5-я часть

Записка полковника Шарапа С.А.

Sic… Кухаренко, смело, спокойно и уверенно взял на себя весьма легкий, по его мнению, труд убедить депутатов казаков в том, в чем по инструкциям его сиятельства, убеждать должно.

Екатеринодарское панство, пронюхав обо всем, тревожно ждало прибытия этих депутатов.

И случись же так… Судьба! Первыми приехали к 27 апреля депутаты Ейского округа, то есть того, к которому принадлежали станицы: Старощербиновская, Канеловка и Шкуринская.

Вот тут-то с рокового 27 апреля и началась потеха, которой Кухаренко и в головах не клал.

Сейчас по приезде ейских депутатов, Кухаренко, уже как официальное должностное лицо, потребовал их к себе и как ни в чем ни бывало обратился к ним с речью именно в том смысле как сказано в его рапорте — доносе.

«Воля государя! Выгода для самих черноморцев (?). Не все поголовно, а менее чем одна треть требуется для переселения и прочее».

Не только сомневаюсь, но убежден, что Кухаренко, говоря эту речь, повторил только фальшивые внушения Евдокимова.

Депутаты, охотно пришедшие слушать, «шо батько скаже», ошалели. Им и чудно было слышать увещания «батьки» согласиться безусловно на переселение по усмотрению начальства и сомнение явилось: точно и не всех погонят? А права, грамоты, перначи, литавры?! Он же нам на них указывал, вспоминалось им… Стоят, переминаются, потупились…

— Бог его знае, як воно? — слышатся нерешительные голоса.

— Кажу ж вам. — заканчивает «батько».

— Шо сам, сам чув од его сиятельства, шо именно тилькы малисть пидэ… Шо так завгодно самому государю… Ну, так и слухайтэ мэнэ, а колы, бороны Боже, закопылытэ губу, тоди сами на сэбэ жалийтэсь, колы всих поженуть… Согласни зи мною…

— Та колы так… Колы той… — глухо заговорило забитое, загнанное казачество, — то чом же? Можно…

Кухаренко поблагодарил депутатов в том убеждении, что делу конец, и отпустил их.

Потянулись старичманы за ворота и только там надевая шапки.

Но дикая непоследовательность и бестактность начальства сейчас же стала поперек дороги ликовавшего Кухаренко. На тех же днях было получено спокойно наглое предписание из Тифлиса от сиятельства Гамена, с прилежанием пунктуальных распоряжений относительно переселения. Пунктуальные же распоряжения гласили в своей сути не больше не меньше как о том, что: 1) Переселение должно быть приведено в исполнение теперешние же весну и лето; 2) Начать оное с отдаленных степных станиц, не трогая только станицы, лежащие по реке Кубани, которые 3) Будут переселены своевременно на северо-восточный берег Черного моря.

Коротко и ясно. Возбужденное уже екатеринодарское панство, что называется, вцепилось в это распоряжение, бросилось к депутатам (тогда съехались уже екатеринодарцы и таманцы). Стали съезжаться, правда, и паны из своих хуторских берлог. Явились: генерал Котляревский, Иван Рашпиль и еще с десяток менее чиновных.

Депутаты, несмотря на свою именно баранью глупость, уразумев кое-как противоречия в уверениях сиятельного вора из Ставрополя с распоряжениями сиятельного Гамена из Тифлиса, загалдели.

Так как рассказ мой подходит к самому важному действию комедии, то считаю вполне уместным коротко охарактеризовать немногие личности, силою случая, игравшие видные роли в ней.

Прежде всех, безусловно, Н. К. Каменский. Это человек, не получивший никакого образования, но с мозгами, способными в критическую минуту выдвинуть его выше дюжинности. Постоянно адъютантствуя, вращаясь между канцелярским людом, занимая по этой части относительно важные посты, он натерся. Сангвиник. Когда высказывает сложившуюся в его мозгу мысль, нервно жестикулирует, сжимает кулаки, готов в этот момент на все, но, охлажденный думою в каком бы то ни было виде, покорно вздыхает, умиляется смиренно, и его заветный идеал: «диты мои, жинка моя, кормыли мои». В основании человек способный отозваться пылко на все честное, правдивое, «общественное». Но такие люди чем более стараются, тем более теряют эту способность. Эгоизм и «моя хата с краю» берут положительно верх.

Осип Савич (если не ошибаюсь) Котляревский, служивший в Черноморском гвардейском дивизионе, а потом командовавший им во времена Николаевщины, совершеннейшая баба в штанах, уж не говоря об убеждениях, — где ему было их взять? Он и по характеру то тряпка. Хутор, табун лошадей, известных в Черномории, озлобление против правильного размежевания земли и бесплодные мечты о петербургских разводах, парадах и прочих прелестях прошлого, наполняли и наполняют весь его духовный мир.

Полковник Алексей Рашпиль, — ну, перед этой личностью — хоть руками разведи! Он страшно близко принял к сердцу дело о переселении потому, что его жена — табунщика, внушительно доказала ему: «Нэхай вэсь свит, нэ только Черноморию пэрэсэляют, куда хотят, а шоб мы, шоб наше, Боже бороны!» Ни малейшего представления об общественном бедствии. О, наивнейшая идиотская глупость.

Его брат, Иван Рашпиль, первый сорт черноморского самодура способного на все: воровство, грабеж, убийство, предательство и прочее, колы линия подойдет.

Александр Онуфриевич Бабченко, я уже попытался очертать его.

Прага (забыл как его зовут) — личность премиленькая, собственно говоря, он усердствовал только по части писания разных прошений и заявлений, хитро отстраняя себя от всяких заявлений своего мнения. Студент и подлец до мозга костей.

Иван Калери — артиллерист, горячий, правдивый, увлекающийся мишурою, космополит, но бессознательный космополит; под влиянием или впечатлением минуты — готовый встать в первый ряд, но с греческим, «сам себе на уме».

Магеровский — покойник, артиллерист тоже, да благословенна будет память его. Симпатичнее, честнее, благороднее я не знал другой личности. Без душевного волнения я не могу вспомнить о нем. Прост в высшей степени, честен и умен. Воспитывался в 1-м Московском корпусе. Богатый, между нами, человек, он забыл в этом деле все и вся; он всею душою рванулся к простому казачеству, вполне понимая, почему он это делает. Правда была подобно поэтичности в нем; он со страстным увлечением декламировал:

Бьють порогы, мисяць сходыть

Як и пэрше сходыв

Нэма Сичи, пропав и той

Хто всим вэрховодыв…

Но он понимал и чувствовал. Имея предрасположение к чахотке, он благодаря этому делу в 24-25 лет сгорел, как свеча.

Об остальных буду упоминать, если понадобятся, по мере рассказа.

(продолжение следует)

Источник:

Короленко П.П.

Переселение казаков на Кубань

Русская колонизация на Западном Кавказе

Екатеринодар, 1910 год