9-я часть

 

Русская старина

Карманная книжка

Для любителей отечественного,

На 1825 год

Изданная Л. Корниловичем

Санкт-Петербург, 1824 год

 

РЫЦАРСКАЯ ЖИЗНЬ КАЗАКОВ

 

(общежитие Донских казаков в ХVІІ и ХVІІІ веках)

 

 

После каждой песни, растроганные старцы с чувством восклицали:

«Да! Заслужили наши казаки Богу, государю и великому войску донскому». Случалась ли в беседах сих какая ссора, старики тотчас мирили ее, или заставляли обидчика идти по утру в дом к обиженному, чтобы поклоном в ноги испросить прощение, Вообще все казаки, а особенно жившие в верховых станицах, поставляли себе в обязанность мирить всякие ссоры и даже тяжбы.

Там атаман и старики сами кланялись в ноги тяжущимся, чтоб они помирились и не ездили судишься в Черкасск, где было главное правление. Если враждующие не соглашались на мир, тo оба в одном каюке (лодке) пускались вниз по Дону в главное войско на суд; но часто на пути, за крепительной чарой вина, будто неумышленно заводили между собою разговор и забывали о своей вражде. Нет нужды, что назад до станицы надлежало тянуться противу воды, иногда верст сто и двести: приятно то, что атаман и старики, встречая их, поздравляли с миром.

В мае главное войско рассматривало дела станиц и распределяло казаков. Для сего атаман со всеми старшинами, составлявшими правительство, известное в народе под именем Всевеликого войска Донского, выходил за город на возвышенные места, кои не потоплялись бывающими в сем месяце разливами Дона, и там разбив лагерь, творили суд.

Являлись челобитчики с просьбами о поновлении границ, о которых вышел между станицами спор, и сонм старейшин или поручал одному из среды своей разобрать дело на меcте, или склонял тяжущихся к согласию на общую правду, т. е. на решение какого-нибудь старожила, который, поклявшись на Евангелии поступать по совести. должен был со святою иконою в руках пройти точно по тем местам, как помнил он прежнюю межу. За сим подходили изувеченные на войне казаки; войско снабжало их отставными листами и награждало достойнейших. Выступали частные челобитчики: всевеликое войско удовлетворяло каждого; ни один не отходил недовольным. Старейшины Дона занимались таким образом делами только до полудня, а остаток дня проводили в забавах. Забавы сии имели общий характер, свойственный народу воинственному. Иногда располагались все большим кругом, посреди лагеря: вводили в круг двух могучих борцов, полунагих калмыков, у которых все тело было вымазано жиром. Поединщики осматривали друг друга, сходились, расходились, примеривались как ловчее схватиться и вдруг сцепились: руки их скользят по телу, борцы упираются ногами в землю, жмут один другого, крутятся, сплетаются ногами и вот сильный размах повергает одного на землю; крик со всех сторон: «Славна! Богатырь!» награждает победителя. Победить противника значило повергнуть его лицом вверх. За сим собрание делилось на ряды, чтоб стрелять в цель из ружей и луков; поодаль маневрировали толпы мальчиков, заводя противную партию в засады или стараясь схватить удобный случай для нечаянного нападения; старейшины торжественно отдавали первенство той или другой стороне. Неприметно вечер заставал собрание в сих играх.

Случалось ли войсковому атаману обозревать верховые станицы для переписи малолетков (девятнадцатилетних казаков, которые с сего возраста записывались в служилые казаки): он назначал удобное место, куда собирались из 20, 30 и более станиц, атаманы со стариками и все малолетки на лучших конях в полном вооружении: с пиками, длинными ружьями, шашками, боршнями, луками и прочим.

Обширный лагерь разбивался посреди ровной долины, на которой недели по две и по месяцу, в присутствии войскового атамана, продолжались военные игры. Одна толпа юношей пробовала скачкою быстроту лошадей; другая на всем скаку стреляла в цель; там удальцы, перекинув через седло стремена, стоя неслись во весь опор на диких лошадях, отбиваясь шашкою, или целясь ружьем; либо разослав на землю бурку, и бросив на нее плеть, монету и т. п., хватали их на всем скаку.

Выезжали охотники поединщики и расскакавшись друг на друга начинали бой плетьми. За сим открывалось новое зрелище. Большая часть воинов в полном вооружении неслися толпою к реке и на всем лету, бросившись в воду, переплывали на другой берег. Тем, которые отличались проворством, легкостью, меткостью в стрельбе, войсковый атаман дарил уздечки, приборы к седлу, оружие и прочее. Эта награда приобретала им уважение товарищей. С наступлением вечера производились кулачные бои.

Масляница у предков наших праздновалась великолепным образом: целую неделю от малого до старого весь город веселился. Кроме приятельских бесед мужчин и женщин, которые в эту неделю почти в каждом доме распевали псалмы и богатырские песни, главное отличие масляничного веселья составляли скачки и пальба. Приготовления к сему начинались почти целым месяцем paнее; во все это время молодежь не выходила из конюшен, не досыпала ночей, готовя добрых коней. С наступлением первого дня масляницы вооруженные наездники со всего города собирались к назначенному месту, на лучших скакунах с дорогими наборами, всякий с желанием блеснуть конем, сбруею, удальством.

Стечение было самое многолюдное: сюда выезжали и прабабушки наши со своими красавицами дочками в нарядных возках с жаровнями. На открытом месте стояла мишень, пучок камыша, перпендикулярно поставленный, а саженях в ста от него назначался пункт, от которого надлежало скакать. Начиналась скачка: первый несется стрелой седой старец; бросив у самого пука поводья, прикладывается он коротким своим ружьем и пук зажжен. За ним летит юноша, который, на всем скаку соскочив с лошади и держась одною рукою за гриву, схватывает другою из-за пояса пистолет, стреляет в пук и в миг на лошади; другие по следам его перепрыгивают через огонь. Иный, притворяясь падающим с несущейся лошади, хватает с земли монету, и бросив ее вперед, ловит ее на лету. Таким образом, наездничествовали здесь донские воины, каждый день до вечера, переменяя по нескольку пуков камыша в день, и по нескольку коней, устав от скачки старики подъезжали к возкам и из рук 6абушек подкрепляли себя сабиралом (под именем сабирала известен был на Дону лучший мед); а молодежь украдкою ловила взоры сидевших в возках прелестных затворниц.

Тогда, как здесь забавлялись скачкою на мишень, в другом месте собирались охотники на скачку другого рода, в которой сильнейшая и резвейшая лошадь одерживала победу. В эту-то скачку употреблялись яровые лошади, которых каждый раз собирали от 50 до 100: надлежало пронестись не менее 15 верст по прямому направлению. Данила Ефремович по большей части учреждал таковые скачки от Гирявой могилы до того места, где ныне Новочеркасск; это будет более 25 верст расстояния (замечательнейшая скачка на Дону была 5 мая 1805 года, при заложении города Новочеркасска, на которой было более 500 лошадей). Трем лучшим ездокам полагались призы: первому, конь со всею сбруею, или большая серебряная кружка; второму, несколько аршин алого сукна и парча; третьему, тибеньки, стремена и сафьян.

Дети заводили свои скачки по улицам; в городе же в каждом доме с ранней зари и до полуночи производилась беспрерывная пальба из ружей и пистолетов; дети стреляли из маленьких пушечек, у кого же не было их, те просверливали в пустых костях затравки, или заряжали камышники. На крыльцах домов, на улицах, на мостах, везде толпы народа, везде пальба; одни больные были прикованы к своим постелям, все прочее веселилось. В будни, в свободное время, казак не оставался дома: его неугомонный характер требовал деятельности. На залетном коне гонялся он в поле за дикими козами, оленями, тарпанами, сайгами или с борзыми собаками полевал зайцев, лисиц, волков; убить вепря или барса, было делом славным. Но у нас бывали еще особенного рода охоты, которыми забавлял войско сам атаман.

Отличные наездники на резвых скакунах, собравшись по повестке, отправлялись за атаманом к курганам Двух братьев (неподалеку от Черкасска); отсюда открывается обширное займище, которое на тот раз всегда окружалось тысячью казаков, нарочно для сего собранных; в разных местах расставлены были тенета. Вот троекратный ружейный выстрел подает знак к начатию охоты: раздавшийся со всех сторон громкий крик пробуждает займище; толпы всадников носятся в различных направлениях; поднимаются устрашенные звери. Здесь, видите вы, свирепый вепрь, посекая клыками камыш, идет на сопротивников; его ждут меткие охотники с винтовками на прикладах, и подпустив на выстрел, поражают несколькими пулями, разъяренный зверь, означая след свой пеною и кровью, устремляется на дым, чтоб отомстить дерзким, или дорого продать жизнь свою; охотники постороняются, и вмиг несколько пик повергают его на землю. Там ретивый наездник, подняв чекан, преследует волка; добрый конь, попрашивал (национальное у казаков слово, означающее, что лошадь нетерпеливо рвется, чтоб иметь свободные поводья) поводья, не выпускает из виду зверя, который, ощетиня шерсть, часто озирается и щелкает зубами, и оба скрываются от глаз. Здесь легкая коза, подняв гордо шею, стрелою несется по гладкой равнине, останавливается, манит жадного охотника, надеясь на быстрый свой бег, но подстрекнутый всадник припадает к седлу, гонит борзого коня, и собрав аркан, метко бросает его на шею своей добычи. А здесь робкий заяц, приложив на спину уши, мечется во все стороны ища спасения: его с намерением, пропускают и у самых ног атамана, ударом плети приковывают к земле. В сих охотах молодежь наша научалась иметь зоркий глаз, чуткое ухо, смелость, отважность. Окончив охоту; наездники отправлялись к атаману обедать или ужинать; тут, за стаканами меда, всякий рассказывал, как нагнал волка на засаду, или подстерег лису, кравшуюся ползком в густом камыше, или с конем своим перепрыгивал через опасный овраг.

За охотою обыкновенно следовала дружеская беседа, убивший оленя, вепря или козу, созывал своих соседей разъесть вместе зверя; ныне одному удавалась охота, завтра другому, а после третьему, и так далее.

Беседы переходили из дома в дом, кто не доставал дикого зверя, тот убивал что-нибудь из домашнего скота лишь бы не отстать от других в гостеприимстве. Остатками убитого зверя хозяин делился с соседями; ибо продавать съестное не было тогда у нас в обычае. Прадеды любили щеголять на званых столах, приглашая знакомых на крестины, именины, свадьбы и прочее.

Здесь бедный и богатый ставили на стол непременно полное число блюд. Обеды начинались обыкновенно кругликом (пирогом) с рубленным мясом и перепелками; за ним следовало 8 или 10 холодных: студень, сек (филейная часть говядины в разваре), лизни (языки), приправленные солеными огурцами; полотки из поросенка, гуся, индейки, все на разных блюдах; часть дикой свиньи в разваре, лебедь, соленый журавль и прочее; после холодных подавали горячие также до 10 блюд: щи, похлебку из курицы, сваренной с сарацинским пшеном и изюмом; моркву, т. е. суп из баранины, приправленной морковью; шурубарки (ушки); борщ со свининой; дулму, которой было три рода: из капусты с рубленным мясом, из огурцов и из батлажанов; лапшу, суп из дикой утки и прочее. Все супы были приправлены луком. Соусы вовсе были исключены из наших обедов, а после супов тотчас подавали жаркие: гуся, индейку, поросенка с начинкою, целого ягненка с чесноком, часть дикой козы, дрофу, диких уток, куликов и другую дичину, все также на особых блюдах. Телятины предки наши никогда не ели, почитая это за грех. Вместо пирожного подавали: блинцы. лапшевник, кашник, молочную кашу, и наконец уже кашу из простого пшена приправленную сюзьмою, т. е., кислым молоком.

Оканчивался же стол десертом из свежих и сухих фруктов.

Чтоб не обидеть хозяина, все гости должны были непременно отведать каждое блюдо. За всяким кушаньем пили мед, а дабы никто не отговаривался и всякой выпивал до дна, то с первого стакана начинались тосты: первый за здравье государя, хозяин возглашал: «Здравствуй, царь, государь, в кременной Москве, а мы, донские казаки, на тихом Дону». Потом следовал тост войска Донского: «Здравствуй, войско Донское с верху до низу, с низу до вepxy». ГІотом пили за здоровье атамана, всех гостей и прочее.

Десерт наш, по изобилию и вкусу фруктов, мог почитаться отличным: персики, абрикосы, виноград, разные роды вишен, груш, бергамота, яблок, и дули (груши), известные под именем персидских.

Сказывают будто император Петр I, находясь в персидском походе, дал бывшему при нем казаку семя таковой дули, которую сам кушал, сказавши: «когда воротишься домой, посади это семя и разведешь себе хорошие груши». Казак исполнил это, и плоды сии до ныне сохранились в садах наших.

При Ефремове завелись на Дону экипажи. В старину казаки всегда ездили верхом; сесть в рыдван почиталось неприличным; одни только женщины употребляли простые таратайки, покрытые узорчатым войлоком. В повозки сии дозволено было запрягать только самых дурных лошадей, калек и вообще таких, кои неспособны были к верховой езде: казаки думали, что достоинство лошади оскорбляется упряжью. Первый рыдван появился в доме атамана Данилы Ефремовича без рессор, на ремнях, усеянный модными гвоздями с большими головками. Экипаж сей новостью своею так удивлял тогда всех жителей, что когда атаманша ездила в нем по городу, то народ выбегал на улицы и к окнам домов, крича: сама едет. В подражание Ефремовым завелись экипажи в домах Поздеева, Мартынова, Луковкина. Вскоре показалась у Ефремовых и коляска тогдашнего фасона, а для зимы возок, расписанный яркими красками, обитый войлоками, цветною шелковою материею и бархатом, со стеклами и с жаровнею по середине. Хотите ли иметь понятие о тогдашнем донском зкипаже?

Он запряжен турецкими лошаками или изувеченными лошадьми; калмык занимает место кучера; дородная девушка или женщина на запятках вместо слуги. В то время крестьян на Дону еще не было, а казак ни за что в мире не согласился бы поехать с женщинами. Это почиталось таким бесчестьем, которого ничем нельзя было загладить. Старшина Павел Фомич Кирсанов (почтенному сыну его обязан я многими любопытными сведениями о донской старине, и сим изъявляю мою признательность), уже в последней половине минувшего столетия, первый выехал в санях на бегуне с пристяжными, что изумило весь город. Спустя некоторое время, старшина Дмитрий Мартынович Мартынов показался в одноколке на гордом коне.

Старшины обращались с казаками чрезвычайно просто и совершенно братски. Даже и тогда, когда звание войскового атамана сделалось не избирательным, и власть его в народе была весьма значительна, прежнее обхождение не изменилось. Данила Ефремович Ефремов, бывший генерал-майором и после тайным советником, никогда не чуждался бесед казачьих. К нему всякий приходил как к своему товарищу, и запросто говорил ему ты. Много забавных анекдотов можно слышать о подобной простоте; так, например, однажды казак, донося Ефремову, что войсковые плоты попали на мель, заключил речь свою со всем добродушием: «хоть тресни, Данила Ефремович, не стащишь. В Рождество, старики разными компаниями, не исключая и лучших старшин, ходили из дома в дом Христа славить, начиная обыкновенно от войскового атамана.

Сам атаман приставал к компании старшин, и вместе с ними ходил по всем жителям города. Во всяком доме пели они Христос рождается, за что хозяин обязан был заплатить им. Собранные таким образом деньги иные отдавали на собор, другие покупали на них мед для бесед своих.