2-я часть
(окончание)
Якименко Е.М.
«Последняя страница»
Переправились через реку и в Пластуновке встретились с бригадой ген. Шинкаренко. Тут нас ждало приказание двигаться на Мацесту. Каждому юнкеру было уже ясно, что, поведи сейчас наступление на Сочи хотя бы теми силами, которые есть налицо — юнкерский батальон и бригада конницы, — от тех большевиков, которые заняли город, остались бы рожки да ножки. Но наступать никто не собирался.
Подкрепились, кто чем мог, и двинулись через гору на Мацесту. Гора была высокая и крутая. Уставшие, с трудом мы ее перевалили. По течению реки двинулись к мосту. На мосту через реку Мацесту стоял ген. Морозов. Раздалась команда: «Смирно, г. офицеры!» Но ген. Морозов не поздоровался, а только откозырнул и позвал к себе полк. Головинского. Батальон перешел через мост и на повороте шоссе остановился для привала.
Солнце уже заканчивало свой дневной путь и только верхушки гор и кое-где деревьев еще освещались его лучами.
До г. Хосты, куда, согласно приказания, мы должны были двигаться, было еще верст 15. Нужно было послать квартирьеров.
Когда квартирьеры уже были готовы, со стороны Сочи к мосту, на котором стоял ген. Морозов, подъехал автомобиль. Из него вышло два военных, поздоровались с генералом. Квартирьеры скрылись за поворотом и больше ничего не видели.
Прибыли в Хосту. Тут выяснилось, что квартир сколько угодно, но... только в лесу, под деревьями. Часа через полтора подошел и батальон. Здесь мы впервые услышали, что большевики предлагают мир. Никто точно не знал, на каких условиях, но слухи подействовали угнетающе. Здесь была у нас дневка, а на другой день рано, на рассвете, мы двинулись в Адлер. Отдохнувшие, подкрепившиеся пищей, шли бодро, весело, с песней. Разговоры о мире казались абсурдными. Никто в это не верил, а, наоборот, ходили слухи о том, что какие-то конные полки уже перевалили через перевал и громят большевиков на Кубани. Другие говорили, что уже Кубань восстала и оттуда пришли делегаты с просьбой идти на Кубань. Все это, для меня, по крайней мере, участника первого дохода, казалось правдоподобным, т. к. во время первого похода такие случаи были.
По дороге встречали воинские части, стоявшие бивуаками около шоссе. Молодецкий вид юнкеров, идущих с песней, привлекал внимание казаков. Обгоняли группы беженцев, порой исхудавших стариков. Жалко было на них смотреть. Юнкера давали им сахар, которого накануне нам выдали довольно много (вероятно, чтобы не бросать большевикам).
— Спасибо, сынки, спасибо, — говорили старые казаки.
Ну, вот и Адлер. Весеннее солнце уже подбирается к обеду. Все крутом хорошо, картинно. Природа, совсем проснувшаяся после зимней спячки, улыбается несчастным людям всей своей красотой. Вошли в город. Квартиру нам отвели в каком-то большом... молодом саду.
Тут в Адлере, подтвердился слух о мире с большевиками. По рукам ходили отпечатанные на машинке условия мира, продиктованные большевиками.
Находясь все время на передовых позициях, порой в самых ужасных дырах, мы не знали общей обстановки и то, что теперь рассказывали другие и что мы видели сами своими глазами, было для нас новостью.
Обед по тогдашней обстановке был приготовлен довольно роскошный: «шрапнельный» суп с консервами и какая то каша. Крупу, из которой она была сварена, определить было трудно. То, что осталось на кухне, было роздано подходившим голодным.
После обеда обстановка изменилась. Какое-то нервное состояние овладело всеми. Каждый чувствовал, что что-то, где-то происходит...
Скоро были опрошены все первопоходники и составлен им список, т. к. командный состав училища выяснил, что они, первопоходники, подходят под параграф «уголовных преступников», согласно большевистским условиям мира.
Нас, первопоходников, нашлось десятка три, но тут же мы решили, что уходить мы никуда не будем и целым юнкерским батальоном останемся вместе до последнего момента, чтобы нам ни угрожало.
В тогдашних условиях, при полном упадке духа и дисциплины около пятисот юнкеров, дисциплинированных, не изнуренных голодом (во все время отступления, хотя и слабо, но подвоз продовольствия был. Вывезенные же из Екатеринодара средствами военных училищ продукты поддерживали юнкеров и голода, как такового, они не знали), решительных и смелых, во главе с хорошими начальниками, представляли не шуточную силу.
Помню, после того, как первопоходники отказались покинуть юнкеров, было созвано совещание старших начальников. На совещании были офицеры, до командиров сотен включительно. Мы, взводные офицеры, на него допущены не были. Там было принято какое-то важное решение. После, на пароходе, я спрашивал своего командира сотни, есаула Трипольского, о том, какое же решение было принято на совещании?
— Теперь это, когда мы на пароходе, не играет роли, — ответил он, — но решение было такое, что если бы мы стали проводить его в жизнь, то небу было бы жарко. — Помнишь бой под Медведовской? — спросил он меня.
— Конечно, помню, — ответил я...
— Ну, значит, все понял!
Я все-таки ничего не понял. Какое может быть сравнение: бой под Медведовской и решение, принятое на собрании в Адлере... Свое «непонимание» я высказал командиру сотни.
— Да в каком мы были положении после Екатеринодара до Медведовской? В безвыходном?
— Да, — согласился я...
— Вот и тут должна была произойти своя Медведовская...
Больше я его ни о чем не спрашивал.
Вечером мы спокойно поужинали и разложили костры. Иные опали, — иные бодрствовали. Пишущий эти строки был дежурным офицером по батальону. Полк. Головинского весь вечер не было в штабе. Он вернулся около полуночи и приказал позвать г. офицеров.
Когда они собрались, он приказал им немедленно разбудить юнкеров, построить и двигаться к берегу моря. Перед оставлением бивуака, разложить костры.
Юнкера прибыли на берег моря. Здесь уже их ждал командир батальона. Приказал занять посты на пристани. Подошел катер и началась погрузка. В порядке, но быстро грузились юнкера. Катер отвозил на пароход, стоявший на рейде, недалеко от берега.
Последними на катер погрузились командир батальона полк. Головинский, его адъютант, служба связи, дежурный офицер. В катере еще было место. На берегу маячило несколько казаков. Полк. Головинский позвал их и предложил грузиться Все, человек 12-15, с радостью согласились.
На этот же пароход оказались погруженными и юнкера конной сотни, бывшие в конвое Атамана Букретова. Погрузились артиллерийское и инженерное отделение Кубанского Алексеевского училища.
Солнце уже подбиралось к завтраку, когда к пароходу подъехала моторная лодка, в которой был полк. Дрейлинг с несколькими офицерами. Он вызвал полк. Головинского к борту парохода и довольно громко спросил его:
— Ген. Морозов только что телефонировал и просил доложить ему, кто отдал распоряжение о погрузке юнкеров?
Полк. Головинский ответил ему, что «среди военачальников есть такие, которые в критический момент способны взять на себя ответственность. К таким принадлежу и я. Так и доложите ген. Морозову», — закончил он и отошел от борта. Однако было отдано распоряжение быть «готовыми».
Через час я сменился с дежурства и лег спать. Проснулся я, когда пароход уже поднял якорь. Берега были хорошо видны. На душе было нехорошо. Видимо, она чувствовала, что надолго покидает родную землю. Болела душа и о тех, кто был брошен на берегу...
журнал «ВК» № 233, стр. 8-10
(окончание)
Якименко Е.М.
«Последняя страница»
Переправились через реку и в Пластуновке встретились с бригадой ген. Шинкаренко. Тут нас ждало приказание двигаться на Мацесту. Каждому юнкеру было уже ясно, что, поведи сейчас наступление на Сочи хотя бы теми силами, которые есть налицо — юнкерский батальон и бригада конницы, — от тех большевиков, которые заняли город, остались бы рожки да ножки. Но наступать никто не собирался.
Подкрепились, кто чем мог, и двинулись через гору на Мацесту. Гора была высокая и крутая. Уставшие, с трудом мы ее перевалили. По течению реки двинулись к мосту. На мосту через реку Мацесту стоял ген. Морозов. Раздалась команда: «Смирно, г. офицеры!» Но ген. Морозов не поздоровался, а только откозырнул и позвал к себе полк. Головинского. Батальон перешел через мост и на повороте шоссе остановился для привала.
Солнце уже заканчивало свой дневной путь и только верхушки гор и кое-где деревьев еще освещались его лучами.
До г. Хосты, куда, согласно приказания, мы должны были двигаться, было еще верст 15. Нужно было послать квартирьеров.
Когда квартирьеры уже были готовы, со стороны Сочи к мосту, на котором стоял ген. Морозов, подъехал автомобиль. Из него вышло два военных, поздоровались с генералом. Квартирьеры скрылись за поворотом и больше ничего не видели.
Прибыли в Хосту. Тут выяснилось, что квартир сколько угодно, но... только в лесу, под деревьями. Часа через полтора подошел и батальон. Здесь мы впервые услышали, что большевики предлагают мир. Никто точно не знал, на каких условиях, но слухи подействовали угнетающе. Здесь была у нас дневка, а на другой день рано, на рассвете, мы двинулись в Адлер. Отдохнувшие, подкрепившиеся пищей, шли бодро, весело, с песней. Разговоры о мире казались абсурдными. Никто в это не верил, а, наоборот, ходили слухи о том, что какие-то конные полки уже перевалили через перевал и громят большевиков на Кубани. Другие говорили, что уже Кубань восстала и оттуда пришли делегаты с просьбой идти на Кубань. Все это, для меня, по крайней мере, участника первого дохода, казалось правдоподобным, т. к. во время первого похода такие случаи были.
По дороге встречали воинские части, стоявшие бивуаками около шоссе. Молодецкий вид юнкеров, идущих с песней, привлекал внимание казаков. Обгоняли группы беженцев, порой исхудавших стариков. Жалко было на них смотреть. Юнкера давали им сахар, которого накануне нам выдали довольно много (вероятно, чтобы не бросать большевикам).
— Спасибо, сынки, спасибо, — говорили старые казаки.
Ну, вот и Адлер. Весеннее солнце уже подбирается к обеду. Все крутом хорошо, картинно. Природа, совсем проснувшаяся после зимней спячки, улыбается несчастным людям всей своей красотой. Вошли в город. Квартиру нам отвели в каком-то большом... молодом саду.
Тут в Адлере, подтвердился слух о мире с большевиками. По рукам ходили отпечатанные на машинке условия мира, продиктованные большевиками.
Находясь все время на передовых позициях, порой в самых ужасных дырах, мы не знали общей обстановки и то, что теперь рассказывали другие и что мы видели сами своими глазами, было для нас новостью.
Обед по тогдашней обстановке был приготовлен довольно роскошный: «шрапнельный» суп с консервами и какая то каша. Крупу, из которой она была сварена, определить было трудно. То, что осталось на кухне, было роздано подходившим голодным.
После обеда обстановка изменилась. Какое-то нервное состояние овладело всеми. Каждый чувствовал, что что-то, где-то происходит...
Скоро были опрошены все первопоходники и составлен им список, т. к. командный состав училища выяснил, что они, первопоходники, подходят под параграф «уголовных преступников», согласно большевистским условиям мира.
Нас, первопоходников, нашлось десятка три, но тут же мы решили, что уходить мы никуда не будем и целым юнкерским батальоном останемся вместе до последнего момента, чтобы нам ни угрожало.
В тогдашних условиях, при полном упадке духа и дисциплины около пятисот юнкеров, дисциплинированных, не изнуренных голодом (во все время отступления, хотя и слабо, но подвоз продовольствия был. Вывезенные же из Екатеринодара средствами военных училищ продукты поддерживали юнкеров и голода, как такового, они не знали), решительных и смелых, во главе с хорошими начальниками, представляли не шуточную силу.
Помню, после того, как первопоходники отказались покинуть юнкеров, было созвано совещание старших начальников. На совещании были офицеры, до командиров сотен включительно. Мы, взводные офицеры, на него допущены не были. Там было принято какое-то важное решение. После, на пароходе, я спрашивал своего командира сотни, есаула Трипольского, о том, какое же решение было принято на совещании?
— Теперь это, когда мы на пароходе, не играет роли, — ответил он, — но решение было такое, что если бы мы стали проводить его в жизнь, то небу было бы жарко. — Помнишь бой под Медведовской? — спросил он меня.
— Конечно, помню, — ответил я...
— Ну, значит, все понял!
Я все-таки ничего не понял. Какое может быть сравнение: бой под Медведовской и решение, принятое на собрании в Адлере... Свое «непонимание» я высказал командиру сотни.
— Да в каком мы были положении после Екатеринодара до Медведовской? В безвыходном?
— Да, — согласился я...
— Вот и тут должна была произойти своя Медведовская...
Больше я его ни о чем не спрашивал.
Вечером мы спокойно поужинали и разложили костры. Иные опали, — иные бодрствовали. Пишущий эти строки был дежурным офицером по батальону. Полк. Головинского весь вечер не было в штабе. Он вернулся около полуночи и приказал позвать г. офицеров.
Когда они собрались, он приказал им немедленно разбудить юнкеров, построить и двигаться к берегу моря. Перед оставлением бивуака, разложить костры.
Юнкера прибыли на берег моря. Здесь уже их ждал командир батальона. Приказал занять посты на пристани. Подошел катер и началась погрузка. В порядке, но быстро грузились юнкера. Катер отвозил на пароход, стоявший на рейде, недалеко от берега.
Последними на катер погрузились командир батальона полк. Головинский, его адъютант, служба связи, дежурный офицер. В катере еще было место. На берегу маячило несколько казаков. Полк. Головинский позвал их и предложил грузиться Все, человек 12-15, с радостью согласились.
На этот же пароход оказались погруженными и юнкера конной сотни, бывшие в конвое Атамана Букретова. Погрузились артиллерийское и инженерное отделение Кубанского Алексеевского училища.
Солнце уже подбиралось к завтраку, когда к пароходу подъехала моторная лодка, в которой был полк. Дрейлинг с несколькими офицерами. Он вызвал полк. Головинского к борту парохода и довольно громко спросил его:
— Ген. Морозов только что телефонировал и просил доложить ему, кто отдал распоряжение о погрузке юнкеров?
Полк. Головинский ответил ему, что «среди военачальников есть такие, которые в критический момент способны взять на себя ответственность. К таким принадлежу и я. Так и доложите ген. Морозову», — закончил он и отошел от борта. Однако было отдано распоряжение быть «готовыми».
Через час я сменился с дежурства и лег спать. Проснулся я, когда пароход уже поднял якорь. Берега были хорошо видны. На душе было нехорошо. Видимо, она чувствовала, что надолго покидает родную землю. Болела душа и о тех, кто был брошен на берегу...
журнал «ВК» № 233, стр. 8-10
Комментариев нет:
Отправить комментарий