отдающие ему последний молодеческий долг; они сопутствовали ему к невесте, в церковь и назад домой, иногда верхом на борзых конях в серебряном уборе. Впереди или подле жениха шел ведун (збережатый), которого дружко обязан был приискать заблаговременно, и который не отлучался от жениха до окончания брака, наблюдая, чтобы на порогах и притолках, где ему надлежало проходить, не было чародейства, и чтобы в пищу и питье не примешал кто порчи. Обыкновение наряжать жениха и невесту в богатые платья было всеобщее; брачная одежда сохранялась в семействах как нечто священное и переходила к потомству. Нередко видали внука и правнука перед брачным алтарем в дедовском венчальном кафтане.

Во многих станицах, где в старину вовсе не умели или не любили наряжаться, было по одному общественному венчальному платью: красного сукна чекмень, цветной кафтан и красные или желтые сапоги; все жители той станицы венчались в этом платье, возвращая оное по совершении брака в станичную избу.

Жених находил невесту уже на посаде, в переднем месте под святыми. Подле нее один или два мальчика, братья ее с державою, т. е., с простою или шелковою плеткою, шитою золотом и убранною серебряными бляшками и снурками. Малютки, грозя плетью, не допускали жениха к невесте; дружко должен был купить у них место. Отсюда юная чета, в большом торжестве отправлялась в церковь. В церковном притворе приготовляли невесту к венцу; снимали шапку, расплетали косу, разделяли на двое длинные волосы. По окончании духовного обряда, у новобрачной заплетали косу уже по-женски на двое, обвивали ими голову, надевали ей соболью шапку или повойник, и прежним порядком все отправлялись в дом жениха. Тут на крыльце встречали молодых родители с хлебом и солью, под которою вся процессия должна была пройти; когда проходили молодые, сыпали на них пшеницу или другие хлебные зерна, перемешанные с хмелем, орехами, пряниками, мелкою монетою и прочим, дабы новая чета жила в избытке и счастье. Угостив свиту молодых, отводили последних на брачное ложе. Некогда существовал у нас обычай, что новая супруга должна была разуть мужа своего, который в правом сапоге имел плетку, и при снятии оного, ласково, не говоря ни слова грозил ею своей любезной.

Между тем званые гости собирались к обеду, в котором хозяйка старалась блеснуть числом блюд и изобилием. Пили тосты царя, атамана с войском Донским, молодого князя с княгинею, их родителей и каждого гостя порознь, а потом по обыкновению, доходило дело и до покойников. Перед жарким поднимали молодых, обряд, установленный для женской непорочности, который в то время соблюдался у нас так строго, что когда подавали первое жаркое, то все общество требовало, чтоб им показали честь новобрачной, а без того не разрезывали жаркого. В знак радости о добром имени молодой, дружке навязывали на руки платки, а свах окутывали разными материями крестообразно через плечи, и все гости прикалывали к головному убору или к груди кисточки свежей калины, как символ невинности. Дружко и сваха, которые по большей части не садились за стол, а ходили кругом гостей, прося покушать и наблюдая, чтобы заздравные бокалы осушались до дна, начинали петь свадебные песни, прославляющие честь молодой: потом тотчас отправлялись, как были в перевязках, к родителям новобрачной с известием о торжестве дочерней чести и с приглашением на общий пир и веселье.

И здесь также перевязывали их материями и платками. Однако ж недолго сохранялся у нас сей обычай; скоро стали приглашать родителей молодой прямо к столу, и в их присутствии поднимали молодого князя с княгинею.

Коль скоро уносили столы, вводили в собрание молодых: впереди дружко нес на блюде, покрытом шелковым или парчовым платком, изрезанный кусками большой каравай, которого каждая частичка была украшена серебряным лебедем или золоченою сосенкою, и на каждой положено было понемногу сыру; за ним сваха вела за руки молодого князя и княгиню.

Сотворив молитву, дружко открывал каравай, разносил оный по порядку гостям, прося именем молодого князя и княгини, сыр-каравай принимать и молодых наделять, а молодые вслед за ним потчивали их вином или медом. Каждый из гостей, приняв частичку каравая и бокал, обнимал новобрачных, поздравлял их, изъявляя различные желания и делал им какой-нибудь подарок.  Дарили новобрачным табуны, куски богатых материй, которые вешали молодой на плечо, дорогие вещи, оружие, деньги.

Если тесть хотел одолжить зятя, то отдавал ему своего залетного скакуна седлом и ронзыком. Об этих подарках говорил целый город; рассказывали: такой-то положил на каравай табун, такой-то 500 овец, тот дом с садом, отец покрыл молодую парчою, мать робраном. Родители молодой также получали в это время подарки от сватов своих: отец сукно, а мать бархат, или парчу, всем прочим гостям дарили: мужчинам сафьяны, или платки, а женщинам красные туфли. Остальную часть дня проводили в самом шумном пировании: подносили вино гостям, то старший сын хозяина, уже славный на поприще военном, то малютка внук, то дочь красавица, из жалованного царского ковша, или из заветного дедовского бокала, или из прадедовской чары, добычи Азовских походов. Завистливое время бежало для них быстро: рассвет другого дня начинался прежде, нежели веселая беседа успевала окончить и сколько раз повторяемые тосты в честь живых и усопших. Никто, или почти никто не выпивал своего бокала, не изъявив громогласно желания в пользу того, чье здоровье он пил. Для разных случаев были различные поздравления: «желаю здравствовать князю молодому с княгинею», говорил трепещущим голосом старый воин, кланяясь на все стороны; «княжему отцу, матери, дружку со свахами и всем любящим гостям, или всей, честной компании на беседе, не всем поименно, но всем поравенно; что задумали, загадали, определи Господи талан и счастье; слышанное видеть, желаемое получить, в чести и в радости нерушимо». Собрание отвечало ему: «определи Господи!»

На другой день по утру, мать молодой присылала новобрачным суп из курицы с изюмом и кореньями, и так называемое вареное, приготовленное из вина с сахаром и ароматными веществами. Блюда сии носили: няня молодой и бывшие ее прислужницы; все они были перевязаны штуками материй, и одна в карикатурном наряде; проходя по улицам, они неумолкно пели свадебные песни, часто останавливаясь, чтоб поплясать и привлечь внимание народа.

Угощения продолжались целую неделю: участвовавшие в брачной церемонии, переходя из дома в дом к каждому из гостей поочередно пировали до самого нельзя.

Наконец назначались так называемые отводы. Родители молодой давали у себя для всех прежних гостей обед, на который являлись и новобрачные, в первый раз после свадьбы показывавшиеся тут в чужом доме в обществе. Разумеется, после обеда все собрание пировало как следует: хлебосольные хозяева почитали за стыд не угостить честную компанию так, как она угощаема была на прежних пирах.

Таковы были в старину главные свадебные обряды у Низовых казаков, и преимущественно в Черкасске, где они исполнялись во всей точности, как в высшем сословии, так и между самыми бедными казаками. В станицах верховых, обряды сии имели некоторые изменения; в каждой было что-нибудь свое собственное.