ХРЫСТОС ВОСКРЭС!

Як тыхо на двори у нич Вэлыкодню;
Як зиронькы сяють во славу Господню;
И нэбо й зэмлю у цю нич затыхае, —
Вэлыкого празныка всэ дожидае;
И вирять вси людэ в тэ чудо з чудэс;
«Хрыстос воскрэс! Хрыстос воскрэс!»
Нэ сплять цилу нич православни хрыстьянэ;
На дзвин ще з пивночи идуть вси мырянэ;
Ограда кругом уже повна паскамы,
И радисно всим, и горыть всэ свичкамы,
А в церкви возносять хвалу до нэбэс:
«Хрыстос воскрэс! Хрыстос воскрэс!»
Колы ж загудэ, мов бы грим той, дзвиныця;
Затьохкае в сэрци, просвитяться лыця;
И выйдуть попы в златых рызах з хрэстамы,
Освятять водою ту страву з паскамы:
А дзвоны мов кажуть из самых нэбэс:
«Хрыстос воскрэс! Хрыстос воскрэс!»
Идуть вси мырянэ из Божого Дому, —
Усяк поспишае з паскамы додому:
Там ждэ их симэйство и диты малэньки,
Що дуже червоным яечкам радэньки;
И скаже дытына, мов янгол з нэбэс:
«Хрыстос воскрэс! Хрыстос воскрэс!»
Радиють на Паску хрыстьянськи народы;
Давно вже мынулысь военни нэвзгоды,
Гудуть та трэзвонять церковнии дзвоны,
На викнах паскы та яечка червони;
И радисно всюды мыр каже увэсь:
«Хрыстос воскрэс! Хрыстос воскрэс!»
Одны тилькы мы скризь по свиту блукаем
И радости в сэрци на празнык нэ маем;
Втэрялы мы в Бога и мылость, и ласку;
Нэмае за що нам зустрить Святу Паску;
Лыш сэрце тыхэсэнько шепче нам днэсь:
«Хрыстос воскрэс! Хрыстос воскрэс!»
Давайтэ ж крипку мы надию дэржаты,
Що скоро воскрэснэ й Кубань — наша Маты;
И вэрнэ Господь свою мылость и ласку:
Справлять будэм дома уси Святу Паску;
Тоди вознэсэм мы хвалу до нэбэс:
«Хрыстос воскрэс! Хрыстос воскрэс!»

Пивень А.Е.
(Мартын Забигайло)
(журнал «Вольное казачество» № 35 стр. 6)

* * *

Канивецкий Н.Н.

На фелюге

Случай на море

1901г.
(правопыс автора)
Легкий морской бриз. По чуть заметной ряби моря, тихо разрезая килем волны, движется фелюга. Морской ветерок носит с берега запах азалий. Парус чуть-чуть надувается и несет лодку. На корме, у руля, лежит, опершись на локоть, загорелый человек. Энергичное лицо. Большая, черная с проседью, борода. Густые, нависшие брови. На голове, сдвинутая на затылок черная фуражка с белым кантом, с надписью "Черноморская береговая флотилия". В таких же фуражках спутники. Два из них сидят возле шкипера Чобота и внимательно слушают его. Третий, сидя у прикрепленного к корме шкота, следит за ветром и то отпускает, то выбирает . Все такие же обветренные и загорелые, как и шкипер. На носу, лежа на груди и опершись на руки, молодой матрос смотрит внимательно вдаль и по временам на оклик старого шкипера: "На прови-доглядай" — флегматично отвечает: "Е!" Внизу, на дне лодки, у мачты лежит связанный по рукам и ногам черкес. Глаза его, лихорадочно возбужденные, злобно и с испугом взглядывают изредка на мирно беседующую группу. В группе слышится голос Чобота:
— Ця ничь — велика ничь! И кто в Великдень поиде у море, николи до дому не вернетця. От скажемо мы. Завтра Великдень, а нам приказувано сегодня заниматця. Та це инше дило — це присяга. А звистно, як Божа воля, то вырнешь из моря. Чув я, десь биля Днипра е чотири могилы. Стари люди кажуть — був якийсь чоловик тай заходивсь у Великдень орати. Звистно, дурному вична памьять. Що мени, каже, Великдень. Поиду орати. Та тильки выихав та на волив: цоб-цобе, аж усе и волы и погоничь каминем зробилось. Так ты могилы и доси стоять... и до вику стоятымуть...
Чобот повернулся к борту и стал выбивать трубку.
— А що, Хома Хведорович, — обратился к нему сосед, — незабаром у Джуби и "Христос воскресе" заспивают?
Шкипер поглядел на небо.
— А ось, як стожар зачне западати, то и заспивают. Не бильш як час миста...
— И прийдетця за оцю бисову невиру на фелузи розгивлятысь, — заговорил пожилой матрос Федор Чалый, с ненавистью взглянув на связанного человека.
Глаза горца беспокойно забегали по группе матросов. Он понял, что говорили о нем.
— А за вищо, Хома Хведорович, цего бусурмена узяли? — спросил другой матрос, набивая трубку.
— Казав мени урядник, як сдавав його, що вони утрех якусь бабу зачали грабувати та волив однимати... У щели, биля Джуби. Та, слава Богу, благополушно. Двоих вбили, а цего живцем узяли. Так ось треба його у Новороссейск здати, бо сотенный опасуетця, як вин у Джуби не втик...
— Тай ледачи ти казаки, — заговорил Чалый. — Двох вбили, хиба ж таке важко було и третьего вбити...
— Эге ж! Де ж його, у чортава батька, вбити, коли на цей сполах сам сотенный прибиг, Вони не ледачи, так щось зробишь, як що не приказувано...
— На биса той сотенный замишався? Тильки нам хлопоття зробив...
— Що ж йому за це буде? — спросил Козубенко.
— Що буде — пидеть у Сибирь...
— И скажить, пожалуйста, — заговорил третий, Герасим Коваль, — що то за непосидающи оци закубанци... Не можа, бисова душа, щоб чого не вбити, або не вкрасти... клопочуть, клопочуть, аж поки не зийшлють к чортам, або вбьют...
В это время поднялся шкипер и посмотрел в небо. Высоко над ним раскинулось ясное звездное небо. Ярко на востоке светилась звездочка и стлалась от нее по морю чуть заметная серебряная дорожка. Блики дорожки блестели и переливались по чуть заметной зыби. Большая Медведица опускалась своими семью звездами к горизонту. Откуда-то сорвавшееся с гор облачко неслось в море, в беспредельное небо...
— Эй, хлопци! — заговорил шкипер. — Вже и разговляться треба. Бачите, сторож спати надумався. А ну, Хведир, — обратился он к Чалому, — сидай до руля та наддержуй право на борти. А вы, хлопци, розъязуйте вузли... Подивимось, чого нам жинки налагодили. Та засвитыть хвинарь... Андрийко, — обратился он к Козубенко, сменившего Чалого, — пусти трохи шкоту, бо витру придбало...
На корме все пришло в движение. Когда был зажжен фнарь, Герасим Бида стал развязывать узлы. Доставая из узла, он громко объявлял о том команде.
— Оце крашанки, — говорил он, ставя на палубу деревянную чашку с яйцами.
— Крашанки, — вторил шкипер.
— Оце печана гуска!
— Гуска, — одобрял Чобот.
— А оце сало!
— Нехай и сало — сказал шкипер.
— А ось и паска!
— Хочь и не свячена, та нам у дорози Бог проститиметь, — проговорил Хома Хведорович.
— А ж ось те, для чого чарки роблять — заявил торжественно Герасим, доставая бутыль с водкой.
Услыхав это, матрос, лежащий на носу, обернулся.
— Дядьку, а, Дядьку!
— Чого тоби?
3менить мене, пожалуйста, бо сон прямисенько очи плющить...
Почекай, почекай! Зараз парус cпустимо, тo тоди уси yкупи и розговиемось...
Вся компания внимательнo следила за вынимаемыми чашками и бутылками. Жадными глазами глядел на еду и голодный, связанный человек.
— Клади руля круче управо, — приказал шкипер рулевому.
Фелюга круто повернула к берегу. Когда она была саженях в тридцати oт берега, шкипер опять скомандовал:
— На прови — якир кидай!
— E! — послышалось с носу.
Раздался плеск воды, и по борту застучала якорная цепь.
— Збирай парус, выбирай шкот, — командовал шкипер.
Завизжал блок, и к cпустившейся рее бросились матросы, убирая плескавшийся парус. Фелюга, слегка покачиваясь, остановилась.
— Ну, хлопци, — раздался голос шкипера, звучавший какими-то новыми, торжественными нотами, — идить усе до купи — будемо Великдень зустричати.
Затем, обернувшись к востоку, он снял фуражку. Все повернулись в ту же сторону и обнажили головы. Шкипер перекрестился.
— Во имя Отца... И Сына... И Святого Духа! Аминь! — проговорил он.
— Аминь! — ответила команда и тоже перекрестилась.
— Отче наш, иже везде сый... — понеслась по морю молитва.
— Аминь! — закончил он.
— Аминь! — ответила команда.
Шкипер повернулся лицом к матросам. Загорелое, грубое лицо точно светилось изнутри каким-то теплым, духовным светом. Голос звучал громко и торжественно.
— Xpистoc воскресе! — произнес он и поклонился матросам в пояс.
— Воистину воскресе, — дружно ответила команда, кланяясь своему шкиперу.
И другой раз шкипер сказал и поклонился:
— Христос воскресе!
И снова дружно ответила команда:
— Воистину воскресе!
И третий раз поклонился Чобот своим матросам:
— Христос воскресе!
— Воистину воскресе! — каким-то торжественным аккордом далеко понеслось по морю.
— Ну, хлопци, почеломкаемся, — начал опять шкипер. Все начали христосоваться.
Вслед затем шкипер взял стакан с водкой и, повернувшись, к матросам, проговорил:
— Простить мене, братцы, коли кого з вяс зачипив чим-небудь. На служби та на мори усего доводитця. Простить мене, — и поклонился матросам.
— И вы нас, Хома Хведорович, простить, — отвечала команда, кланяясь своему старому шкиперу.
— Ну, хлопци, — заговорил Чобот, высоко поднимая стакан, — помершим душам Царство Небесне! Нехай им легонько на тим свити згадяетця. А нам — подай Боже, вик и здоровья, щоб цей Великдень, отпроводыть. И усим... — голос зязвучал громче и сильнее. — И усим... вид краю до краю... усим добра бажаю, — закончил Чобот и выпил стакан.
И далекo по синему морю ко всему свету понесся братский привет старого шкипера.
Люди начали разговляться. Дикий сын гор с удивлением смотрел на эту картину. В его yме все это представлялось странным и непонятным. Люди, смотревшие на него все время со злобой и ненавистью, вдруг так подобрели и целуются между собой... Матросы разговлялись и разговаривали. Федор Чалый, успевший пропустить не один стаканчик горилки, oбpaтился к шкиперу:
— Невже ж. Хома Хвсдарович, и цему ворогу добра бажати?
Шкипер в эту мипуту точно вспомнил о горце.
— А чому не бажати! Хиба вин не людина. Може и у його жинка и диты е... To я ще и то миркую. Знайдутця и без нас, хто кого судитиме. Це дидо не наше. Развяжить йому руки. Нехай и вин порядуетця на Великдень. Не того, хлопци, жаль бере, що поженуть його у Сибирь, а того жаль, що до самой смерти не знатеме вин, чого люди на Великдень чоломкаются. Не знатеме до вику, що то за братний поцилунок...
Два матроса бросились развязывать руки у горца.
Последнему пришла дикая мысль. Ему представилась, что его, связанного, эти люди хотят бросить в море. Он прижался спиной к борту и с ужасом повернул лицо к врагам. Эти люди сейчас молились... Когда они шли в набег, им тоже мулла читал Коран. "Меч — ключ рая", — вспомнилось"ему. Страх перед смертью исказил его лицо; и побелевшие губы беспомощно шептали:
— Ваша не убей... Ваша не убей...
— Хома Хведорович, — крикнул шкиперу Козубенко, — вин не даетця... Каже, що мы його зибрались вбити... " — Чого його слухати? Перевернить зараз тай развязуйте.
Два дюжих парня силою повернули горца и стали развяать руки.
— Аллах! Аллах! — послышался дикий нечеловеческий крик.
— Да чого ты, бисова невира, турбуешься, — говорили запыхавшиеся от возни освободители.
Но что это? Он чувствует, что ему освободили руки и отошли. Он повернулся и сел. И то, что он увидел, еще более изумило его: перед ним стоял шкипер, смотрел на него добрыми и ласковыми глазами и подавал в одной руке чашку с яйцами, а в другой кусок кулича. А кругом стояли матросы тоже ласково и с состраданием смотрели на него.
— На тоби паскы та яйце, — говорил ему шкипер, и говорил сердито, а в тоне слышалась доброта и ласка. Этот тон уловило сердце дикого человека, и в тот момент, когда Чобот протянул к нему руку с хлебом, он схватил эту грубую мозолистую руку и стал целовать. На глазах его показались слезы.
— Ваша не убей! Ваша дуже добра, — быстро шептали губы.
Чобот от такой неожиданности страшно сконфузился. Он не ожидал ничего подобного.
— Цего не треба! — едва нашелся он сказать и потом добавил суровым голосом, стараясь не показать овладевшего им волнения: — Та бери скорийше! До вику хиба держатиму...
В это время Федор Чалый, выпивавший на корме, поднялся с места и со словами: "Та що на його дивитця!" — бросился к горцу, обнял его за шею и стал целовать в обе щеки.
— Ты, може, на самом деле мерекаешь, що я жалкував, що тебе не вбили, — говорил он виноватым голосом.
В группе произошло движение. Каждый стал смотреть в сторону и только утираемые рукавом слезы свидетельствовали, что совершилось в душе матросов, свидетельствовали о воскрешении Христовой братской любви в сердце этих простых людей.
А кругом стлалось бесконечное море. Восток белел и на горизонте показался краешек луны. Фелюга тихо покачивалась на якоре...

                              * * *

Павло Дмитренко 

«Пид Вэлыкдэнь на чужини»

...У цей празнык свитлый згадаймо про свий стэп, и нывы, и станыци наши pидни, тэпэр покынути, в нэволи..
Згадаймо тут про Дон сидый та про Черкаськ-столыцю, молыть Бога будэмо мы тут, щоб повэрнув Вин нас в свои станыци..
Пид цей Вэлыкый Дэнь згадаймо тут, на чужини, мы про Кубань широку жовтоводу, та про сады кoзaчи, про стэпы й млыны, про церквы в станыцях били... И про собор козачий Вийськовый нэ забудьмо в столыци наший на Кубани.. Там и штаб козачий був колысь... Був отаман и парады... На Вэлыкдэнь у церквах дзвонылы дзвоны днив по тры... Згадаймо й гaзыpи свои, кинжалы та шашкы дидив... И тых дивчат згадаймо, сэстэр мылых наших, що цвилы колысь, як мак, по стэпах бэзкрайних...
Нэ забудьмо и про Терек, що довбае скэли й горы — хоче вырваться на волю — вин козачу мае вдачу... Живый Терек и швыдкый — як и справжний вин козак-юнак... Дай же, Боже, йому волю, а козакам всим пошлы Ты долю.
Дай же долю, пошлы волю... Вам козаченькам додому вкажи справный шлях-дорогу...

                              * * *

Христос Воскрес!

Где-то, в милой церкви далекой, у иконы нет мира тихого и радостных молитв. Склонясь, в молитве плачет мать... Не время литургий — идут годины битв. Христос, нас не вини, когда Твои заветы, попранные, в грязи лежат уже давно, — мир создал для себя иные амулеты; мир отуманило безумия вино...
И снова грезятся давно прошедшие мгновенья. И слышится певучий колокольный звон... Казалось, — слышится повсюду пенье... — То мой привольный, мой родимый Дон...
Христос Воскрес!.. Не любим мы врагов, как Ты учил, Спаситель... Звериная тоска по родному Дону у нас... В сердцах Твоих людей живет голодный мститель... И молча смотрим вдаль. И ждем желанный час... И дивные слова — Христос Воскрес! — как прежде, в полночь запоем могуче...

В. Орехов
25 апреля 1930 года
журнал «ВК» № 150
стр. 16

                              * * *

Христос Воскрес, — Воскреснет и казачество!
Христос Воскрес!
Спаситель был распят. К гробу его привалили тяжелый камень. Но Он восстал из мертвых, победил смерть.
Казачество распято. Распято на кресте, и не только образно «на кресте», но и буквально, ибо и против знамения крестного ополчилась кровавая Москва. И к его гробу привален тяжелый камень коммунизма... Но оно встанет и нынешнюю смерть свою победит, ибо правда — с ним!
Христа осудили книжники и фарисеи; он им мешал и был для них опасен.
Казачество осудила ныне книжная примудрость бескомпромиссного социализма и его служителей: оно им мешало и было для них опасно. Опасно потому, что фарисеям казаки никогда не служили.
По всему лицу земли рассеялись ученики Христа, разнося Слово своего Учителя. По всему лицу земли рассеялось ныне и Казачество. Разогнали его по тюрьмам, ссылкам, Соловкам и Сибири там, в СССР. По всем частям света и десяткам стран-государств рассеялось оно здесь, заграницей. Но, и там и здесь, рассеянное физически, не рассеялось казачество духовно.
Рим устраивал гонения на христиан. История изменчива. Теперь из Рима раздается слово протеста против гонителей Веры Христовой.
История казачества — прежде всего история его войн с басурманами. Сегодня победили — басурманы. Но мир победило — христианство. Победит оно и теперь. Победит басурман еще раз и казачество.
В рабство продавали христиан. Сажали их на галеры. По водам далеких морей из темных трюмов раздавалось песнопение христианское. И «рабы» — победили.
Какая еще есть работа, какой не занимаются на чужбине казаки? Но песню не забывают. «Ты Кубань, ты наша родина», звуки донского гимна, звуки казачьей песни, песни свободного казачества раздадутся еще и на родной земле его.
Черного рабства уже на свете нет. Кончится и белое рабство казачества.
Независимость и свободу казачество ныне утратило, но чести не потеряло и красному идолу в ноги не поклонилось. А осталась честь, — будут сброшены и цепи рабства.
Древние египтяне верили, что есть птица феникс, что сгорает она в собственном пламени, но потом возрождается из своего же собственного пепла. Казачество сгорело в пламени войны. Мы его пепел. Но из этого пепла, из нас самих возродится казачество.
В клетки с голодными львами и тиграми запирали в цирках Рима христиан. Римская чернь смотрела и увеселялась. Там теперь запирают в колхозы, смотрят и увеселяются.
Чтоб отклонить от себя гнев народа, Нерон, говорят, зажегши Рим, свалил всю вину на христиан. Причины своих неудач большевики сваливают на «контрреволюцию», на кулаков, между ними и казачество. Нерон погиб, Рим восстановился, христиане восторжествовали. Не Сталин победит теперь, но правда.
В полярных странах зима длится долгие, долгие месяцы. Но все равно и там приходит весна, ибо всегда за зимой следует весна. На день ли, неделю позже, — но солнце покажется. Загудит благовест и снова раздастся возглас праздника весны, праздника жизни, победный клич над смертью, призыв к воскресению — «Христос Воскрес!»
Еще один год слышим мы этот благовест за границей. Еще один раз раздается «Христос Воскрес!», но... сковано еще казачество. Долго ли ждать, пока отвалится плита от каменного гроба? Нам никто этого не вещал. Но, правда торжествует всегда, — без этого не было бы жизни на земле совсем, а был бы мрак небытия.
Солнце всегда разгоняет тьму. Светлое осветит и мрак... Слово Христа осветило жизнь человечества. Его учение не сломили никакие гонения, ибо Он сам — воскрес.
Христос Воскрес, — воскреснет и казачество!

25 апреля 1930 года
журнал «ВК» № 56
стр. 8

                              * * *

Христос Воскресе!
Христос Воскресе, казаки!
Привет вам в праздник Воскресенья!
Да будут Пасхи светлой дни
В изгнаньи вашем всем весельем.
Да будет Пасха торжеством,
Надеждой вашей впереди —
Ее встречать в краю родном...
Христос Воскресе, казаки!
Надейтесь, верьте в чудеса, —
И край родной увидит вас,
Воскресши с вами навсегда...

Иван Томаревский
журнал «ВК» № 150


                              * * *

ХРИСТОС ВОСКРЕС!

Христос Воскрес! Шумит листва древес —
Христос Воскрес! Щебечут птицы.
И радостны знакомых лица:
Христос Воскрес! — Воистину Воскрес!

Христос Воскрес! То чудо из чудес —
Восстал из гроба Он живой...
Так ветер шепчется с травой:
Христос Воскрес! — Воистину Воскрес!

Христос Воскрес! Журчит в лесу ручей,
Но я не весел. Как-то больно
И грустно мне. Слеза невольно
Предательски катится из очей.

Христос Воскрес! То с голубых небес
Несется жаворонка песнь.
Сердца волнует эта весть —
Христос Воскрес! — Воистину Воскрес!

Всем вольным казакам — Христос Воскрес!
Всем вам, в рассеянии сущим,
И вам на родине несущим
Страданий тяжкий крест — Христос Воскрес!

Александр Киселев
25 апреля 1938 года
журнал «ВК» № 240
стр. 1