Журнал «Разведчик»

№ 196

 

Пластун 

 

Османская кость

 

(Из рассказов пластунов о кордонной жизни)

Командир N сотни N пластунского батальона только что пришел с С.-Топасского поста в штаб-квартиру батальона, расположенную в городе А.

Хотя дорога с поста, где стоит его сотня, и идет все под гору до самой штаб-квартиры, но и под гору спускаться 10-12 верст нелегко, а в особенности по такой дороге, какая тут. То бежит она лентою в несколько сот шагов длины, а шириною в шаг-два, с горы под углом в 40 градусов, то выбегает на маленькую площадку и шагов 20-30 пробегает по ровному месту, как бы затем, чтобы, дав ногам спускающегося немножко отдохнуть, еще под более крутым углом спуститься вниз, а то, суживаясь, переходит в глубокую водомоину и идет по ее дну шириною в четверть аршина, усыпанному булыжниками и острыми камнями. И это так на всем ее протяжении!

По бокам сплошною чащею стоит, начиная с поста, лес лиственный, вперемежку с хвойным, который, по мере спуска вниз, переходит в сплошные кусты рододендрона, а еще ниже — азалий и дубняка.

Итак, читатель, вот по такой-то дороге наш есаул и изволил, выйдя с поста рано утром в июне месяце 188. года, спуститься в штаб-квартиру, где у него жило семейство.

Хотя и рано он вышел, но все-таки южное летнее солнышко еще на половине пути стало сильно его припекать, так что, подходя к своей квартире, есаул буквально обливался потом, а китель — хоть выжми!

Вот, наконец, и квартира с тенистым балконом. Как приятно освежиться струею холодной и чистой как хрусталь воды, тут же взятой услужливым вестовым из фонтана и обильно поливаемой из кувшина на разгоряченные голову, шею и руки, а там, после этого, сесть в прохладу балкона и, обдуваемому по временам струями набегающего ветерка, приняться за чаепитие и закусочку для подкрепления своего немощного тела после столь утомительной прогулки!

Вот уж есаул умылся, облачился во все чистое и свежее и только что расположился было на балконе перекусить, как является из кухни вестовой.

— Ваше высокоблагородие!

— Что?

— Казак прыбиг с поста!

— Ну

— Кажет, шо происшествие!

— Какое?

— Не могу знать. Прикажете позвать?

— Зови.

Вестовой быстро юркнул, шлепая по лестнице надетыми на босую ногу цугами, и через полминуты появился на балконе другой казак в черкеске, с винтовкою, с сумкою через плечо, потный, запыленный.

— Какое там происшествие, Бондаренко?

Но Бондаренко вместо ответа, молча, неспешно отстегивает крышку сумки, висевшей у него через плечо, вытаскивает какую-то грязную тряпицу — кусочек платка — в которую что-то завернуто и завязано и, приблизившись к столу с закуской, кладет ее перед есаулом и, отступив на свое прежнее место, проговорил:

— Ваше высокоблагородие! С османской головы кусочки.

— Шо це за кусочкы? — спросил есаул и, схватив завязанную тряпицу, начал спешно развязывать ее.

Бондаренко же молчит, рассудив, что на вопрос пана (паном казаки зовут офицера) отвечать не стоит, «бо розвьяже тряпыцю и сам побычить, шо це за кусочкы». Наконец, узелок развязан, тряпочка развернута, и глазам есаула представились какие-то два кусочка кости с запекшейся на их кровью, величиной в 2-х копеечную монету каждый.

Есаул глянул вопросительно-недоумевающе на Бондаренко, но тот по-прежнему продолжал невозмутимо стоять и упорно молчать. Очевидно, Бондаренко не имел никакого желания приступить к разъяснению — что это за кусочки, и есаул, вероятно, долго еще будет допрашивать и переспрашивать его, пока разъяснит все дело; а посему вернемся на С.-Топасский пост и поглядим, что там было за 4 часа до описанного события.

Командир сотни, стоящей на С.-Топасском посту, встав в 5 часов утра, приказал своему вестовому позвать к себе казака Шевченко и, когда этот пришел, то приказал ему отвести свою лошадь «Зайца» на пастьбу на поляну, что близ дороги, идущей с постав город, наказав ему строго — не допускать лошади до поля, засеянного ячменем на означенной площадке.

Шевченко, сказав обычное «слушаю», с радостью отправился паст командирскую лошадь, заранее вкушая удовольствие ничего неделания в течение всего дня и, захватив с собою длинную веревку, отправился на указанную поляну; а командир сотни, сделав еще кое-какие нужные распоряжения и взяв конвойных, стал спускаться с поста в штаб-квартиру батальона, где мы его уже и видели.

Шевченко, придя на поляну, привязал один конец взятой им веревки к лошади, а другой к своей ноге, и завалился в густую сочную траву спать, но так как лошадь частенько таки дергала его за ногу, то сон его постоянно прерывался.

Наконец ему это наскучило, он отвязал веревку и уселся, держа ее в руках и соображая по солнышку: долго ли осталось до обеда. Между тем, лошадь, соблазненная спелыми колосьями ячменя, приветливо кивавшими из-за срубленных деревьев, коими было обнесено поле, стала приближаться к ним.

В это время пришел владелец, осман (турок), этого поля и, видя приближающуюся к его ячменю лошадь , стал гнать ее, а потом и казака; но казак, видя, что лошадь ни в коем случае не может через деревья забраться в ячмень, ни обращал никакого внимания на возгласы и жесты османа, продолжая по-прежнему невозмутимо сидеть.

Кричал, кричал осман; наконец, видя, что казак не обращает на его крик никакого внимания, подошел к нему и уже под носом у него стал кричать, жестикулируя руками. Шевченко все сидит и хоть бы слово и думает: «Поорешь, поорешь, братику, да и отцепишься!»

Но, как увидим, в своем предположении ошибся. Спокойствие казака окончательно вывело османа из себя, и он ударил Шевченко. Делать нечего — поднялся Шевченко на ноги, между бровями на лбу появились складочки, брови нахмурились, и говорит с сердцем: «Йок (нет), ни, нэ пиду!» и продолжает стоять, вызывающе глядя на турка, который, недолго думая, обхватил Шевченко сзади руками и, выхватив из-за пояса нож, старался пырнуть им казака.

Видит Шевченко, что дело дрянь, выпустил веревку из рук и не может ничем оборониться, так как, надеясь на близость поста, ничего из оружия не взял, а кричать о помощи стыдно, «бо хлопци засмиють — с одным османом нэ справывся!» — старается он хоть как-нибудь, хватая за руки османа, помешать ему действовать ножом. На счастье Шевченко нож у турка был небольшой. Долго возились они, и уже осман успел нанести казаку несколько ран и, пожалуй, несдобровать бы ему, да увидел он на свое счастье за спиной турка заткнутый за пояс турецкий топор. Изловчился Шевченко, выдернул этот топор, да как махнет им позади себя (наотмашь)… чувствует, что осман сразу выпустил его из своих рук, оглянулся и остановился в удивлении: «Шо це такэ? Сив осман и крутыться, да довго крутыться, шось шука! Потим того, схватывсь, да на коня плыг и побиг в город! Я за ным (так рассказывал Шевченко потом товарищам), ну гукать: пидожды, пидожды! Кажу, ни, бисова душа, ни пидождав; так и убиг!»

Остался Шевченко без лошади, остался и задумался: «Був конь и нэма — нэ устэриг! Трэба пийты на пост — доложить Нечипору Семеновичу (фельдфебель) о происшествии».

Пошел и вспомнил: «А шо шукав осман? Трэба подывыться».

Вернулся — где крутился турок — видит, трава примята, на траве кровь, и валяются два кусочка какой-то отсеченной кости. Подобрал Шевченко их, завязал в тряпицу и пошел на пост, где и рассказал про случившуюся с ним беду Нечипору Семеновичу (фельдфебелю).

С поста же немедленно отправили Шевченко в штаб-квартиру в лазарет, так как у него оказалось несколько ран и послали двух казаков доложить командиру сотни о происшествии, с представлением вещественных доказательств в виде кусочков с османской головы (черепа).

* * *

Прискакал с поста осман в город, обливаясь кровью и зажимая лоб рукою; прискакал прямо к доктору. Доктор был дома и, обмыв рану, увидел, что у турка кусок лобовой кости величиною с пятак был отсечен, да так ловко, что мозг нисколько не был поврежден.

Кусок кожи, который хотя и был вместе с костью отрублен, но не совсем и еще держался на лбу, натянули на рану, и она вскоре зажила, а чтоб обезопасить мозг от каких-либо давлений, турку сделали выпуклую серебряную пластинку, которую он, по выздоровлении, накладывал на то место лба, где не было кости и прикрывал чалмою.

Казак тоже скоро излечился от ран, полученных в схватке с османом.