понедельник, 29 июня 2020 г.

3-я часть
(окончание)

В. Куртин

Десять лет тому назад

(на юбилейные мотивы)


Жалобы в отдел со всех сторон сыпались тысячами. Жаловались казаки, жаловались иногородние, жаловались тавричане, жаловались добровольцы. Атаман гремел, рассылал по принадлежности — то в «отряд особого назначения», то в «политическое отделение», то во «Временный суд», то просто — в тюрьму или — в зубы.
Там «перекрутил» что-то участковый или добровольцы и станица организовала «самооборону»
Нужно посылать «особый отряд». Там «князь Муралов» арестованных «подозрительных личностей» под самым хутором в капусту изрубил. Там какой-нибудь ревностный председатель станичного военно-полевого суда за «подозрение в сочувствии к большевикам» вешает среди улицы, а явных активных большевиков присуживает к «отсидке при станичном правлении неделю-две». Там начальник гарнизона из прапорщиков Добровольческой армии обязательную порку баб ввел...
На фронты почти каждый день пополнения посылаются. Все — молодец к молодцу — юркие 18-19-летние джигиты. И каждому такому пополнения атаман гневно, коротко, по-генеральски, кричит:
 — Идите! Смойте с казачества позор!
И каждое «пополнение» неизменно отвечало:
 — Постараемся!
И «старались». И гибли. Много ли осталось на Кубани юношей? Но чей они позор своей молодой кровью смывали?
Из полков все в большем и большем числе «перебежки» являются.
 — Ты что? — спрашивает атаман какого-нибудь Байду или Гайдамаку.
 — Дозвольте, господин атаман, в свою часть...
 — Да ты в какой?
 — В N-ском добровольческом полку.
 — Да ты что ж, мать твою, разве ж это не все равно?
И норовит в зубы. Пятится казак к дверям. Выскочит в коридор. Угрюмо рутит цигарку и сам с собой разговаривает:
 — До кадэтив — нэ пиду. До братив — нэ пускають. Хиба ж до большевыкив?
А в кабинете уже новых пять-шесть.
 — Вы что, дезертиры!
 — Никак нет, в свою часть желаем...
 — Вон, подлецы! Шкурники!
В огромном здании управления отдела гул стоит, как в улье. Входят и выходят казаки. И почти каждый сам себя спрашивает:
 — Та шо ж воно такэ?
Кричит, кричит атаман по Чельбасам или Бейсугу.
А казаки уже постарались. В какой станице не остановиться — такой обед закатят, что и сам Лукулл позавидовал бы...
Навалят станичники. Но не как в «отделе», на вытяжку, а по-свойски, по-домашнему перед атаманом толпятся. Всяк свое мнение и мышление свободно высказывает. Слушает атаман. Молчит. В гостях как-то неловко ругаться. Или там — в зубы ткнуть. Песенников любил послушать. А какой же казачий обед без песенников обходится? Сколько есть на лицо, не сговариваясь, без регента, запоют стройнее смешанного хора:

Гэй, выйды, долэ
Из воды
Вызволь мэнэ, козаченка,
Из биды!

Смолкнут. Смотрят на атамана. А в углу, где около бандуристов в кружок уселись те, кому места за столом не хватило, зарокотали струны и прекрасный баритон Гарбуза уж отвечает:

 — Нэ выйду, козаче...

Стоят, насупившись, чорноморци. Хмуро слушают — чому нэ може выйты козача доля. И гаркнут вдруг, что есть мочи:

Гэй, ты, козаче!
Бэры ниж!

Хлопнет атаман кулаком по столу.
 — Коны! В К-скую! Тут вси самостийники!

(окончание)
10 ноября 1928 года
журнал «ВК»
№ 23
стр. 18-21

Комментариев нет:

Отправить комментарий