Владимир Куртин
До братив-козакив
Тяжелая это и «неблагодарная» вещь — делать что-либо, что не отвечает настроению большинства. «Безумцам» иногда и удается свернуть шею «общепринятому» расценивавшемуся дотоле «благоразумным» большинством, как нечто абсолютное «его же не прейдеши». Чаще «установленное» сворачивает шею «безумцам».
Редки случаи, когда человек (не в собирательном смысле), осмелившийся увидеть то, что другие не видели (чаще не хотели видеть), отделывается легко. Обыкновенно его «обезвреживают».
Но, если открытие новых истин, или очищение от мусора условностей старых, требующее «жертв искупительных», является прерогативой «безумно-храбрых» или гениев, то выявление своего лица таким, каково оно есть в действительности — не есть монопольное право ни первых, ни вторых.
Для того чтобы сказать кто ты и что ты, не обязательно быть ни «гением», ни «безумно-храбрым». Не обязательны и «дипломы» «известности», «общеизвестности», «общеавторитетности» и т. д. и т. п.
И все же мы, казаки, за всю свою историю, даже в «русской истории» квалифицировавшиеся, как нечто от русского народа отличное, все еще не решаемся, раз и навсегда, целым народ, сами сказать свое имя.
А отзываемся на всякое, каким нас заблагорассудится окрестить другим.
Много этих наших «имен». Даже сами «работодатели» наши не утвердили за нами одного, общего имени. Как правило, они «признают» нас, как что-то особое. Но что это «что-то?»
Недавняя «анкета» о казачестве в этом отношении для нас особенно поучительна. А вывод и выход один:
Самим казакам сказать кто мы и что мы, раз навсегда, разрубить гордиев узел — нежелание «работодателей» понять нас и нашего собственного самодумства.
И сделать это может каждый казак. И сделать это должен каждый казак. И чем скорее, тем лучше. Для самого же...
А пример есть, и пример хороший. Каждому казаку понятный. От сердца — сердцу сказанный. В той же самой «анкете»: первым нашим казаком Ф. А. Щербиною и «простым генералом», казаком Кокунько.
А и вступать есть куда... Да и куда бы казак вступал, если не в свои вольно-казачьи станицы? Нужно только поменьше (еще лучше никак!) обращать внимание на эпитеты и «ласковые слова», которыми такого не «смелого» и даже не «осмелившегося», но просто вольного казака награждают те, для кого вольность, а тем более казачья — дерзость неслыханная...
Ну, в самом деле, — что нам до того, что скажет княгиня Марья Алексеевна?
Для кого наши головы — буйные головы; для кого — «скорбные» головы, а для кого — «забубенные головушки»...
Ну и пусть они занимаются антропометрическими измерениями вольно-казачьих голов! Для нас то, важно лишь то, что наши головы — наши. Какие есть. А какие есть — знаем сами...
Сколько нас, казаков, в эмиграции?
— 10, 15, 20 тысяч?
А между этими десятью, пятнадцатью, двадцатью тысячами «политических эмигрантов?»
Вот таких, что эмигрировали лишь потому, что их политические аппетиты не сказались по вкусу политическим аппетитам оставшихся?
— 10, 15, 20?
А остальные? Разве остальные эмигрировали не потому только, что они казаки? И разве же наш великий Исход можно назвать эмиграцией?
Так зачем же нам разбиваться по чужим эмигрантско-партийным закуткам? Стыдливо опуская очи долу при упоминании нашего настоящего имени?
И играть незавидную роль «синих блуз» будущего?
Нумерованных «сил» в руках «признанных» и «общепризнанных» устроителей — чужого?!
Сербская пословица говорит: уважай чужое — своим гордись.
Как же нам не гордиться своим, когда само имя наше заключает в себе идеал, к которому стремятся все народа:
Вольный человек-казак!
Как же не заявить о себе? Не выйти вольно-казачьей силой на международный шлях!
Вольное казачество уже хорошую «ленту» протоптало. И уже тесна она для всех, идущих по ней. Уж опахивается «лента» под широкий шлях!
Поспишайтэ ж браты з чужих куткив! Дэ б вы нэ булы...
Бо на Вильну Кубань нэ вэдуть вси дорогы, як в Рым. А тилькы одна:
Вольно-казачий шлях.
25 марта 1929 года
журнал «Вольное Казачество»
№ 32
стр. 14-15
До братив-козакив
Тяжелая это и «неблагодарная» вещь — делать что-либо, что не отвечает настроению большинства. «Безумцам» иногда и удается свернуть шею «общепринятому» расценивавшемуся дотоле «благоразумным» большинством, как нечто абсолютное «его же не прейдеши». Чаще «установленное» сворачивает шею «безумцам».
Редки случаи, когда человек (не в собирательном смысле), осмелившийся увидеть то, что другие не видели (чаще не хотели видеть), отделывается легко. Обыкновенно его «обезвреживают».
Но, если открытие новых истин, или очищение от мусора условностей старых, требующее «жертв искупительных», является прерогативой «безумно-храбрых» или гениев, то выявление своего лица таким, каково оно есть в действительности — не есть монопольное право ни первых, ни вторых.
Для того чтобы сказать кто ты и что ты, не обязательно быть ни «гением», ни «безумно-храбрым». Не обязательны и «дипломы» «известности», «общеизвестности», «общеавторитетности» и т. д. и т. п.
И все же мы, казаки, за всю свою историю, даже в «русской истории» квалифицировавшиеся, как нечто от русского народа отличное, все еще не решаемся, раз и навсегда, целым народ, сами сказать свое имя.
А отзываемся на всякое, каким нас заблагорассудится окрестить другим.
Много этих наших «имен». Даже сами «работодатели» наши не утвердили за нами одного, общего имени. Как правило, они «признают» нас, как что-то особое. Но что это «что-то?»
Недавняя «анкета» о казачестве в этом отношении для нас особенно поучительна. А вывод и выход один:
Самим казакам сказать кто мы и что мы, раз навсегда, разрубить гордиев узел — нежелание «работодателей» понять нас и нашего собственного самодумства.
И сделать это может каждый казак. И сделать это должен каждый казак. И чем скорее, тем лучше. Для самого же...
А пример есть, и пример хороший. Каждому казаку понятный. От сердца — сердцу сказанный. В той же самой «анкете»: первым нашим казаком Ф. А. Щербиною и «простым генералом», казаком Кокунько.
А и вступать есть куда... Да и куда бы казак вступал, если не в свои вольно-казачьи станицы? Нужно только поменьше (еще лучше никак!) обращать внимание на эпитеты и «ласковые слова», которыми такого не «смелого» и даже не «осмелившегося», но просто вольного казака награждают те, для кого вольность, а тем более казачья — дерзость неслыханная...
Ну, в самом деле, — что нам до того, что скажет княгиня Марья Алексеевна?
Для кого наши головы — буйные головы; для кого — «скорбные» головы, а для кого — «забубенные головушки»...
Ну и пусть они занимаются антропометрическими измерениями вольно-казачьих голов! Для нас то, важно лишь то, что наши головы — наши. Какие есть. А какие есть — знаем сами...
Сколько нас, казаков, в эмиграции?
— 10, 15, 20 тысяч?
А между этими десятью, пятнадцатью, двадцатью тысячами «политических эмигрантов?»
Вот таких, что эмигрировали лишь потому, что их политические аппетиты не сказались по вкусу политическим аппетитам оставшихся?
— 10, 15, 20?
А остальные? Разве остальные эмигрировали не потому только, что они казаки? И разве же наш великий Исход можно назвать эмиграцией?
Так зачем же нам разбиваться по чужим эмигрантско-партийным закуткам? Стыдливо опуская очи долу при упоминании нашего настоящего имени?
И играть незавидную роль «синих блуз» будущего?
Нумерованных «сил» в руках «признанных» и «общепризнанных» устроителей — чужого?!
Сербская пословица говорит: уважай чужое — своим гордись.
Как же нам не гордиться своим, когда само имя наше заключает в себе идеал, к которому стремятся все народа:
Вольный человек-казак!
Как же не заявить о себе? Не выйти вольно-казачьей силой на международный шлях!
Вольное казачество уже хорошую «ленту» протоптало. И уже тесна она для всех, идущих по ней. Уж опахивается «лента» под широкий шлях!
Поспишайтэ ж браты з чужих куткив! Дэ б вы нэ булы...
Бо на Вильну Кубань нэ вэдуть вси дорогы, як в Рым. А тилькы одна:
Вольно-казачий шлях.
25 марта 1929 года
журнал «Вольное Казачество»
№ 32
стр. 14-15
Комментариев нет:
Отправить комментарий