Сергей Маргушин

Синий курган

Чорниють, чорниють ще свижи могылы 

В далэкых — далэкых бэзкрайих стэпах, 

Дэ крыци — гарматы звирюкою вылы, 

Дэ любая воля кувалась в огнях.

(Я. Рудик „В. К.“, № 32)

Где тырса с ковылем,

В миражах купаясь, тонет 

В степной синеве;

Народ где, подавленный, стонет 

На нашей Казачьей Земле;

Где степи широкие 

И реки глубокие;

Где пышным ковром развернулись луга;

Где бой был жестокий 

И кровь где текла, —

Курган там стоит одинокий,

Синей, дымкой покрытый всегда.

И знаем (преданье ведется 

От старых седых казаков),

Что с прошлых далеких веков 

Он Синим Курганом зовется.

И много преданий сложилось о нем,

Что будто бы темною ночью 

Над ярко горящим огнем 

Какой-то неведомый Дух —

То стонет, то громко он плачет,

То гневно он бурею воет,

То вихрем он вьется и пляшет, —

Зовет казаков он к жестокому бою 

И шашкой казачьею машет.

То явится с пикою конный,

Вздымая коня на кургане,

Покрытый стальною бронею,

То снова исчезнет в тумане...

Днем пастухи на курган тот взберутся, 

Любуяся ширью степей,

Ночью же темной старается каждый 

Объехать его поскорей.

Но нашлись смельчаки — казаки,

Что немало уже воевали, —

Все герои Великой войны,

Да и с красными в битвах бывали.

И решили ту тайну кургана проверить,

И можно ль молве человеческой верить. 

Вот полночь настала.

Тьмою покрылись станицы.

Все живое уже спало.

Не спал только Синий Курган —

Страж просторов — степной великан.

И с ним не дремали 

Три смелых орла —

За ним наблюдали.

Кругом была мгла.

Вдруг, средь ночной тишины 

Синий Курган задрожал 

И силою грозной из недр глубины 

Вихрь вершину сорвал...

И ярким слепящим светом 

Кругом озарилися степи 

И в панцире вышел Бессмертный, 

Закованный в цепи.

Исполненный гнева и муки,

Как узник темницы,

Оковами сжатые руки

Простер он к уснувшим станицам...

— Потомки, потомки мои...

Славных прадедов правнуки,

Крепким заснули вы сном, —

Кто ж раскует мои руки?

В тундры холодной Сибири 

Путь я для Вас ли искал —

В боях не щадил своей силы,

Славой казачьей я жил и дышал?

Прах мой остался в Сибири —

В холодных волнах Иртыша,

Душа ж над степями родными,

Над Вами витает всегда.

И радость, невзгоды и славу 

Я с Вами всегда разделял.

В неравном бою Ваши лавы 

Отвагою я подкреплял...

И много Вы буйных сложили голов 

И с честью за правду в степях умирали... 

Враг же из Вас сделать хочет рабов, 

Но вы все ж недаром свободу отдали...

И что же, на Волю опять враг напал... 

Вставайте, свободы час снова настал! 

Просторы и степи родные 

Насыщены кровию чьей?

Отцы ваши, братья и дети 

Полили их кровью своей!

И юноши, старцы — в зияющих ранах, 

С предсмертною мукой в глазах 

Предстали к подножью кургана.

И руки, пробитые руки 

Тянулись к душе Атамана, —

Их тысяча тысяч, их тьма 

Простерлась к ногам Ермака...

— За все их мученья,

За кровь и за страду

Какие дадите вы им искупленья, 

Какие им жертвы дадите в награду?!

— Отмщенье, отмщенье за раны! 

Кругом зашумело,

— Отмщенье за нас — нам награда! 

Неслось по степям и гремело...

Восток побледнел. Тучи алели. 

Проснулись станицы — возы заскрипели. 

А души... казачьей души,

В предсмертных боях испытавшие муки, 

Как тени летели в степях...

И скрылись все в плавнях Кубани,

В донских камышах,

На Тереке бурном,

В Кавказских горах...

А утром к кургану пастушки пришли 

И мертвыми трех у кургана нашли...

А Синий Курган все стоит одиноко, 

Стоит он, окутанный мглой,

Казачьей силы глубоко, глубоко 

И крепко хранит под землей.

10 декабря 1930 года

журнал «Вольное Казачество» 

№ 70

стр. 1-2