Журнал «Разведчик»

№ 186

7 мая 1894 года

 

Сотник Орлов

 

Поимка

В забытой тетради забытое слово!

Я все прожитое в нем вижу опять!

На вершине горы Куап, по ее скату и у подножия в ущелье, выбегая из-за Ломашенской горы и круто заворачивая, отходит от скал левого берега к горным громадам правого, образуя площадку, — раскинулся город А. Со своим кварталом Орта-мелы и предместьем К. Кругом голые скалы черные, желтые, серые, фиолетовые угрюмо вздымают к небу свои размытые дождями вершины, покрытые изредка тощей растительностью с темной листвой, и неприветливо глядят на живописно раскинувшийся и выделяющийся своими белыми многоэтажными домами город, окруженный нежною зеленью садов, где айва, персики, виноград, миндаль, инжир, гранаты и другие дети юга привольно растут и спеют в знойных струях воздуха. Из зелени садов местами высятся минареты мечетей, соперничая стройностью и высотой с пирамидальными тополями.

Стройны и красивы и сами жители этих мест — османы в своих оригинальных костюмах! Прекрасно сложенные, рослые, с орлиным взглядом, со смелою поступью, с оригинально повязанною башлыком головою, одетые в короткую курточку с широкими в шагу шароварами, подпоясанные широким ременным поясом с гнездами заполненными патронами, с засунутым за пояс пистолетом в оправе и кинжалом, с винтовкой за плечами — они так и просятся на картину.

Среди этой совершенно чуждой природы, чуждого и враждебного населения далеко-далеко от родной земли заброшена горсть русских казаков-пластунов, охраняющих часть нашей азиатской границы с Турцией. Скучно и однообразно проходят дни за днями, год за годом, нарушаемые иногда слухом о стычке казаков с контрабандистами или разбойниками. Об одном из таковых случаев я и хочу рассказать.

Под обрывом на половине горы приютился небольшой двухэтажный, под черепичною кровлею, домик с балконом. Развешанная на перилах балкона сеть, охотничий рожок на гвозде, вбитом в одну из колонок балкона, охотничьи собаки около дома показывали, что здесь живут охотники.

Если бы мы в один из летних дней 1890 года вошли в дом, то увидели бы, что казаки, живущие в нем, несмотря на то, что солнце близилось к закату, заняты были сборами: кто осматривал, стоя близ окна, винтовку, кто, сидя на нарах, укладывал патроны в подсумки, кто надевал цуги (род чувяк), кто пробовал крепость ремешка, на котором висит кинжал.

Бравый урядник с лихо закрученными и вздернутыми вверх концами усиков ходил по комнате и, подходя то к одному, то к другому казаку, подгонял скорей оканчивать свои приготовления, говоря: «Швыдче, швыдче, хлопцы! А то зараз прыйдэ пан сотнык!»

Вдруг урядник встрепенулся, люди засуетились, приводя все в должный порядок — мимо окна мелькнула фигура офицера, быстро поднявшаяся по ступенькам лестницы и прошедшая балкон. Дверь растворилась, и офицер очутился в комнате.

— Встать! Смирно! — скомандовал урядник.

— Здорово, хлопцы!

— Здравие желаем, Ваше Бл-дие, — раздалось на приветствие начальника.

— Что, Хребто? Все готово?

— Так точно, Ваше Бл-дие, — был ответ урядника.

— Ну, если готовы, то выходить!

Быстро винтовки были разобраны из пирамиды, и люди вышли и построились на площадке у входа в дом. Здесь офицер осмотрел всех сам и, оставшись, по-видимому, всем доволен, скомандовал: «Направо! Ружья вольно! Шагом марш!»

Неслышно ступая мягкими цугами, пошли пластуны по изгибам дорожки, круто спускающейся вниз в ущелье. Солнце скрылось уже за вершиной ближайшей горы, и повсюду легла тень.

Ничто не нарушало тишины, разве только изредка вырвавшийся из-под ноги камень начинал сначала медленно катиться с кручи и чем далее, тем все быстрее и быстрее, пока, делая громадные скачки при ударе о землю, с грохотом и треском не натыкался на какой-либо куст, где и останавливался, сломав с размаха несколько ветвей; да разве османка, пробирающаяся с кувшином к фонтану, при виде «уруса» испуганно сначала приостановится, а потом, шлепая своими туфлями и закрываясь чадрой, бросится в ближайшую калитку, взбудоражив собак, которые со звонким лаем кидаются на неожиданную гостью. Ночь быстро приближалась, и становилась все темнее.

В предместье города, раскинувшего на дне ущелья, высится особняком от прочих домов и строений громадный двухэтажный дом с узенькими, расположенными безо всякой симметрии окнами, заклеенными во многих местах, где выбиты стекла, бумагою, с высокими трубами, обнесенный высокою каменною стеною, окруженный полем с кукурузою; угрюмый, неприветливый, почерневший от времени, дом этот производил неприятное впечатление. Принадлежал он местному жителю Тевфик-беку. Хорошо жил Тевфик-бек: был он в почете, богат и состоял командиром сотни нашей милиции, имея чин прапорщика (милиции); да попутал его лукавый: в одну из ночей он убил армянина, с которым давно враждовал; нашлись улики и свидетели против него, и вот в темную ненастную ночь бежал он со своими сообщниками за границу. Оставил он и жену молодую, и дочь, кинул и дом с полем и виноградником, взял с собою только сына-дитя, оружие, да сумку с золотом; под вой ветра, валившего столетние чинары в лесу, под шум дождя и горных потоков благополучно перевалил он в сопровождении нескольких заптиев-изменников границу, спасаясь от ожидавшей его кары в пределы единоверной ему Турции. Там он собрал шайку головорезов и начал разбоем промышлять себе деньги и жизненные припасы, грозя перебраться через границу в наши владения и по-своему расквитаться с лицами выдавшими его вину в преступлении.

Вот этот-то беглец-разбойник, в ожидании благоприятного момента для прорыва, как-то послал трех из своей шайки с письмом к покинутой им жене. Как ни скрытно пробирались посланные разбойники, все-таки кто-то их увидел, и, пока сидели они в доме своего вождя, исполнив его поручение, в ожидании ночи, чтоб под ее покровом тронуться в обратный путь, молва об их прибытии успела уже облететь весь город и дошла до начальника округа, а тот, не надеясь на заптиев, обратился к командиру пластунов с просьбою: оказать содействие в поимке этих разбойников. На эту поимку и была назначена охотничья команда.

Уже совсем стемнело, когда охотники спустились на дно ущелья и, не доходя довольно далеко до дома Тевфик-бека, остановились на дороге. Начальник команды вполголоса отдал приказание: «Расходись в секреты по тропинкам», и вся команда, разделившись на кучки по 3-4 человека, хорошо знакомая с местностью, разошлась по разным направлениям. Последуем за одним из этих секретов, где были начальник команды, урядник и два казака. Неслышно ступая, ничем не бренча, казалось не шли, а скользили казаки под тутами и орешниками садов, направляясь к тропинке, проходившей над рекой. Дошли до нее и, пройдя немного по тропинке, не доходя до кукурузного поля, окружающего дом, шагов 30-40, остановились и тихо скрылись во мраке развесистой маслины с целой рощей молодых побегов.

Впереди среди кукурузного поля мрачно высился черный дом с еще более черными окнами. Ни света в нем, ни звука! Словно вымерший. Темно и мрачно было в ущелье. Отовсюду сплошным кольцом, громоздясь друг на друга, высились черные громады гор. Тянувшийся по ущелью легонький ветерок стих; всюду царствовала полнейшая тишина, нарушаемая только резким наводящим тоску криком совы, да Чорохом, бешено мчащимся в своих скалистых берегах: ревет он, ударяясь о скалы, бьется о камни и, рассыпаясь белою пеною, с неумолчным шумом несется своей мутной волной дальше и дальше, ведя на каждом шагу непрестанную борьбу с каменными исполинами. На небольшом клочке неба, видном из ущелья, стали загораться одна за другою звезды. Воздух был жарко удушлив; ночь не принесла с собою прохлады, и только изредка набегавший ветерок, трепеща широкими листами кукурузы и шелестя верхушкою маслины, слегка освежал казаков, распластавшихся на земле. Зорко вглядывались они во все окружающее и чутко прислушивались к каждому звуку. Одна дума была у всех: неужели и нынешняя ночь будет столь же бесплодна, как и многие из подобных? Немало погожих и непогожих ночей скоротали пластуны в секретах и засадах, поджидая разбойников, всегда готовые смело взглянуть в глаза смерти и ответить на выстрел выстрелом или ударом кинжала.

Но редко, когда удавалось сразиться: почти всегда разбойники, предупрежденные жителями, успевали благополучно и заблаговременно уйти и скрыться, хотя и ненадолго, так как следом за ними вновь появлялись пластуны, заставляя их опять бежать и скрываться и преследуя до тех пор, пока разбойники не уходили за границу.

Но чу! Чтой-то зашелестело в кукурузе! Все замерли! Головы вытянулись, глаза впились во мрак и трубки винтовок взведены с предохранительного на боевой взвод. Тревога оказалась напрасной! То зашелестел кукурузой потянувший по ущелью ветерок, зашелестел и опять затих.

С боевого взвода один за другим поспускали казаки трубки на предохранительный и опять томительное ожидание охватило их.

Ждут пластуны — ничего нет, а вновь набежавший ветерок начинает нашептывать чуткому уху казака: «Уж поздно, нечего и некого ждать!».

И дремота, подкравшись к казаку, смежает его очи, дрожь пробегает по его телу.

Но чу! Опять шелест в кукурузе! Что это? Ветерок опять подшутил? Или что другое?

Тихо шелестя и шурша раздвинулась кукуруза и из нее вышли одна за другою три темные фигуры с ружьями и неслышною поступью быстро направились вдоль кукурузы к Чороху. Вот они все ближе и ближе к секрету, вот уже можно различить, что это турки!

— Дур (стой)! — раздался голос урядника, и только что успел он произнести это слово, как передний турок выстрелил на голос.

Дз-з-з, завизжала пуля!

— Тр-рах, — раздался как бы залп трех казачьих винтовок, выпаливших почти вместе. Один турок вскрикнул и все они скрылись в кукурузу.

Гулко загрохотало эхо выстрелов в ночной тиши и, то замирая, то вновь усиливаясь, понеслось перекатами все дальше и дальше, неся весть о начинающей разыгрываться кровавой драме.

Услышав выстрелы, остальные секреты поспешили на них и оцепили кукурузное поле, где скрылись разбойники, чтоб с рассветом произвести обыск. Все опять успокоилось, лишь только по-прежнему бурлил Чорох, шелестел листом ветерок и совы заунывно перекликались между собой, но томления неизвестности казаки уж больше не испытывали: они знали, что двуногие звери здесь и не уйдут от них!

И глаз напряженно вглядывался в темноту, чуткое ухо ловило каждый звук, рука сжимала винтовку; но все было по-прежнему тихо, лишь Чорох бурлил, совы перекликались, да где-то собака выла!

Вот запел петух, за ним другой, третий, вестники близкого рассвета, в воздухе засвежело, клочок неба над ущельем чуть посветлел и очертания гор стали яснее обрисовываться; предметы тоже стали выступать из мрака… рассвет наступал быстрыми шагами.

Вдруг один из казаков рукой показал к Чороху, где вдоль берега под кручей пробирался турок с ружьем в руках, шашкой на боку и узелком на поясе. Турок этот шел быстрыми шагами, пригибаясь и крадучись, по тропинке, идущей по направлению к селению Мама-Цминда, лежащему выше по течению реки.

— Дур! Дур! — раздались голоса казаков секрета, бывшего под маслиной и бросившихся к турку, который, увидев, что он открыт, стал отступать к кукурузе. Сколько ненависти, злобы и отчаянной решимости выражали горящие из-под надвинутого башлыка глаза. Вот уже казаки в 15 шагах от него.

— Дур! Теслим ол (Стой. Сдавайся)! — крикнул сотник, но выстрел и жалобное жужжание пули, да несколько упавших ветвей маслины, иссеченных ею, были ответом на это предложение.

— Хлопцы! — но не успел сотник досказать, что хотел, как залп трех пластунов докончил его мысль.

Турок вскрикнул, схватился свободной от ружья рукой за бок и упал на землю, обливаясь кровью, струей забившей из бока.

— О! Алла! — были его слова, и дрожащей рукой он, пока еще смерть не успела затуманить его взора, не целясь, сделал выстрел в уруса, вызвав с их стороны таковой же ответ.

Как-то странно подкинулся турок, и, тяжело шлепнувшись опять в лужу своей крови, вытянулся, вздрогнул, захрипел и смолк навеки, судорожно сжав одною рукою магазинку, другую — свободную, откинув в сторону. Кровь все больше и больше заливала его платье и землю. Не шевелясь и безмолвно стояли казаки над трупом убитого, опершись на винтовки и глядя в тусклые уже, полузакрытые его глаза, на оскаленные и стиснутые зубы разбойника.

Послышался треск ломаемой кукурузы, мелькнули винтовки, папахи и показались с подоткнутыми полами черкесок казаки других секретов, спешившие на выстрелы. Тихий Ангел отлетел! Казаки зашевелились.

— Эгэ! — произнес урядник, случайно взглянувший на рукав своей черкески, где виднелась пробитая пулей дыра.

Послали за участковым. Убитый оказался известный разбойник и сообщник Тевфик-бека — Мамет-Ага-Эмин-Байрахтар-оглы. С него сняли узлы одеждою, пояс с патронами, большую тыквенную бутыль с порохом, были найдены и письма.

Из остальных двух разбойников один успел куда-то скрыться, а другой, будучи ранен еще в первый раз казаками, утонул при переправе через Чорох.