1-я часть
Ткаченко П.И.
Соленая подкова
Гнев родительский
стр.77-81
Каждая человеческая жизнь, быстротечная и неповторимая, несет в себе ничем не заменимый опыт в общую сокровищницу человеческого бытия. Пусть самое малое, но такое, что не может быть повторено другой жизнью и другой судьбой. И если оно останется нам неведомо, если оно теряется во времени, ни о чем не напоминая потомкам, то это говорит не о его незначимости, а о нашем несовершенстве, нечуткости и непростительной беспечности. Ведь так устроено все на свете, что достичь хоть какого-то совершенства и благополучия можно не иначе, лишь как в полном составе людей, когда-то живших и живущих в народе. Уже только по этому положению каждая судьба необходима, ничем не заменима и драгоценна в общем замысле нашего земного бытия, если только такой замысел вообще существует...
Достичь благополучия, можно не путем «естественного отбора», в человеческом обществе недопустимого, ибо он открывает такие пропасти и бездны, о которых разум человеческий даже не подозревает и которые постичь не в состоянии, не «сбросом» части населения в мусор, что проповедуют доморощенные волчата от «демократии» и мировые волки глобализации, но именно в полном составе людей, живших и живущих в народе.
Трофим Омельянович Ткаченко из станицы Староджерелиевской, двоюродный брат моего деда Ткаченко Ефима Семионовича слыл человеком сурового, даже деспотического нрава. Было ли это природным свойством его натуры или приобретенным трудной казачьей жизнью, теперь уже установить невозможно. Но любовь к детям казаки нередко выражали не иначе как через строгость, доходящую до жестокости. Видимо, это все же не было прихотью или ничем не мотивированным самодурством, но, так или иначе, вызывалось обстоятельствами жизни. Если, бывало, дите заиграется на улице и опоздает к ужину, вечере, оно не только ляжет спать голодным, но и со жгучим рубцом через спину от ремня, обиду которого будет помнить всю жизнь. Может быть, суровость казачьей жизни требовала такой жестокой ее организации и такой дисциплины, которые достигались зачастую силой, волей и даже жестокостью родителей.
Хорошо это или плохо? Наверное, все-таки плохо. Но иного способа выжить у несчастного казачьего племени, может быть, и не было... Ведь казачество оказалось единственным образованием в России, которое подвергалось физическому уничтожению именно по этническому признаку. Как не старались выставить казачество сословием, дабы скрыть его геноцид и «оправдать» его исполнителей, ничего из этого не вышло. В истории геноцид казачества остался страшной страницей, мало кем осознаваемой. Геноцид во имя, разумеется, «прогресса» и «светлого будущего», почему-то так и не наступившего...
(продолжение следует)
Ткаченко П.И.
Соленая подкова
Гнев родительский
стр.77-81
Каждая человеческая жизнь, быстротечная и неповторимая, несет в себе ничем не заменимый опыт в общую сокровищницу человеческого бытия. Пусть самое малое, но такое, что не может быть повторено другой жизнью и другой судьбой. И если оно останется нам неведомо, если оно теряется во времени, ни о чем не напоминая потомкам, то это говорит не о его незначимости, а о нашем несовершенстве, нечуткости и непростительной беспечности. Ведь так устроено все на свете, что достичь хоть какого-то совершенства и благополучия можно не иначе, лишь как в полном составе людей, когда-то живших и живущих в народе. Уже только по этому положению каждая судьба необходима, ничем не заменима и драгоценна в общем замысле нашего земного бытия, если только такой замысел вообще существует...
Достичь благополучия, можно не путем «естественного отбора», в человеческом обществе недопустимого, ибо он открывает такие пропасти и бездны, о которых разум человеческий даже не подозревает и которые постичь не в состоянии, не «сбросом» части населения в мусор, что проповедуют доморощенные волчата от «демократии» и мировые волки глобализации, но именно в полном составе людей, живших и живущих в народе.
Трофим Омельянович Ткаченко из станицы Староджерелиевской, двоюродный брат моего деда Ткаченко Ефима Семионовича слыл человеком сурового, даже деспотического нрава. Было ли это природным свойством его натуры или приобретенным трудной казачьей жизнью, теперь уже установить невозможно. Но любовь к детям казаки нередко выражали не иначе как через строгость, доходящую до жестокости. Видимо, это все же не было прихотью или ничем не мотивированным самодурством, но, так или иначе, вызывалось обстоятельствами жизни. Если, бывало, дите заиграется на улице и опоздает к ужину, вечере, оно не только ляжет спать голодным, но и со жгучим рубцом через спину от ремня, обиду которого будет помнить всю жизнь. Может быть, суровость казачьей жизни требовала такой жестокой ее организации и такой дисциплины, которые достигались зачастую силой, волей и даже жестокостью родителей.
Хорошо это или плохо? Наверное, все-таки плохо. Но иного способа выжить у несчастного казачьего племени, может быть, и не было... Ведь казачество оказалось единственным образованием в России, которое подвергалось физическому уничтожению именно по этническому признаку. Как не старались выставить казачество сословием, дабы скрыть его геноцид и «оправдать» его исполнителей, ничего из этого не вышло. В истории геноцид казачества остался страшной страницей, мало кем осознаваемой. Геноцид во имя, разумеется, «прогресса» и «светлого будущего», почему-то так и не наступившего...
(продолжение следует)
Комментариев нет:
Отправить комментарий