Владимир Куртин
Браты мои, сыны мои

Не где-то, когда-то, но у «Вильному Козацтви», 25 лютого прочитал я стихотворение Гната Макухи:

Браты мои, сыны мои...

И ни одна «посторонняя» мысль не может пробиться в тот круг, где вьются упрямые невеселые думы, и в центре которого:

Браты мои, сыны мои...

Вижу грустного, сурового Бульбу, як сыдыть пид дубом с рушныцею на колинах нызько схылывши голову. И шепче все одно, та одно:

Остапэ мий, Остапэ мий...

Вижу тысячи, десятки тысяч безусых казачат, как со смехом бегут на проволоку Черного Яра, Каховки, Шуперки...

Браты мои, сыны мои...

Подъезжают к пристани, соскакивают с коней. Целуют их в мокрые, пеной покрытые губы... треск револьвера. Стон предсмертный... Схватившись за голову, шатаясь, не оглядываясь назад, идут к пароходу...

 — Трап поднят,
Проклятые!

Закружились. Заметались... Наган коло уха... треск...

Браты мои, сыны мои...

Шумят волны, нахлестывают палубу. Стекают в трюм. Размывают земляной балласт... В грязи, один около другого, один на другом, точно трупы, лежат:

Браты мои, сыны мои...

Проткнув овчинный тулуп морским трезубцем, напинаясь изо всех сил, тянет негр на палубу умершего от ран, голода и вшей «малолетка». Замахивается — всплеск...

Остапэ мий, Остапэ мий...

Я не хочу думать об этом! Не хочу! Хочу разбить обруч, скованный стихотворением. Выхожу из хаты. Гляжу на горы...
И слышу, как глубоко под ними, в отравленных туннелях стучат кирками:

Браты мои, сыны мои...

Как плачут-поют в подземелье:

Выйды, долэ!

А з зруйнованной нэньки-Кубани видчуваеться:
 — Нэ выйду — бо и сама в нэволи...
Пид караулом вражим... У тюрьми!
Обруч сжимается сильней и сильней. Думы вьются, бьются... Выхода!
Опять Гнат:
 — Вин загнав, вин и вызволыв — з тымы,

Хто у драний свытыни
Волю Кубани куе и в чужини...
З тымы зъеднаймося,
Браты мои, сыны мои!


25 октября 1928 года
журнал «Вольное Казачество»
№ 22
стр. 19