4-я часть
Прийма И. Я.
Мои воспоминания
(По материалам Чумаченко В.К.)
журнал «Родная Кубань»
1999 год, № 1
стр. 66-97

Мои воспоминания

Мы никогда не ссорились. Хотя он меня иногда и бранил, я выслушивал эту брань молча. Между нами не было никакой вражды, но не было и дружбы, не было откровенности. Вероятно, такими жесткими нас делала окружающая среда. А может быть, в нас самих чего-то не хватало для установления душевного контакта. Мы просто не могли, не умели выразить и сказать друг другу хотя б немного доброты и ласки.
И вот теперь, перед длительной разлукой, увидев отца плачущим, я почувствовал, что он хороший, что он мне дорог и душевно близок. Я почувствовал себя виноватым перед отцом в том, что был к нему холодным и равнодушным, что причинял ему много огорчений, никогда не выразил ему своей благодарности, ни разу его не спросил: «Не болят ли у вас, папаша, перебитые ребра?»...
О чем думал отец, когда обнимал моего коня и плакал? Какие мысли пришли в его забитую заботами голову? Может быть, он в эти минуты вспомнил свою безотрадную сиротскую юность, которую он провел на чужой работе, без родительской ласки? Может, вспоминал свою тяжелую четырехлетнюю военную службу, где он был рядовым безграмотным казаком, которого ежедневно оскорбляли и унижали? А может, он думал о своей трудовой домашней жизни, при которой ни на один день нельзя было освободиться от ухода за животными и детьми?.. И мне стало невыносимо жаль своего отца, так что я и сам готов был заплакать.
 — Пора седлать, — сказал отец, выходя из конюшни с пустой торбой.
Я вывел коня во двор, привязал к акации и с помощью родственников начал седлать. Потом привъючил сумы и стал одеваться. Надев бешмет, и прежде чем надевать дальше полушубок, я отправился к гостям, чтобы распрощаться. Тетка Лукия, увидев меня, вошедшего в хату с намерением прощаться, обратилась ко всем гостям и громко сказала: «Ну, давайте ж помолымось Богу, чтоб наш молодой козак добре служыв, та щаслыво до дому вернувся».
Все повернулись к иконам и начали молиться. Прочитал мысленно молитву «Отче наш» и я.
 — А теперь батько й маты благословляйте сына в далеку дорогу, та нехай соби йидэ з Богом!
Родители меня благословили, мать при этом надела мне на шею крестик. Простился я с родителями, потом с родителями жены, потом с женою, а затем и с остальными. Тетки и двоюродные сестры утирали слезы. Дяди продолжали давать напутственные советы. Отовсюду сыпались напутственные пожелания. Распростившись с родичами и соседями, я пошел на кухню. Тут надо было проститься с братишками и со своей единственной сестрою. Они плакали, прячась по углам. Старшие из них утирали глаза, а младшие носы. Попрощался я еще раз с милою женою и со смеющимся сыном. Потом окончательно оделся, пристегнул оружие, надел шапку и пошел к коню. Почти все гости были теперь во дворе.
Одет я был тяжело и непривычно. Башлык от дождя тоже стеснял мои движения. Мне помогли сесть на коня. Раздались последние пожелания: «Час добрый», «Хай Бог помогае», «Дай Бог вернуться!»
Я снял шапку: «Прощайте, дорогие!» Нетерпеливый конь понес меня за ворота. Очутившись на улице, я оглянулся назад. У раскрытых ворот неподвижно стоял отец с непокрытой головою. Он глядел мне вслед и утирал слезы. Дождик мочил его голову, а ветер развевал волосы. Он мне показался в этот миг беспомощным и слабым. А гости пели песни и махали мне руками. Я тоже взмахнул им в последний раз рукою и поехал по улице без оглядки.

(продолжение следует)