Куртин В.А.
«За измену России и Казачеству»
Думы вслух
Кульминация цинизма. Манифестация застеночного «правосудия» и красноречивейшее memento поклонникам «доблестного служения» Единой. Не исторический факт из давних времен, на которые мы так богаты в прошлом, но свежая, еще не заросшая рана настоящего. Не просто надругательство над дерзнувшим иметь свое святая святых, но злобное удушение самого стремления к исповедованию своего Верую.
Казак душою и телом. Священник. Не поп. Честный до идеала. И не потому, что noblesse oblige, что на кристальную честность его обязывало положение. Честный потому, что таким родился, что таким его воспитала станица.
Выборный старшина Войска Кубанского, идейный и практический вождь партии «здравого смысла», казак станицы Новопокровской Александр Иванович Кулабухов мученически погиб...
— За что?
— «За измену России и Казачеству».
Надпись эта покрывала грудь повешенного. Ту грудь, где не было ни тени нелояльности к России и ничего другого, кроме беспредельной любви к Казачеству.
Действительно — кульминация цинизма. Формула признательности Казачеству Великодержавной Матушки великодержавных сынов...
Возмущение для одних и вечный, жгучий стыд для других казаков.
«Царь Иудейский»... на позорном кресте между разбойниками. Сатанинское надругательство над Дерзнувшим — для фарисеев, спасение и жизнь вечная — для уверовавших!
«За измену России»... России, разложившейся задолго до «измены»,
И «Казачеству»,
Какому?
Тому ли, что проповедовать свое Верую послало именно его, Алексея Ивановича, а само с оружием в руках прокладывать путь к Москве, через толщу Рязанских, Тамбовских и т. д. оболочек, или чиновным белым воронам?
— Этим последним.
Нарядившись в черкески, «статские» и «тайные», «превосходительные» и «высокопревосходительные» игрались в казака. Ибо, что такое для них казак?
С какого конца его не возьми — все равно — казак. Булавин, Гордиенко, Разин, Некрасов и т. д. — разбойники. Кулабухов — изменник. Лихой ординарец — казак. Смелый, независимый, вольнолюбивый станичник — вор и разбойник.
И игра в казака не со вчерашнего дня. И в казаке видели казака лишь тогда, когда делилась Неделимая. Расползалась по всем швам... А спаяют казачьей кровью едино-неделимую, как Смаил Ага — дарами дарят: кому — кол, кому два столба с перекладиной...
— Виси, мол, «за измену России и Казачеству».
— Не нужОн больше.
Формула эта жила за всю историю России и Казачества. Вплоть до Кулабухова.
В мировую войну, например, все дырки казаками затыкали, а чуть что насчет валенок или там масла сибирского, —
— А вы откуда взялись?
Какая-то армия Петра Амьенского. На своих хлебах за матушку Рассею дрались. К «частной инициативе» за помощью прибегали:
— Вы не наши.
— Та шо ж мы, хиба ж — турэцьки?
Вот то-то и оно-то. В том-то и беда наша. Бывали мы и «турецкие», но по договору. И турчин «прывитае сиромаху», а русские — безоговорочно — рабов.
— Признавай безоговорочно. Или ты — «Изменник России и Казачеству».
И признавали. Даже и здесь, после Кулабухова и Новороссийска, в великую казну трудовые динары и франки посылали, — чтобы и далее быть в «безоговорочном признании».
А доверия все равно не снискали. Даже и у в рассеянии сущих. Все равно клеймят: «союзники».
Как один белый вождь пишет о казаках другому вождю — красному.
Свой — своему. По душам.
Не пора ли, братцы, и нам поговорить по душам? Свой — со своим? Не крайний ли час вслух свои думы высказывать? И точки над i поставить? Не наболела ли уж до отказа душа казачья?
Наболела. А стыд, точно червь сосет. Стыд за самодумство наше. Думы то у нас у всех одни: казачьи, — а как дойдет до слов, опять — старые погудки.
Вот на днях погибших за Казачество вспоминали. Много их было, погибших. И за каждого теплые речи нашлись. Только председателя Рады, Рябовола, как бы случайно, мимоходом, коснулись. Да и сконфузились. А о мученике Кулабухове — ни слова. А знали и знают, что погиб-то он именно за Казачество. Но без мишурных привесок московских из «доблести», «верности», «бессменности» и т. д. Погиб как казак, и только за Казачество.
И потому о нем мы все еще только думаем. Но ведь чем дольше в груди вынашивается дума, тем крепче решение. И память о нем в сердцах казаков будет жить до тех пор, пока на земле останется хоть один казак...
Вечная память тебе, дорогой Алексей Иванович! Жертва нашей расточительности, своей кровью заплативший за интересы ненавидящих нас.
Ни ты, ни мы не изменяли никому. Но были слишком широкогрудые. Свободные духом — хотели и других видеть такими же. Мы не учли, что «рожденный ползать — летать не может».
Мы не учли, что нам по пути лишь с теми, кто идет в бой, а не с теми, что идут закабалять.
Ты это предвидел и — погиб.
Вечная память погибшему за Казачество!
25 мая 1928 года
журнал «ВК» № 11
стр. 13-14
«За измену России и Казачеству»
Думы вслух
Кульминация цинизма. Манифестация застеночного «правосудия» и красноречивейшее memento поклонникам «доблестного служения» Единой. Не исторический факт из давних времен, на которые мы так богаты в прошлом, но свежая, еще не заросшая рана настоящего. Не просто надругательство над дерзнувшим иметь свое святая святых, но злобное удушение самого стремления к исповедованию своего Верую.
Казак душою и телом. Священник. Не поп. Честный до идеала. И не потому, что noblesse oblige, что на кристальную честность его обязывало положение. Честный потому, что таким родился, что таким его воспитала станица.
Выборный старшина Войска Кубанского, идейный и практический вождь партии «здравого смысла», казак станицы Новопокровской Александр Иванович Кулабухов мученически погиб...
— За что?
— «За измену России и Казачеству».
Надпись эта покрывала грудь повешенного. Ту грудь, где не было ни тени нелояльности к России и ничего другого, кроме беспредельной любви к Казачеству.
Действительно — кульминация цинизма. Формула признательности Казачеству Великодержавной Матушки великодержавных сынов...
Возмущение для одних и вечный, жгучий стыд для других казаков.
«Царь Иудейский»... на позорном кресте между разбойниками. Сатанинское надругательство над Дерзнувшим — для фарисеев, спасение и жизнь вечная — для уверовавших!
«За измену России»... России, разложившейся задолго до «измены»,
И «Казачеству»,
Какому?
Тому ли, что проповедовать свое Верую послало именно его, Алексея Ивановича, а само с оружием в руках прокладывать путь к Москве, через толщу Рязанских, Тамбовских и т. д. оболочек, или чиновным белым воронам?
— Этим последним.
Нарядившись в черкески, «статские» и «тайные», «превосходительные» и «высокопревосходительные» игрались в казака. Ибо, что такое для них казак?
С какого конца его не возьми — все равно — казак. Булавин, Гордиенко, Разин, Некрасов и т. д. — разбойники. Кулабухов — изменник. Лихой ординарец — казак. Смелый, независимый, вольнолюбивый станичник — вор и разбойник.
И игра в казака не со вчерашнего дня. И в казаке видели казака лишь тогда, когда делилась Неделимая. Расползалась по всем швам... А спаяют казачьей кровью едино-неделимую, как Смаил Ага — дарами дарят: кому — кол, кому два столба с перекладиной...
— Виси, мол, «за измену России и Казачеству».
— Не нужОн больше.
Формула эта жила за всю историю России и Казачества. Вплоть до Кулабухова.
В мировую войну, например, все дырки казаками затыкали, а чуть что насчет валенок или там масла сибирского, —
— А вы откуда взялись?
Какая-то армия Петра Амьенского. На своих хлебах за матушку Рассею дрались. К «частной инициативе» за помощью прибегали:
— Вы не наши.
— Та шо ж мы, хиба ж — турэцьки?
Вот то-то и оно-то. В том-то и беда наша. Бывали мы и «турецкие», но по договору. И турчин «прывитае сиромаху», а русские — безоговорочно — рабов.
— Признавай безоговорочно. Или ты — «Изменник России и Казачеству».
И признавали. Даже и здесь, после Кулабухова и Новороссийска, в великую казну трудовые динары и франки посылали, — чтобы и далее быть в «безоговорочном признании».
А доверия все равно не снискали. Даже и у в рассеянии сущих. Все равно клеймят: «союзники».
Как один белый вождь пишет о казаках другому вождю — красному.
Свой — своему. По душам.
Не пора ли, братцы, и нам поговорить по душам? Свой — со своим? Не крайний ли час вслух свои думы высказывать? И точки над i поставить? Не наболела ли уж до отказа душа казачья?
Наболела. А стыд, точно червь сосет. Стыд за самодумство наше. Думы то у нас у всех одни: казачьи, — а как дойдет до слов, опять — старые погудки.
Вот на днях погибших за Казачество вспоминали. Много их было, погибших. И за каждого теплые речи нашлись. Только председателя Рады, Рябовола, как бы случайно, мимоходом, коснулись. Да и сконфузились. А о мученике Кулабухове — ни слова. А знали и знают, что погиб-то он именно за Казачество. Но без мишурных привесок московских из «доблести», «верности», «бессменности» и т. д. Погиб как казак, и только за Казачество.
И потому о нем мы все еще только думаем. Но ведь чем дольше в груди вынашивается дума, тем крепче решение. И память о нем в сердцах казаков будет жить до тех пор, пока на земле останется хоть один казак...
Вечная память тебе, дорогой Алексей Иванович! Жертва нашей расточительности, своей кровью заплативший за интересы ненавидящих нас.
Ни ты, ни мы не изменяли никому. Но были слишком широкогрудые. Свободные духом — хотели и других видеть такими же. Мы не учли, что «рожденный ползать — летать не может».
Мы не учли, что нам по пути лишь с теми, кто идет в бой, а не с теми, что идут закабалять.
Ты это предвидел и — погиб.
Вечная память погибшему за Казачество!
25 мая 1928 года
журнал «ВК» № 11
стр. 13-14
Комментариев нет:
Отправить комментарий