Владимир Куртин
О Кубани и кубанцах
Кэпкують, глузують
Уси з козака...
Научился товарищ Лисовый в политграмоте «грамоте», надел красные очки, приехал на Кубань, посмотрел:
— Красная.
Образцовая. И радостью своей поделился с ВУЦИК-ом. Известия ВУЦИК дошли и до нас. И вот, разбираясь в писаниях товарища Лисового, хочешь — не хочешь, приходится констатировать, что красного там — всего лишь очки товарища селькора. Все же остальное — «самостийность». Как она была и много раньше до приезда на Кубань украинского всопатриота.
Приехав на Кубань, товарищ установил:
«Это край пшеницы. Край богатых хлеборобов».
Сейчас? Когда Кубань «красная»? Как бы ни так! В прошлом! В прошлом, когда Кубань еще не была «красная», беднейшие иногородние бросали по 200 пудов хлеба. Сколько же его тогда имели «середняки» и «кулаки»?
«Это край будущего», — утешается товарищ.
Вполне согласны. Ибо в будущем «хозяевами края» будут опять казаки. А при казаках — даже «беднейшие» располагают тысячами пудов хлеба.
Советчик говорит о недавнем прошлом Кубани и о ее «истории». О нас он говорит, что мы своей истории «не знаем», то есть, не имеем. И он милостиво дал нам ее немножко — от себя.
Он говорит: «Горючий материал горел на Кубани целых (?) два года. И сгорел. Соввласть несколько лет производила перетруску» (то есть уничтожала, выселяла хозяев края, казаков).
— Родилась «Новая Кубань».
Позвольте, позвольте, товарищ: кто же это из пепла родился? Не о Фениксе же вы говорите? Ведь в таком случае из пепла сгоревшей «Старой Кубани» родилась бы не «Новая Кубань», а помолодевшая старая. Ваша же «новая» Кубань, совсем не новорожденное дитя, а довольно таки потрепанная старая сорока, прилетевшая с березы на кубанский дуб и затрещавшая о «своем гнезде».
И мечтать о том, что кубанские орлята никогда не выкинут сорочьи яйца, выражаясь вашими же словами, «могут только безнадежные или идиоты». К слову, подобных совидиотов много и среди ВУЦИК-а.
На кого мы опираемся? Чудо чудное! На самих себя! Ибо, если вы нас сожжете и до пепла — мы возродимся вновь. Возродимся мы, казаки, а не красная моль — умеющая только съедать, а не созидать.
«Соввласть сковала новый строй, который действует, не оглядываясь назад».
И хорошо делает, что не оглядывается.
Ибо, оглянувшись, увидел бы у того же самого товарища Лисового:
— Ваша национальность? — спрашивают станичного учителя.
— Кубанский казак!
А известно, что значит говорить, в советских республиках — кто ты и что ты.
Вот тебе и «Новая Кубань, Красная Кубань». Звучит действительно, «как будто смело».
«На Кубани вырастает в советских условиях молодое поколение». Конечно же, вырастает. Но как Ленин в коммунисте (если его немножко поскрести) видел русского шовиниста, так и в молодом кубанском поколении никогда не выродится отцовское национальное самосознание:
— Кубанский казак. И баста.
Товарищ Лисовый не любит заниматься историей. И все же занялся. Какова его «история» — увидим.
* * *
Ты, Кубань, ты наша родина,
Вековой наш богатырь.
«У нас, у казаков, много есть таких, которые стоят за старый порядок».
— А иногородние? — спрашивает товарищ Лисовый.
— Иногородние — те за Москву.
Товарищ из ВУЦИК-а поясняет (то есть занимается «историей»):
«Старый порядок значит: «Россия», самодержавная власть, станичный атаман, эксплуатация иногородних.
Москва — это советская власть, новый порядок. Казаков сделал царизм. И за всякую цену культивировал их отделенность».
Вот и вся обещанная товарищем советская «история». Похлеще «Отечественной».
Действительно, поскреби коммуниста и увидишь русского шовиниста. Ибо точно такую же «культивировку» казачества, которую проделывали цари — ныне проделывают коммунисты.
Казаков создал царизм, а своих генералов посылал против тех же казаков, «чтобы совсем согнать их (казаков) с лица земли»...
Другими словами, приготовить им ту же долю, что и черкесам...
То есть, одинаковы объекты — одинакова и обработка. И выходит, что и черкесов создал царизм, и «культивировал» их «отделенность».
Действительно беда, коль пироги начнет печь сапожник, а историей занимается товарищ Лисовый.
Даже сама поездка «просвещенного» коммуниста по станицам совершенно аналогична поездке светлейшего князя Барятинского, о которой он сам говорит:
— Ехал как-то краснейший товарищ Лисовый из Харькова на Черноморье на крестины новорожденной «красной Кубани». И как на зло, захватив красные очки, забыл такую же слуховую трубку. На каждом шагу — молодое поколение.
— Стой! Коммунист?
— Кубанский казак!
— За Москву?
— Нет, за Кубань...
— Что-о? Пошел! Все красные! Все за Москву!
И так же, как товарищ Евдокимов, который писал Филиппсону, «что потом не встретится уж никакого затруднения в окончательном освобождении этих (казачьих) земель от присутствия казачьего населения». Так и Лисовый пишет ВУЦИК-у:
«Растет новая станица... Позвольте надеяться, что «красная» Кубань стала фактом».
Один генерал извещает другого генерала, что он надеется очистить Кубань от кубанцев. Один коммунист просит позволения у других коммунистов верить ему, что казачья Кубань задушена...
А «скептики», вероятно знающие успех Евдокимова, недоверчиво покачивают головами и говорят:
«Ой, не говорите! Да тут такое, тут такое»...
Гей, Дикое Поле, родимый простор.
Гей, Волюшка, Доля степная!
* * *
«Казаки и городовики»
Оказывается, что часть иногородних и то «как раз беднейшие, стоят за старые казачьи порядки». Объясняется это у товарища Лисового тем, что раньше работал только (?) иногородний, а теперь «и сам казак работает, как вол. А иногородний, получив землю, — не знает, что с ней делать, ибо они (то есть иногородние) не умеют хозяйничать». Установилась конкуренция. Побежден иногородний... И — «сидит без работы и зубами цокает».
И, конечно, ждет не дождется, когда казак перестанет работать, как вол, а будет — хозяйничать.
Ибо при старых, казачьих порядках, иногородний своей земли не имел, но без работы не сидел и зубами не цокал. Когда хозяин был казак, а работником городовик — и один и другой богатели не по дням, а по часам. Когда роли изменились — новый хозяин сидит и с голодухи зубами цокает, а работник, как вол работает, но... зубами цокает тоже.
Как же понимать тогда «мнение исследователей», что «иногородние являются (являлись) главными производителями сельскохозяйственных ценностей?»
Или, может быть, советские «сельхозценности» — сидеть и зубами цокать.
Ибо расцвет сельскохозяйственной культуры на Кубани до завоевания ее советчиками — есть результат исключительно хозяйственности и работоспособности казаков.
Уверения, что «без труда иногородних совершенно немыслима была бы разработка громадных площадей области под хлеб» — такой же вздор как и то, что главными производителями являлись иногородние.
Наоборот, когда казаки, — хозяева прибегали к помощи наемного, поденного (или батрацкого) труда иногородних, земли обрабатывалось несравненно меньше, чем тогда, когда они абсолютно не пользовались трудом иногородних, а всю свою работу производили сами с помощью новейших сельскохозяйственных машин.
Главным и единственным производителем зерна был казак. Что же касается производства других сельскохозяйственных продуктов, как фрукты, ягоды, огородные растения — культивировать которые иногородние имел такие же возможности, как и казак, то здесь казак уж никак не мог пользоваться трудом иногородних. Ибо культура садовых и огородных растений требовала знаний, каких у иногородних не было. И если и эту отрасль сельскохозяйственной культуры казаки довели было до блестящего состояния, то только благодаря тому, что и тогда они «работали как волы» и умно хозяйничали.
Товарищ Лисовый нашел в казачьих дворах и «хатки», в которых жили «долгосрочные батраки», и таких «квартирантов», по его исчислению, на Кубани было «около 20 % населения».
Были когда-то на Кубани такие «хатки». Когда других и сами казаки не имели. Но тогда жили в них не «долгосрочные батраки», а сами хозяева. И нестало этих хаток этак лет 50 до приезда на Кубань товарища Лисового. «Квартирантами» же на Кубани были не только иногородние, но и казаки.
Ибо если иногородние за свои дворы и место под «хатой», платили посаженную плату, — казаки за то же самое платили землей в поле.
«Посаженная плата», которая, кстати сказать, за иногородними только числилась, но редко когда взималась, была единственным расходом, который несли иногородние на казачьей земле, и который, в сравнении с расходами казаков, равнялся нулю.
Приходы же были если и меньше казачьих, то, во всяком случае, более нежели достаточные, чтобы не только не цокотать зубами, как теперь при «рабоче-крестьянской власти», но и «бросать по 200 пудов обмолоченного хлеба», чтобы перейти в стан завоевателей, к своим.
Уже это одно доказывает, что борьба на Кубани велась не только под знаком классовой, социальной или экономической нивелировки.
Здесь, не знаю уж в который раз, производилось старое: «покорение под нози»...
А все во имя чего?
Во имя торжествующего коммунизма и коммунистического отечества.
Новые слова — старое содержание.
Понятно, что разрешить «иногородний» вопрос на скорях, да еще в то время, когда казачество все свои силы напрягло для самозащиты и, еще больше, для «освобождения» России, было невозможно.
Но отказать казакам в искреннем желании разрешить этот вопрос по-хорошему, по-божески не могут и сами иногородние.
Во всяком случае, иногородним давалось много больше того, на что могли бы рассчитывать казаки, если бы им пришлось вселяться между «мужичками», если бы самим казакам пришлось быть «гамселами».
И, конечно, злой иронией должны казаться иногородним кивки заезжего селькора за их «парийскую» жизнь между казаками «при казачьих порядках».
Конечно же, во время «революции (то есть вооруженной борьбы большевицкой, а в начале социалистической, России с провозгласившим себя независимым казачеством) случались эксцессы». Но это было лишь реваншем за все те бесчинства и хамство, какие проявили иногородние, почувствовав за собой силу убежавшей с фронта солдатчины. Где этого кровавого хамства не было, не было и реванша.
Неоспоримый факт: разрешения «иногороднего» вопроса путем сговора с казаками иногородние тогда в большинстве не желали. Революцию и все ее «свободы» они восприняли вначале не как равенство, но как неравенство их (иногородних) над казаками. Ибо революция-то сама и ее свободы, по их мнению — плод работы российских рук. Значит, и их работы. Казачество же, как нечто «инородное», к революции непричастное — должно было покориться, отказаться от самого себя. Когда иной станичник, в простоте своей, намекал на то, что «благодать» революции распространяется и на него — его грубо обрывали.
— А ты ее делал?
Уже после известной телеграммы А. Бубликова мужики по станицам многозначительно говорили:
— Таперича — шалишь... Таперича — крышка...
И действительно усердно помогали они своим землякам: хорошую крышку сколотили. По совести...
Да и сами ныне под ней корчатся, зубами цокают... да мечтают о старом казачьем порядке...
Ясно, что и пыл покорения непокорных и володения чужим уже достаточно поостыл и в будущем, наученные горьким опытом, они помогут вольному казачеству разрешить «проклятые» вопросы к обоюдному удовлетворению.
Вольное казачество к этому готовится. Должны готовиться к этому и иногородние.
25 ноября 1928 года
журнал «ВК»
№ 24
стр. 15-17
О Кубани и кубанцах
Кэпкують, глузують
Уси з козака...
Научился товарищ Лисовый в политграмоте «грамоте», надел красные очки, приехал на Кубань, посмотрел:
— Красная.
Образцовая. И радостью своей поделился с ВУЦИК-ом. Известия ВУЦИК дошли и до нас. И вот, разбираясь в писаниях товарища Лисового, хочешь — не хочешь, приходится констатировать, что красного там — всего лишь очки товарища селькора. Все же остальное — «самостийность». Как она была и много раньше до приезда на Кубань украинского всопатриота.
Приехав на Кубань, товарищ установил:
«Это край пшеницы. Край богатых хлеборобов».
Сейчас? Когда Кубань «красная»? Как бы ни так! В прошлом! В прошлом, когда Кубань еще не была «красная», беднейшие иногородние бросали по 200 пудов хлеба. Сколько же его тогда имели «середняки» и «кулаки»?
«Это край будущего», — утешается товарищ.
Вполне согласны. Ибо в будущем «хозяевами края» будут опять казаки. А при казаках — даже «беднейшие» располагают тысячами пудов хлеба.
Советчик говорит о недавнем прошлом Кубани и о ее «истории». О нас он говорит, что мы своей истории «не знаем», то есть, не имеем. И он милостиво дал нам ее немножко — от себя.
Он говорит: «Горючий материал горел на Кубани целых (?) два года. И сгорел. Соввласть несколько лет производила перетруску» (то есть уничтожала, выселяла хозяев края, казаков).
— Родилась «Новая Кубань».
Позвольте, позвольте, товарищ: кто же это из пепла родился? Не о Фениксе же вы говорите? Ведь в таком случае из пепла сгоревшей «Старой Кубани» родилась бы не «Новая Кубань», а помолодевшая старая. Ваша же «новая» Кубань, совсем не новорожденное дитя, а довольно таки потрепанная старая сорока, прилетевшая с березы на кубанский дуб и затрещавшая о «своем гнезде».
И мечтать о том, что кубанские орлята никогда не выкинут сорочьи яйца, выражаясь вашими же словами, «могут только безнадежные или идиоты». К слову, подобных совидиотов много и среди ВУЦИК-а.
На кого мы опираемся? Чудо чудное! На самих себя! Ибо, если вы нас сожжете и до пепла — мы возродимся вновь. Возродимся мы, казаки, а не красная моль — умеющая только съедать, а не созидать.
«Соввласть сковала новый строй, который действует, не оглядываясь назад».
И хорошо делает, что не оглядывается.
Ибо, оглянувшись, увидел бы у того же самого товарища Лисового:
— Ваша национальность? — спрашивают станичного учителя.
— Кубанский казак!
А известно, что значит говорить, в советских республиках — кто ты и что ты.
Вот тебе и «Новая Кубань, Красная Кубань». Звучит действительно, «как будто смело».
«На Кубани вырастает в советских условиях молодое поколение». Конечно же, вырастает. Но как Ленин в коммунисте (если его немножко поскрести) видел русского шовиниста, так и в молодом кубанском поколении никогда не выродится отцовское национальное самосознание:
— Кубанский казак. И баста.
Товарищ Лисовый не любит заниматься историей. И все же занялся. Какова его «история» — увидим.
* * *
Ты, Кубань, ты наша родина,
Вековой наш богатырь.
«У нас, у казаков, много есть таких, которые стоят за старый порядок».
— А иногородние? — спрашивает товарищ Лисовый.
— Иногородние — те за Москву.
Товарищ из ВУЦИК-а поясняет (то есть занимается «историей»):
«Старый порядок значит: «Россия», самодержавная власть, станичный атаман, эксплуатация иногородних.
Москва — это советская власть, новый порядок. Казаков сделал царизм. И за всякую цену культивировал их отделенность».
Вот и вся обещанная товарищем советская «история». Похлеще «Отечественной».
Действительно, поскреби коммуниста и увидишь русского шовиниста. Ибо точно такую же «культивировку» казачества, которую проделывали цари — ныне проделывают коммунисты.
Казаков создал царизм, а своих генералов посылал против тех же казаков, «чтобы совсем согнать их (казаков) с лица земли»...
Другими словами, приготовить им ту же долю, что и черкесам...
То есть, одинаковы объекты — одинакова и обработка. И выходит, что и черкесов создал царизм, и «культивировал» их «отделенность».
Действительно беда, коль пироги начнет печь сапожник, а историей занимается товарищ Лисовый.
Даже сама поездка «просвещенного» коммуниста по станицам совершенно аналогична поездке светлейшего князя Барятинского, о которой он сам говорит:
— Ехал как-то краснейший товарищ Лисовый из Харькова на Черноморье на крестины новорожденной «красной Кубани». И как на зло, захватив красные очки, забыл такую же слуховую трубку. На каждом шагу — молодое поколение.
— Стой! Коммунист?
— Кубанский казак!
— За Москву?
— Нет, за Кубань...
— Что-о? Пошел! Все красные! Все за Москву!
И так же, как товарищ Евдокимов, который писал Филиппсону, «что потом не встретится уж никакого затруднения в окончательном освобождении этих (казачьих) земель от присутствия казачьего населения». Так и Лисовый пишет ВУЦИК-у:
«Растет новая станица... Позвольте надеяться, что «красная» Кубань стала фактом».
Один генерал извещает другого генерала, что он надеется очистить Кубань от кубанцев. Один коммунист просит позволения у других коммунистов верить ему, что казачья Кубань задушена...
А «скептики», вероятно знающие успех Евдокимова, недоверчиво покачивают головами и говорят:
«Ой, не говорите! Да тут такое, тут такое»...
Гей, Дикое Поле, родимый простор.
Гей, Волюшка, Доля степная!
* * *
«Казаки и городовики»
Оказывается, что часть иногородних и то «как раз беднейшие, стоят за старые казачьи порядки». Объясняется это у товарища Лисового тем, что раньше работал только (?) иногородний, а теперь «и сам казак работает, как вол. А иногородний, получив землю, — не знает, что с ней делать, ибо они (то есть иногородние) не умеют хозяйничать». Установилась конкуренция. Побежден иногородний... И — «сидит без работы и зубами цокает».
И, конечно, ждет не дождется, когда казак перестанет работать, как вол, а будет — хозяйничать.
Ибо при старых, казачьих порядках, иногородний своей земли не имел, но без работы не сидел и зубами не цокал. Когда хозяин был казак, а работником городовик — и один и другой богатели не по дням, а по часам. Когда роли изменились — новый хозяин сидит и с голодухи зубами цокает, а работник, как вол работает, но... зубами цокает тоже.
Как же понимать тогда «мнение исследователей», что «иногородние являются (являлись) главными производителями сельскохозяйственных ценностей?»
Или, может быть, советские «сельхозценности» — сидеть и зубами цокать.
Ибо расцвет сельскохозяйственной культуры на Кубани до завоевания ее советчиками — есть результат исключительно хозяйственности и работоспособности казаков.
Уверения, что «без труда иногородних совершенно немыслима была бы разработка громадных площадей области под хлеб» — такой же вздор как и то, что главными производителями являлись иногородние.
Наоборот, когда казаки, — хозяева прибегали к помощи наемного, поденного (или батрацкого) труда иногородних, земли обрабатывалось несравненно меньше, чем тогда, когда они абсолютно не пользовались трудом иногородних, а всю свою работу производили сами с помощью новейших сельскохозяйственных машин.
Главным и единственным производителем зерна был казак. Что же касается производства других сельскохозяйственных продуктов, как фрукты, ягоды, огородные растения — культивировать которые иногородние имел такие же возможности, как и казак, то здесь казак уж никак не мог пользоваться трудом иногородних. Ибо культура садовых и огородных растений требовала знаний, каких у иногородних не было. И если и эту отрасль сельскохозяйственной культуры казаки довели было до блестящего состояния, то только благодаря тому, что и тогда они «работали как волы» и умно хозяйничали.
Товарищ Лисовый нашел в казачьих дворах и «хатки», в которых жили «долгосрочные батраки», и таких «квартирантов», по его исчислению, на Кубани было «около 20 % населения».
Были когда-то на Кубани такие «хатки». Когда других и сами казаки не имели. Но тогда жили в них не «долгосрочные батраки», а сами хозяева. И нестало этих хаток этак лет 50 до приезда на Кубань товарища Лисового. «Квартирантами» же на Кубани были не только иногородние, но и казаки.
Ибо если иногородние за свои дворы и место под «хатой», платили посаженную плату, — казаки за то же самое платили землей в поле.
«Посаженная плата», которая, кстати сказать, за иногородними только числилась, но редко когда взималась, была единственным расходом, который несли иногородние на казачьей земле, и который, в сравнении с расходами казаков, равнялся нулю.
Приходы же были если и меньше казачьих, то, во всяком случае, более нежели достаточные, чтобы не только не цокотать зубами, как теперь при «рабоче-крестьянской власти», но и «бросать по 200 пудов обмолоченного хлеба», чтобы перейти в стан завоевателей, к своим.
Уже это одно доказывает, что борьба на Кубани велась не только под знаком классовой, социальной или экономической нивелировки.
Здесь, не знаю уж в который раз, производилось старое: «покорение под нози»...
А все во имя чего?
Во имя торжествующего коммунизма и коммунистического отечества.
Новые слова — старое содержание.
Понятно, что разрешить «иногородний» вопрос на скорях, да еще в то время, когда казачество все свои силы напрягло для самозащиты и, еще больше, для «освобождения» России, было невозможно.
Но отказать казакам в искреннем желании разрешить этот вопрос по-хорошему, по-божески не могут и сами иногородние.
Во всяком случае, иногородним давалось много больше того, на что могли бы рассчитывать казаки, если бы им пришлось вселяться между «мужичками», если бы самим казакам пришлось быть «гамселами».
И, конечно, злой иронией должны казаться иногородним кивки заезжего селькора за их «парийскую» жизнь между казаками «при казачьих порядках».
Конечно же, во время «революции (то есть вооруженной борьбы большевицкой, а в начале социалистической, России с провозгласившим себя независимым казачеством) случались эксцессы». Но это было лишь реваншем за все те бесчинства и хамство, какие проявили иногородние, почувствовав за собой силу убежавшей с фронта солдатчины. Где этого кровавого хамства не было, не было и реванша.
Неоспоримый факт: разрешения «иногороднего» вопроса путем сговора с казаками иногородние тогда в большинстве не желали. Революцию и все ее «свободы» они восприняли вначале не как равенство, но как неравенство их (иногородних) над казаками. Ибо революция-то сама и ее свободы, по их мнению — плод работы российских рук. Значит, и их работы. Казачество же, как нечто «инородное», к революции непричастное — должно было покориться, отказаться от самого себя. Когда иной станичник, в простоте своей, намекал на то, что «благодать» революции распространяется и на него — его грубо обрывали.
— А ты ее делал?
Уже после известной телеграммы А. Бубликова мужики по станицам многозначительно говорили:
— Таперича — шалишь... Таперича — крышка...
И действительно усердно помогали они своим землякам: хорошую крышку сколотили. По совести...
Да и сами ныне под ней корчатся, зубами цокают... да мечтают о старом казачьем порядке...
Ясно, что и пыл покорения непокорных и володения чужим уже достаточно поостыл и в будущем, наученные горьким опытом, они помогут вольному казачеству разрешить «проклятые» вопросы к обоюдному удовлетворению.
Вольное казачество к этому готовится. Должны готовиться к этому и иногородние.
25 ноября 1928 года
журнал «ВК»
№ 24
стр. 15-17
Комментариев нет:
Отправить комментарий