2-я часть

Щербина Ф.А.

Пережитое, передуманное и осуществленное

Том 4

Краснодар, 2013

Стр. 318-321

(цитата)

Красный Муса

Мне хорошо помнится несколько случаев, когда Муса с нео­быкновенным рвением нападал на одного своего молодого кунака – П.И. Курганского, сына моей родной сестры, казака-юриста в то время, а ныне – несменного станичного атамана станицы имени ко­шевого Белого в сербском Белграде.

– И чого це ты надив отой спинджак и дэ твоя черкэска та кынд­жал? – донимал докорами своего молодого кунака старик. – От колы я був молодым, так тоди булы нэ таки хлопцы, як тэпэр.

– А яки ж? – подзадоривал молодой кунак старого кунака.

– От яки! – с воодушевлением начинал живописать старину Муса. – Ни у дэнь, ни в ночи мы було нэ спали, а кожный свое дило ро­быв. Одын кынджал чистэ та точе, другый биля пистоля шось вороже, трэтий за конэм ходэ та снаряжае. А як настанэ нич, то мы як гайнэм черэз Кубань, и вранци хто вивцю волоче, хто корову вэдэ, а хто и коня таскае…

Но в этот момент в разговор вмешивалась мать Курганского:

– Так шо ж це? – обрывает она Мусу. – Хиба ж це вы гарно робы­лы, шо коров та овэц кралы та людэй зобижалы?

– Ты, пожалуста, нэ мишайся до нас, – запросто обращался Муса к хозяйке, к которой он всегда относился с огромным уважением. – Це нэ по твоий части.

Но тут и молодой кунак выступал против Мусы в подкрепление матери.

– Так чого ж ты, Муса, от мэнэ хочеш? – обращался он к стари­ку, еле сдерживая смех. – Ты хочеш, шоб я крав конэй, коров и овэц? Чи шо?

Муса вскакивал с места и возбуждённо протестовал:

– Ни, Ий-Богу, ни! Я цього нэ кажу. Тэпэр цього нэ можна робыть! Ты ж сам в унивэрситэти вчився! Я кажу про тэ, як гарно було, колысь и як тоди молодиж кыпила, мов огонь. А ты шо? Надив на сэбэ отой про­тывный спинджак, а про черкэску и забув? – и Муса снова затягивал свои любимые сетования.

Но однажды такие мелкие стычки перешли в более широкое ос­вещение черкесской старинной жизни в прошлом её течении. Муса сидел у нас и благодушно рассказывал о том, какие были близкие и идеально прекрасные кунаки – родной отец Мусы и отец мужа моей сестры – старый Курганский. Сестра моя с видимым удовольствием слушала гостя, красноречиво описывавшего прелести куначеской старины. Очень довольный этим вниманием старик вдруг прервал свой рассказ и, обращаясь к моей сестре, громко спросил её:

– А знаеш, яки булы кунакы мий батько и батько твого покийного чоловика? – и лукаво мотнул головой.

– Яки? – с возрастающим интересом спросила моя сестра.

Все мы тоже с любопытством насторожили уши. Муса торжест­вующе взглянул на всех на нас, важно разгладил свою бороду и с яв­ным расчётом на то, что поразит всех нас, изрёк, обращаясь к сестре моей:

– Колы мий батько мав крадэных конэй, то вин посылав их бать­кову твого чоловика, а колы батько твого чоловика такых конэй мав, то вин посылав их моему батькови. И нихто цього нэ знав. От яки булы воны кунакы! – с апломбом произнёс своё Муса, разумея, конечно, не то, что будто бы старые кунаки и весьма уважаемый старый черкес сами лично крали лошадей и рогатый скот, а что они передавали один другому животных, краденых младшими подчинёнными им лицами, что, по мнению Мусы, считалось хорошим признаком куначества.

Эффект, вызванный рассказом, оказался чрезвычайным, но не в том духе и значении, на которые рассчитывал Муса. Моя сестра, не искушённая в тонкостях куначества, приняв воровство в прямом смысле, как ужаленная, вскочила с места и грубо с возмущением на­кинулась на старого черкеса:

– Чого ты, старый черкэсэ, брэшеш! Николы того нэ було, шоб старый Курганский крав конэй! То може тилькы твий батько?

– Ты, пожалуста, нэ ображайся! – обратился Муса к хозяйке. – Я нэ хотив, шоб ты гнивалась на мэнэ. Сами воны нэ кралы, тилькы по­могалы, – поправил своё сообщение Муса. – Я правду кажу. Тэпэр це нэ хорошо, нэ гарно, а тоди це було дюже гарно! – и старик даже прищёлкнул языком, чтобы выразить своё восхищение прелестями старого куначества.

Мы покрыли хохотом этот неожиданный акт, так артистически разыгранный Мусой, который, в свою очередь, был смущён неожи­данным для него финалом.

Но лично меня Муса интересовал не столько заразительными недоразумениями, всегда вызывавшими весёлый, а не резкий или враждебный смех. Рассказчик не рассчитывал на этот эффект, непро­извольно увлекаясь стариной. Меня он подкупал хорошим знанием военных действий и происшествий, о которых он как близкий свиде­тель и часто очевидец передавал правдивые подробности. Перед этим и в это время я извлекал из казачьих архивов материалы для изуче­ния истории Кубанского казачьего войска. Красный Муса не посвя­щён был в моё знакомство с историческими материалами о военных событиях, совпадавших со временем его молодости, но передавал мне интересные и точные подробности, когда я наводил его на темы об этих событиях и происшествиях. Во всех случаях сведения Мусы совпадали с добытыми мной материалами. Особенно меня интере­совали его рассказы о делах и стычках казаков с черкесами в районе левобережья Кубани, примыкавшего к Екатеринодару. Хотя эти слу­чаи и не имели важного первостепенного значения для истории ка­зачества, но в числе их был единственный организованный горцами набег на Екатеринодар с его внушительной для черкесов крепостью и достаточными военными силами. В двух диверсиях участвовал муж моей сестры, но все носило характер военных мелочей. В двух случа­ях Муса был у казаков в роли проводника, хорошо знавшего болоти­стую местность по левобережью Кубани. А в двух случаях занимал нейтральное положение, но, по его словам, можно было заключить, что ему ближе были интересы горцев, а не казаков, а при пятом же случае набега горцев на Екатеринодар он сам выдал себя с головой.

ссылка на источник