Виршороб Якив Лопух дае нам багато новых слов и поговорок у словнык.
* * *
Я. Лопух
Козача могыла
Давно — ще був я хлопчиком малэнькым — на толоци Старомышастивськой станыци чорнилы дви могылы. Одна, шо була дальше од станыци, могылою «Высокою» называлась, а друга, шо поблыжче, «Козачою» могылою прозывалась. По-биля ных широкый шлях лэжав, по котрому гурты скота з Катэрынодара у Ростов, а дали до Москвы, купэць пронырлывый ганяв. По тим шляху стовпы повэрстни в ряд стоялы, поштови станции булы; курьеры на тройках скакалы, и тыхо рухалысь чумацкии возы.
Вэсна! С Козачой любуюсь я стэпным простором. Кругом всэ нижно зэлэние, горыцвит по миж травамы жовтие и дэ-нэ-дэ и воронэць вже червоние. На нэби сонэчко сияе и тэплый витэрэць тыхэнько повивае. Кущанкы и черэды пасуться по трави; а дали в стэп, як молоком облыти, цвитуть тэрны высоки та густи. Як скло, вода блыщить в топылах; а в нэби, в лазурний вышини, лэтять, курлычать журавли, а там далэко, дэ нэбо сходыться з зэмлэю «святый Пэтро овэць ганяе» (так называют в Черномории волнистое движение воздуха в теплый, ясный день). Козача писня по стэпу лунае и, замыраючи в далэчини своим широко-жалибным напивом, про волю и славу козакив, про старыну напомынае. И слухав бы ту писню бэз кинця, бо писня та и тыхый жаль и радисть в сэрци вызывае.
Станыця — як гай той зэлэние, вся купаеться в садках, тилькы дэ-дэ стина, або дымарь билие, блыщать хрэсты и главы на церквах. У край станыци дяка Вихрицького витряк стоить, а биля його гний пидпалэный курыть.
В станыци дзвин гудэ вэлыкый. Зьизжаються на площу козакы, а за нымы йидуть дивчата, хлопци, молодыци, стари бабы и старыкы. На площи стил стоить накрытый, а на столи евангэлие и хрэст лэжать; кругом стола хоругвы, золотом розшити, стари козаченькы дэржать (то всэ дары святому храму служивших ранише козакив, шо попрыносылы з собою з баталионив и полкив).
Старэнькый пип выходыть з церквы и тыхым голосом почав напутствэнный молэбинь правыты на службу йидучим козакам. Стыхлы вси. Пип Дудык молытвы читае, дякы (Вихрицький и Шульга) те, шо положено, спивають, а Кырнис тэж им пидтягае. Святою водою покропывши, Хрэстом усих благословывши, у церкву пип соби пишов; а козакы и з нымы вся ридня: и старыкы, бабы, дивчата и парубкы, гуртом выходять за станыцю и прямо до могылы идуть: и тут уже биля Козачой могылы жинкы и матэри (нышком и дивчата) прощальни сльозы ллють; а старыкы сынив благословляють, на служби щастя им бажають, та по чарчини выпывають, шоб, бачиш, був гладэнькый путь.
Пора... на конэй козакы сидають, з Козачой прощальный погляд станыци посылають и идуть в далэкии крайи.
Нэ рик, нэ два робылося отак, а рокив сорок (може и бильш) и це тому «Козачою» прозвалась та могыла, а нэ ынш.
* * *
Пройшло з пивсотни лит. Воды багато утэкло в Кубани; нэмало вытэкло и в Кочатях. Багато дэ чого старовыны нэ стало, багато и новыны явылося в козачих куринях. Там, дэ шлях лэжав широкый — чавунка с посвыстом лэтыть, а дэ булы тэрны высоки — пшэныця золотом блыщить.
Станыця розрослась и вздовш и вширш. Лэвады панськи, шо колысь далэко за станыцею булы, уже в станыци сталы; гробкы стари окациею, бузком та вышняком позаросталы и тэж застроени планамы хазяинив-козакив молодых, шо оддилылысь од батькив и выйшлы на простир новэ хазяйство будуваты.
Гай, гай! А дэ ж Козача славна та могыла? Высока мрие за станыцею. А дэ ж Козача дилась? Вона уже помиж новых планив, як сыротына там стоить. Старым козаченькам про молоди лита напомынае, а молодым, як наче вже и мишае; бо из-за нэи прышлось планы давать нэ в ряд, а выдилыть куток и для могылы. Ну, та ничого. Шо ж будэш тут казаты? Нэ можна ж могылу розкопаты? Вона ж Козача?! Така в старовыну була козача вдача: як дило старыкы ришать, того вже молодым нэможна пэрэроблять.
Прыйшла вэсна злощастного висимнадцятого року. По Кубани той рик вэснянок нэ спивалы, бо замисць спивив гарматы гулы, трищалы кулэмэты и ризалы браты одын другого «за власть народа трудового».
Странныком убогым скытавсь я по Кубани. Прыйшлось в свою станыцю завэрнуть (уже в станыци панував товарыш-большевык).
Аж гульк — Козачу ту могылу роскопуе... Та хто ж? Мужик-городовык!
В очах у мэнэ потэмнило; схылывшись на ципок, понык я головою; од жалю сэрце защемило; думкы таки пишлы, шо и згадаты их боюсь, а сльозы из очей лылысь на мий вже билый вус...
10 февраля 1929 года
журнал «ВК»
№ 29
стр. 6
* * *
Я. Лопух
Козача могыла
Давно — ще був я хлопчиком малэнькым — на толоци Старомышастивськой станыци чорнилы дви могылы. Одна, шо була дальше од станыци, могылою «Высокою» называлась, а друга, шо поблыжче, «Козачою» могылою прозывалась. По-биля ных широкый шлях лэжав, по котрому гурты скота з Катэрынодара у Ростов, а дали до Москвы, купэць пронырлывый ганяв. По тим шляху стовпы повэрстни в ряд стоялы, поштови станции булы; курьеры на тройках скакалы, и тыхо рухалысь чумацкии возы.
Вэсна! С Козачой любуюсь я стэпным простором. Кругом всэ нижно зэлэние, горыцвит по миж травамы жовтие и дэ-нэ-дэ и воронэць вже червоние. На нэби сонэчко сияе и тэплый витэрэць тыхэнько повивае. Кущанкы и черэды пасуться по трави; а дали в стэп, як молоком облыти, цвитуть тэрны высоки та густи. Як скло, вода блыщить в топылах; а в нэби, в лазурний вышини, лэтять, курлычать журавли, а там далэко, дэ нэбо сходыться з зэмлэю «святый Пэтро овэць ганяе» (так называют в Черномории волнистое движение воздуха в теплый, ясный день). Козача писня по стэпу лунае и, замыраючи в далэчини своим широко-жалибным напивом, про волю и славу козакив, про старыну напомынае. И слухав бы ту писню бэз кинця, бо писня та и тыхый жаль и радисть в сэрци вызывае.
Станыця — як гай той зэлэние, вся купаеться в садках, тилькы дэ-дэ стина, або дымарь билие, блыщать хрэсты и главы на церквах. У край станыци дяка Вихрицького витряк стоить, а биля його гний пидпалэный курыть.
В станыци дзвин гудэ вэлыкый. Зьизжаються на площу козакы, а за нымы йидуть дивчата, хлопци, молодыци, стари бабы и старыкы. На площи стил стоить накрытый, а на столи евангэлие и хрэст лэжать; кругом стола хоругвы, золотом розшити, стари козаченькы дэржать (то всэ дары святому храму служивших ранише козакив, шо попрыносылы з собою з баталионив и полкив).
Старэнькый пип выходыть з церквы и тыхым голосом почав напутствэнный молэбинь правыты на службу йидучим козакам. Стыхлы вси. Пип Дудык молытвы читае, дякы (Вихрицький и Шульга) те, шо положено, спивають, а Кырнис тэж им пидтягае. Святою водою покропывши, Хрэстом усих благословывши, у церкву пип соби пишов; а козакы и з нымы вся ридня: и старыкы, бабы, дивчата и парубкы, гуртом выходять за станыцю и прямо до могылы идуть: и тут уже биля Козачой могылы жинкы и матэри (нышком и дивчата) прощальни сльозы ллють; а старыкы сынив благословляють, на служби щастя им бажають, та по чарчини выпывають, шоб, бачиш, був гладэнькый путь.
Пора... на конэй козакы сидають, з Козачой прощальный погляд станыци посылають и идуть в далэкии крайи.
Нэ рик, нэ два робылося отак, а рокив сорок (може и бильш) и це тому «Козачою» прозвалась та могыла, а нэ ынш.
* * *
Пройшло з пивсотни лит. Воды багато утэкло в Кубани; нэмало вытэкло и в Кочатях. Багато дэ чого старовыны нэ стало, багато и новыны явылося в козачих куринях. Там, дэ шлях лэжав широкый — чавунка с посвыстом лэтыть, а дэ булы тэрны высоки — пшэныця золотом блыщить.
Станыця розрослась и вздовш и вширш. Лэвады панськи, шо колысь далэко за станыцею булы, уже в станыци сталы; гробкы стари окациею, бузком та вышняком позаросталы и тэж застроени планамы хазяинив-козакив молодых, шо оддилылысь од батькив и выйшлы на простир новэ хазяйство будуваты.
Гай, гай! А дэ ж Козача славна та могыла? Высока мрие за станыцею. А дэ ж Козача дилась? Вона уже помиж новых планив, як сыротына там стоить. Старым козаченькам про молоди лита напомынае, а молодым, як наче вже и мишае; бо из-за нэи прышлось планы давать нэ в ряд, а выдилыть куток и для могылы. Ну, та ничого. Шо ж будэш тут казаты? Нэ можна ж могылу розкопаты? Вона ж Козача?! Така в старовыну була козача вдача: як дило старыкы ришать, того вже молодым нэможна пэрэроблять.
Прыйшла вэсна злощастного висимнадцятого року. По Кубани той рик вэснянок нэ спивалы, бо замисць спивив гарматы гулы, трищалы кулэмэты и ризалы браты одын другого «за власть народа трудового».
Странныком убогым скытавсь я по Кубани. Прыйшлось в свою станыцю завэрнуть (уже в станыци панував товарыш-большевык).
Аж гульк — Козачу ту могылу роскопуе... Та хто ж? Мужик-городовык!
В очах у мэнэ потэмнило; схылывшись на ципок, понык я головою; од жалю сэрце защемило; думкы таки пишлы, шо и згадаты их боюсь, а сльозы из очей лылысь на мий вже билый вус...
10 февраля 1929 года
журнал «ВК»
№ 29
стр. 6
Комментариев нет:
Отправить комментарий