Якименко Е.М.
Перед первым походом
(К 19-й годовщине начала кубанского похода)
В первой половине января занятия в училище (в Екатеринодаре) с только что принятыми на младший курс юнкерами («зверями»), шли нормально, даже усиленно, хотя нас и удивляла эта спешка, т. к. приехавшая из Киева школа переименована была в училище, объявлен двухлетний курс и проч.
После 15-го января картина несколько изменилась. В занятиях, особенно в лекциях, замечались перебои. Юнкера все чаще и чаще стали назначаться в наряды. Правда, это было и раньше, но носило это тогда иной, случайный характер, а теперь вошло уже в правило.
Перед двадцатым числом января начальник училища, полк. Щербович-Вечер, собрал портупей-юнкеров и объявил им, что большевицкие войска двигаются на Екатеринодар, и что не исключается возможность, что училищу придется выступить на позицию, как не исключена возможность и эвакуации самого училища, хотя он тут же оговорился, что теперь, правда, ему легче решать такие вопросы, чем это было в Киеве, т. к. теперь Кубанское Войско приняло училище под свое покровительство, теперь оно является хозяином училища, да и юнкера на 90 процентов кубанские казаки. (В училище было несколько донцов и несколько терцев. Е.Я.). Позаботится о них свое Войско. Не будем обижены и мы, не-казаки. Казаки народ добрый. Защитят и нас, пришельцев...
Долго, велась беседа. Присутствовали курсовые офицеры, и некоторые лектора. Отпуская портупей - юнкеров, начальник училища приказам всем — и портупей-юнкерам, и г. г. офицерам — быть готовыми к тому, что придется выступить на позицию.
Прошел день - два. Тревожные слухи наполняют Екатеринодар. День начался, как всегда. Молитва, завтрак, муштра... Одиннадцать часов — развод караула, завтрак и приказание собраться в поход...
Юнкерская муштра сказывается. Все готовы. Дополнительные патроны получены. В вещевых мешках продовольствие (консервы) на три дня. Одеяла, вместе с палатками, в скатках. Выстроились. Начальник училища сказал краткое слово, какое в таких случаях полагается говорить.
Вышли на улицу. Крепкий морозец, румянивший утром молодые лица юнкеров, несколько ослабел. Зимнее солнце освещает присыпанные снегом крыши домов. Сотни выстроились. Надлежащие команды поданы и две сотни юнкеров, в колонне по отделениям, двинулись в сторону Владикавказского вокзала.
Шли не по Красной, а по Бурсаковской улице. Шли стройно, по-юнкерски. Первая сотня затянула было песню: «Чубарики чубчики»... Песня явно не ладится, несмотря на все старания фельдфебеля. Она не захватывает юнкеров - казаков. Из рядов второй сотни раздается казачья пластунская песня: «Как по тем горам скалистым шли кубанцы молодцы»...
Хорошо на душе. Бодрит родная казачья песня, сложенная в бранные дни, каких так много было у казаков.
Вот и вокзал. Остановились. Ждем поезда. Прошел час-другой. Январский день клонился к вечеру. Наконец, уезжаем в сторону Георгие-Афипской.
Выгрузились на полустанке Энем. Тут «главные силы» защищающих столицу Кубани. Немного этих «главных сил». Как кот наплакал...
Наш приезд вливает столько энергии, что уставшие и изверившиеся люди оживают.
Неудобно, в тесноте теплушек и станционных построек, провели ночь. Утром выступили в сторону Георгие-Афипской. Осторожно идем по болотистой, чуть скованной морозом, местности. Пока все спокойно. Изредка, где-либо на фланге, раздастся выстрел.
Болотистые места остались позади. Резко изменилась и обстановка. Со стороны Георгие-Афипской явно обозначается наступление. Усиливается огонь — ружейный и артиллерийский. Развернулись в боевой порядок. Рассыпалась в цепь первая сотня. Начался настоящий бой. Огонь большевиков все усиливается, но скоро мы заметили, что урону большого он нам не приносит.
Новые резервы «главных сил» втягиваются в бой. Начался отход большевиков. Отстреливаясь, отходят они в сторону станции Георгие-Афипской, думая, несомненно, удержать за собой мосты через реку Афипс.
В этом, сначала вялом, потом горячем и беспорядочном бое, прошел день. Наша победа, продвижение вперед очевидны. Уже темнело, когда привели небольшую группу пленных. Тут их допрашивал капитан Делов.
— Кто командует тут всеми большевистскими силами?
— Юнкарь Яковлев, — отвечали пленные в один голос.
— Как юнкер, какой юнкер? — переспросил капитан Делов.
— Самый натуральный юнкарь, — ответили те....
Мы, юнкера, присутствовавшие при этом, переглянулись. Трудно было представить себе, чтобы у большевиков, которые, вероятно, пуще всех ненавидели юнкеров, юнкер попал в командующие.
Пленных отправили в штаб капитана Покровского. Что с ними было дальше, не знаю.
— Ну, если там юнкер командует, то тогда не страшно. Тут все таки командуют учителя юнкеров, да и воины юнкера, — острил один портупей - юнкер.
Рассвет был еще далеко, когда все было приведено в боевую готовность. Тут к нам пришел капитан Покровский (генерал впоследствии и палач Кубани), но ему указали вежливо, но твердо, что и без его военных талантов обойдемся.
Рассвет. Начало боя. Разгорается схватка весьма серьезная. Идет бой за обладание мостами через Афипс. В полуверсте от моста р. Афипс изгибается в колено. Направляются юнкера туда с пулеметом. Место это не охраняется. Это дает возможность бить по большевикам, защищающим мост, во фланг.
Мосты взяты. Мощные, короткие удары юнкерских сотен начинают чувствоваться противником. Юнкера явились решающей силой. Враг сломлен и бежит. На станции еще, вероятно, не представляют, что происходит в 1 - 2 верстах.
Вот уже и вокзал. Стрельба становится все беспорядочнее. Дымящие поезда покидают вокзал. Приближаемся к станционным постройкам. Сильный пулеметный огонь встречает нас. Стреляют из окон вокзала. Минутное замешательство. Прикрываясь постройками, вагонами, заборами, двигаемся вперед. Падают раненые юнкера. Есть ли убитые, еще не знаем.
Вплотную подошли к вокзалу. Близко совсем. Огонь еще более усилился. Правый фланг открывает правильный огонь залпами. Левому приказано быть готовым к атаке. На правом фланге слышим: Ура! и в сторону станции бегут юнкера. Подымаемся и мы. Очередь пулемета поливает нашу цепь. Падают раненые. Бежим. Уже на перроне. Огонь утих. В станции несколько трупов. Тут же был застрелен и юнкер Яковлев, командовавший большевиками.
Победа была полная. «Главные силы» пошли преследовать большевиков. Юнкера испортили телеграфные и телефонные аппараты на вокзале и свернулись, ожидая приказания. С помпой въезжал потом Покровский в Екатеринодар, уже произведенный в полковники. (Командовавший фронтом войск, старшина Голаев убит в бою).
Вернулись в училище. Недосчитали несколько десятков юнкеров. Убитых было только два: Бичуков и Захаров младший. Остальные ранены.
Несколько дней занятия снова производились нормально, а потом опять начались перебои. Назначение в наряд. Гарнизонная служба. По несколько дней, вопреки воинским уставам, не сменялись караулы.
Время от времени стали попадать в здание училища летучки и прокламации, призывавшие юнкеров «идти с народом».
Где они печатаются? Почему не отыщут это гнездо те, кому надлежит этим ведать?
В феврале месяце, после несения караула в местном арсенале в течение нескольких дней, возвращаемся в училище и тут узнаем новость, что юнкер Бородыня (называю его настоящую фамилию, т. к. он пал смертью храбрых 30 марта под г. Екатеринодаром), куда-то исчез из училища. Передается это друг другу шепотом.
— Может быть, пошел к большевикам командовать, — острят некоторые. Но после выяснилось вот что.
Решено было найти типографию, где печатаются летучки, прокламации и вообще большевистская агитационная литература. Как найти? Бородыня знал типографское дело, т. к. до поступления в училище служил в Областном Правлении и работал в областной типографии.
С документами Ростовского совдепа (конечно, подложными) о том, что он наборщик, в рабочем костюме, в кепи, он отправляется на Дубинку к предполагаемым агитаторам и — попал в цель. Его приняли на работу, но предупредили, что работа будет ночная. Две ночи он набирал разные листовки, а третью вся типография была арестована. Юнкеров, ходивших арестовывать, предупредили, чтобы они ничему не удивлялись, чтобы они там не увидели. Но удивлению все же не было предела, когда среди рабочих типографии юнкера увидели юнкера Бородыню. Поручик К. оставил караул в типографии, а арестованных, в том числе и юнкера Бородыню, увел в старое полицейское управление (на Бурсаковской улице, если память мне не изменяет). Юнкер Бородыня ничем себя не выдал, что он знает людей, пришедших арестовывать. Там, в полицейском управлении, арестованных подвергли допросу каждого в отдельности, а после допроса они были посажены в подвал, где уже было несколько десятков арестованных, в том числе и Яков Полуян (Ян Полуян. Он в ночь отступления, в числе других, был взят заложником, но бежал из-под караула при прохождении по городу. Говорили тогда, что способствовал его побегу юнкер С., его станичник и ученик, но доказать это не удалось, т. к. портупей-юнкер, начальник караула, категорически это опровергал).
Юнкера Бородыню, конечно, отпустили. Он явился в училище в том же рваном пиджаке и кепи, чем привел всех в недоумение. Только теперь стало известно, какое задание он выполнил, а именно: открыл типографию, где печатались большевистские воззвания.
Половина февраля. Занятия совсем прекратились. Небольшими командами юнкера разбросаны были по го роду. Несли караул на Владикавказском вокзале, где менялись с реалистами Кубанского Войскового реального училища, в местном арсенале, в первой мужской гимназии и других местах.
В двадцатых числах февраля атмосфера в Екатеринодаре была уже довольно нервной. Все ближе и ближе раздавался орудийный гул. Но все кафе, кабаре были переполнены. В свободный вечер, когда разрешалось вы ходить в город, противно было ходить по Красной улице, где так била в глаза эта несвоевременная веселость.
Начальство училища явно нервничало, но принимало меры к тому, чтобы случайности не захватили нас врасплох. За несколько дней до оставления Екатеринодара начальник училища собрал всех юнкеров, не бывших в тот день в наряде, взял с нас честное слово, что все то, что он сейчас скажет, не будет разглашено.
Он начал с того, что проинформировал нас об истинном положении, которое он находил критическим и безнадежным. Указал на то, что несколько раз предлагал командованию (командовал тогда уже Покровский) свое училище, чтобы разбить группу большевиков, движущуюся со стороны Тихорецкой, но всегда получал заверения, что положение не такое уж безнадежное, чтобы бросать туда юнкеров, этот первосортный боевой материал. Теперь, он находил, что нет никакой уверенности в том, что через несколько дней большевики не возьмут г. Екатеринодар. Поэтому он приказал, чтобы всем юнкерам было выдано еще по одной шинели, приказал заменить палатки, одеяла, обувь, белье, шанцевый инструмент и даже котелки новыми...
Бодро все же приняли юнкера столь невеселые вести. Стали расходиться, острили: а что если ничего не будет и большевики будут отбиты, не потребует ли Вечер (так обыкновенно юнкера между собою называли начальника училища) назад все обновки?
— Ну, вернем ему палатки и обмотки...
Последние дни доживал Екатеринодар. Каждый уже чувствовал, что оставление города неизбежно. У знакомых пораспределили свои скромные пожитки. Ничего своего не было нужно, но юнкера казаки, а их было большинство, все же каждый оставил при себе черкеску. Когда придется ее надеть — не важно, но нужно иметь при себе.
Как всегда, так и тут, экипировку дотянули до последнего дня, так что, за исключением шинелей, одеял и палаток, — другого ничего не пришлось получить. Да и не нужно оно было. Куда его девать, когда поход уже обозначился?
Последний раз вкусно и сытно поужинали в училище, хотя половина юнкеров и была в караулах.
После ужина приказано было собираться. Приказание было запоздалым, т. к. еще с утра все уже собрались. Все было уложено. Вещевые мешки («сидора») были полны. Начальник училища объявил, что с нами выступает весь командный состав училища и он сам, хотя и старик, тоже идет.
Нижние чины, обслуживавшие училище и юнкеров (мастеровые: сапожники и портные были из военнопленных) оставались. Они сами заявили начальнику училища, неизменно называя его Ваше Высокоблагородие, что останутся в городе, т. к. им некуда идти, да и не за что драться...
Мрак ночной давно окутал город. Вышли на улицу. Выстроились и вздвоенными рядами тихо, без песен, двинулись в сторону Владикавказского вокзала. В училище осталась небольшая команда юнкеров с одним портупей-юнкером, которая, дождавшись юнкеров, находившихся в карауле, должна явиться с ними на сборный пункт. Остался и каптенармус, который должен был выдать пришедшим из караула юнкерам одеяла, палатки и другое.
Каптенармус так и остался в Екатеринодаре. Он потом, после первого похода, говорил мне, что его задержала и не выпустила солдатская команда училища. Вероятно, это так и было, т. к. он вновь был принят в училище по возвращении последнего из похода в Екатеринодар. Во время ноябрьских событий (повешение Кулабухова), в числе других юнкеров, он был арестован «за самостийность», лишен портупейского звания и отправлен на фронт. Не называю его фамилии, т. к. не знаю, где он теперь и что с ним.
Одна полусотня с офицерами была выделена и двинулась на окраину города, на Дубинку. Зловещая тишина царила на улицах этого большевистского предместья. Оставались здесь до полуночи. Все тихо. Подошли какие-то «отряды» со стороны станицы Пашковской. Сказали, что они последние. Полусотня же имела наказ подождать последних отходящих и двигаться потом к железнодорожному мосту через Кубань. (Впоследствии выяснилось, что не все были извещены об отходе, и часть бойцов одиночным порядком догнала отряд уже за Кубанью, а часть попала в руки большевиков).
Двинулись. Подошли к мосту. Тут столпотворение вавилонское. Конные, подводы, пешие... Перешли мост и свернули вправо. Свежим ветром тянуло с Кубани...
— Разбивай палатки! — острит кто-то из юнкеров.
— Тише, не разговаривать! — соблюдать тишину...
Кто-то принес приказание идти к поезду получать консервы. Отправили артельщика с несколькими юнкерами. Принесли консервы, которых у каждого и так был запас. Оказывается, что в поезде много водки и раздают ее всем. Пошел наряд и от нас. Принесли водки. Конечно, если разделить ее на все, то будет по капле. Как то все отказались от водки. Отказались даже тянуть жребий... Не до водки было. Сейчас только поняли весь ужас нашего положения. Бодрость духа, однако, никого не покидала.
Юнкера - казаки выбросили фуражки, которые обязательно нужно было носить в училище, и все надели шапки.
К этому времени все уже переправились через Кубань. Двинулись дальше на аул Шенжий. Тут же, в темноте, раздали по куску белой материи и велели повязать им левый рукав.
Начался первый Кубанский поход...
10 марта 1937 года
журнал «ВК» № 216
стр. 16-18
Перед первым походом
(К 19-й годовщине начала кубанского похода)
В первой половине января занятия в училище (в Екатеринодаре) с только что принятыми на младший курс юнкерами («зверями»), шли нормально, даже усиленно, хотя нас и удивляла эта спешка, т. к. приехавшая из Киева школа переименована была в училище, объявлен двухлетний курс и проч.
После 15-го января картина несколько изменилась. В занятиях, особенно в лекциях, замечались перебои. Юнкера все чаще и чаще стали назначаться в наряды. Правда, это было и раньше, но носило это тогда иной, случайный характер, а теперь вошло уже в правило.
Перед двадцатым числом января начальник училища, полк. Щербович-Вечер, собрал портупей-юнкеров и объявил им, что большевицкие войска двигаются на Екатеринодар, и что не исключается возможность, что училищу придется выступить на позицию, как не исключена возможность и эвакуации самого училища, хотя он тут же оговорился, что теперь, правда, ему легче решать такие вопросы, чем это было в Киеве, т. к. теперь Кубанское Войско приняло училище под свое покровительство, теперь оно является хозяином училища, да и юнкера на 90 процентов кубанские казаки. (В училище было несколько донцов и несколько терцев. Е.Я.). Позаботится о них свое Войско. Не будем обижены и мы, не-казаки. Казаки народ добрый. Защитят и нас, пришельцев...
Долго, велась беседа. Присутствовали курсовые офицеры, и некоторые лектора. Отпуская портупей - юнкеров, начальник училища приказам всем — и портупей-юнкерам, и г. г. офицерам — быть готовыми к тому, что придется выступить на позицию.
Прошел день - два. Тревожные слухи наполняют Екатеринодар. День начался, как всегда. Молитва, завтрак, муштра... Одиннадцать часов — развод караула, завтрак и приказание собраться в поход...
Юнкерская муштра сказывается. Все готовы. Дополнительные патроны получены. В вещевых мешках продовольствие (консервы) на три дня. Одеяла, вместе с палатками, в скатках. Выстроились. Начальник училища сказал краткое слово, какое в таких случаях полагается говорить.
Вышли на улицу. Крепкий морозец, румянивший утром молодые лица юнкеров, несколько ослабел. Зимнее солнце освещает присыпанные снегом крыши домов. Сотни выстроились. Надлежащие команды поданы и две сотни юнкеров, в колонне по отделениям, двинулись в сторону Владикавказского вокзала.
Шли не по Красной, а по Бурсаковской улице. Шли стройно, по-юнкерски. Первая сотня затянула было песню: «Чубарики чубчики»... Песня явно не ладится, несмотря на все старания фельдфебеля. Она не захватывает юнкеров - казаков. Из рядов второй сотни раздается казачья пластунская песня: «Как по тем горам скалистым шли кубанцы молодцы»...
Хорошо на душе. Бодрит родная казачья песня, сложенная в бранные дни, каких так много было у казаков.
Вот и вокзал. Остановились. Ждем поезда. Прошел час-другой. Январский день клонился к вечеру. Наконец, уезжаем в сторону Георгие-Афипской.
Выгрузились на полустанке Энем. Тут «главные силы» защищающих столицу Кубани. Немного этих «главных сил». Как кот наплакал...
Наш приезд вливает столько энергии, что уставшие и изверившиеся люди оживают.
Неудобно, в тесноте теплушек и станционных построек, провели ночь. Утром выступили в сторону Георгие-Афипской. Осторожно идем по болотистой, чуть скованной морозом, местности. Пока все спокойно. Изредка, где-либо на фланге, раздастся выстрел.
Болотистые места остались позади. Резко изменилась и обстановка. Со стороны Георгие-Афипской явно обозначается наступление. Усиливается огонь — ружейный и артиллерийский. Развернулись в боевой порядок. Рассыпалась в цепь первая сотня. Начался настоящий бой. Огонь большевиков все усиливается, но скоро мы заметили, что урону большого он нам не приносит.
Новые резервы «главных сил» втягиваются в бой. Начался отход большевиков. Отстреливаясь, отходят они в сторону станции Георгие-Афипской, думая, несомненно, удержать за собой мосты через реку Афипс.
В этом, сначала вялом, потом горячем и беспорядочном бое, прошел день. Наша победа, продвижение вперед очевидны. Уже темнело, когда привели небольшую группу пленных. Тут их допрашивал капитан Делов.
— Кто командует тут всеми большевистскими силами?
— Юнкарь Яковлев, — отвечали пленные в один голос.
— Как юнкер, какой юнкер? — переспросил капитан Делов.
— Самый натуральный юнкарь, — ответили те....
Мы, юнкера, присутствовавшие при этом, переглянулись. Трудно было представить себе, чтобы у большевиков, которые, вероятно, пуще всех ненавидели юнкеров, юнкер попал в командующие.
Пленных отправили в штаб капитана Покровского. Что с ними было дальше, не знаю.
— Ну, если там юнкер командует, то тогда не страшно. Тут все таки командуют учителя юнкеров, да и воины юнкера, — острил один портупей - юнкер.
Рассвет был еще далеко, когда все было приведено в боевую готовность. Тут к нам пришел капитан Покровский (генерал впоследствии и палач Кубани), но ему указали вежливо, но твердо, что и без его военных талантов обойдемся.
Рассвет. Начало боя. Разгорается схватка весьма серьезная. Идет бой за обладание мостами через Афипс. В полуверсте от моста р. Афипс изгибается в колено. Направляются юнкера туда с пулеметом. Место это не охраняется. Это дает возможность бить по большевикам, защищающим мост, во фланг.
Мосты взяты. Мощные, короткие удары юнкерских сотен начинают чувствоваться противником. Юнкера явились решающей силой. Враг сломлен и бежит. На станции еще, вероятно, не представляют, что происходит в 1 - 2 верстах.
Вот уже и вокзал. Стрельба становится все беспорядочнее. Дымящие поезда покидают вокзал. Приближаемся к станционным постройкам. Сильный пулеметный огонь встречает нас. Стреляют из окон вокзала. Минутное замешательство. Прикрываясь постройками, вагонами, заборами, двигаемся вперед. Падают раненые юнкера. Есть ли убитые, еще не знаем.
Вплотную подошли к вокзалу. Близко совсем. Огонь еще более усилился. Правый фланг открывает правильный огонь залпами. Левому приказано быть готовым к атаке. На правом фланге слышим: Ура! и в сторону станции бегут юнкера. Подымаемся и мы. Очередь пулемета поливает нашу цепь. Падают раненые. Бежим. Уже на перроне. Огонь утих. В станции несколько трупов. Тут же был застрелен и юнкер Яковлев, командовавший большевиками.
Победа была полная. «Главные силы» пошли преследовать большевиков. Юнкера испортили телеграфные и телефонные аппараты на вокзале и свернулись, ожидая приказания. С помпой въезжал потом Покровский в Екатеринодар, уже произведенный в полковники. (Командовавший фронтом войск, старшина Голаев убит в бою).
Вернулись в училище. Недосчитали несколько десятков юнкеров. Убитых было только два: Бичуков и Захаров младший. Остальные ранены.
Несколько дней занятия снова производились нормально, а потом опять начались перебои. Назначение в наряд. Гарнизонная служба. По несколько дней, вопреки воинским уставам, не сменялись караулы.
Время от времени стали попадать в здание училища летучки и прокламации, призывавшие юнкеров «идти с народом».
Где они печатаются? Почему не отыщут это гнездо те, кому надлежит этим ведать?
В феврале месяце, после несения караула в местном арсенале в течение нескольких дней, возвращаемся в училище и тут узнаем новость, что юнкер Бородыня (называю его настоящую фамилию, т. к. он пал смертью храбрых 30 марта под г. Екатеринодаром), куда-то исчез из училища. Передается это друг другу шепотом.
— Может быть, пошел к большевикам командовать, — острят некоторые. Но после выяснилось вот что.
Решено было найти типографию, где печатаются летучки, прокламации и вообще большевистская агитационная литература. Как найти? Бородыня знал типографское дело, т. к. до поступления в училище служил в Областном Правлении и работал в областной типографии.
С документами Ростовского совдепа (конечно, подложными) о том, что он наборщик, в рабочем костюме, в кепи, он отправляется на Дубинку к предполагаемым агитаторам и — попал в цель. Его приняли на работу, но предупредили, что работа будет ночная. Две ночи он набирал разные листовки, а третью вся типография была арестована. Юнкеров, ходивших арестовывать, предупредили, чтобы они ничему не удивлялись, чтобы они там не увидели. Но удивлению все же не было предела, когда среди рабочих типографии юнкера увидели юнкера Бородыню. Поручик К. оставил караул в типографии, а арестованных, в том числе и юнкера Бородыню, увел в старое полицейское управление (на Бурсаковской улице, если память мне не изменяет). Юнкер Бородыня ничем себя не выдал, что он знает людей, пришедших арестовывать. Там, в полицейском управлении, арестованных подвергли допросу каждого в отдельности, а после допроса они были посажены в подвал, где уже было несколько десятков арестованных, в том числе и Яков Полуян (Ян Полуян. Он в ночь отступления, в числе других, был взят заложником, но бежал из-под караула при прохождении по городу. Говорили тогда, что способствовал его побегу юнкер С., его станичник и ученик, но доказать это не удалось, т. к. портупей-юнкер, начальник караула, категорически это опровергал).
Юнкера Бородыню, конечно, отпустили. Он явился в училище в том же рваном пиджаке и кепи, чем привел всех в недоумение. Только теперь стало известно, какое задание он выполнил, а именно: открыл типографию, где печатались большевистские воззвания.
Половина февраля. Занятия совсем прекратились. Небольшими командами юнкера разбросаны были по го роду. Несли караул на Владикавказском вокзале, где менялись с реалистами Кубанского Войскового реального училища, в местном арсенале, в первой мужской гимназии и других местах.
В двадцатых числах февраля атмосфера в Екатеринодаре была уже довольно нервной. Все ближе и ближе раздавался орудийный гул. Но все кафе, кабаре были переполнены. В свободный вечер, когда разрешалось вы ходить в город, противно было ходить по Красной улице, где так била в глаза эта несвоевременная веселость.
Начальство училища явно нервничало, но принимало меры к тому, чтобы случайности не захватили нас врасплох. За несколько дней до оставления Екатеринодара начальник училища собрал всех юнкеров, не бывших в тот день в наряде, взял с нас честное слово, что все то, что он сейчас скажет, не будет разглашено.
Он начал с того, что проинформировал нас об истинном положении, которое он находил критическим и безнадежным. Указал на то, что несколько раз предлагал командованию (командовал тогда уже Покровский) свое училище, чтобы разбить группу большевиков, движущуюся со стороны Тихорецкой, но всегда получал заверения, что положение не такое уж безнадежное, чтобы бросать туда юнкеров, этот первосортный боевой материал. Теперь, он находил, что нет никакой уверенности в том, что через несколько дней большевики не возьмут г. Екатеринодар. Поэтому он приказал, чтобы всем юнкерам было выдано еще по одной шинели, приказал заменить палатки, одеяла, обувь, белье, шанцевый инструмент и даже котелки новыми...
Бодро все же приняли юнкера столь невеселые вести. Стали расходиться, острили: а что если ничего не будет и большевики будут отбиты, не потребует ли Вечер (так обыкновенно юнкера между собою называли начальника училища) назад все обновки?
— Ну, вернем ему палатки и обмотки...
Последние дни доживал Екатеринодар. Каждый уже чувствовал, что оставление города неизбежно. У знакомых пораспределили свои скромные пожитки. Ничего своего не было нужно, но юнкера казаки, а их было большинство, все же каждый оставил при себе черкеску. Когда придется ее надеть — не важно, но нужно иметь при себе.
Как всегда, так и тут, экипировку дотянули до последнего дня, так что, за исключением шинелей, одеял и палаток, — другого ничего не пришлось получить. Да и не нужно оно было. Куда его девать, когда поход уже обозначился?
Последний раз вкусно и сытно поужинали в училище, хотя половина юнкеров и была в караулах.
После ужина приказано было собираться. Приказание было запоздалым, т. к. еще с утра все уже собрались. Все было уложено. Вещевые мешки («сидора») были полны. Начальник училища объявил, что с нами выступает весь командный состав училища и он сам, хотя и старик, тоже идет.
Нижние чины, обслуживавшие училище и юнкеров (мастеровые: сапожники и портные были из военнопленных) оставались. Они сами заявили начальнику училища, неизменно называя его Ваше Высокоблагородие, что останутся в городе, т. к. им некуда идти, да и не за что драться...
Мрак ночной давно окутал город. Вышли на улицу. Выстроились и вздвоенными рядами тихо, без песен, двинулись в сторону Владикавказского вокзала. В училище осталась небольшая команда юнкеров с одним портупей-юнкером, которая, дождавшись юнкеров, находившихся в карауле, должна явиться с ними на сборный пункт. Остался и каптенармус, который должен был выдать пришедшим из караула юнкерам одеяла, палатки и другое.
Каптенармус так и остался в Екатеринодаре. Он потом, после первого похода, говорил мне, что его задержала и не выпустила солдатская команда училища. Вероятно, это так и было, т. к. он вновь был принят в училище по возвращении последнего из похода в Екатеринодар. Во время ноябрьских событий (повешение Кулабухова), в числе других юнкеров, он был арестован «за самостийность», лишен портупейского звания и отправлен на фронт. Не называю его фамилии, т. к. не знаю, где он теперь и что с ним.
Одна полусотня с офицерами была выделена и двинулась на окраину города, на Дубинку. Зловещая тишина царила на улицах этого большевистского предместья. Оставались здесь до полуночи. Все тихо. Подошли какие-то «отряды» со стороны станицы Пашковской. Сказали, что они последние. Полусотня же имела наказ подождать последних отходящих и двигаться потом к железнодорожному мосту через Кубань. (Впоследствии выяснилось, что не все были извещены об отходе, и часть бойцов одиночным порядком догнала отряд уже за Кубанью, а часть попала в руки большевиков).
Двинулись. Подошли к мосту. Тут столпотворение вавилонское. Конные, подводы, пешие... Перешли мост и свернули вправо. Свежим ветром тянуло с Кубани...
— Разбивай палатки! — острит кто-то из юнкеров.
— Тише, не разговаривать! — соблюдать тишину...
Кто-то принес приказание идти к поезду получать консервы. Отправили артельщика с несколькими юнкерами. Принесли консервы, которых у каждого и так был запас. Оказывается, что в поезде много водки и раздают ее всем. Пошел наряд и от нас. Принесли водки. Конечно, если разделить ее на все, то будет по капле. Как то все отказались от водки. Отказались даже тянуть жребий... Не до водки было. Сейчас только поняли весь ужас нашего положения. Бодрость духа, однако, никого не покидала.
Юнкера - казаки выбросили фуражки, которые обязательно нужно было носить в училище, и все надели шапки.
К этому времени все уже переправились через Кубань. Двинулись дальше на аул Шенжий. Тут же, в темноте, раздали по куску белой материи и велели повязать им левый рукав.
Начался первый Кубанский поход...
10 марта 1937 года
журнал «ВК» № 216
стр. 16-18
Комментариев нет:
Отправить комментарий