Булавин Е.

Бескрайней сушей, водой без предела,

За сотню народов, не меньше границ,

Судьба удалила с тяжелым крестом 

Меня от родимых, прекрасных станиц.

Отцовская хата, Родимый мой Край,

По вас мое сердце в тоске, изнывает, —

Не нужен мне призрак — неведомый рай, 

Лишь вас, дорогих, для меня не хватает.

Когда мне взгрустнется вечерней порой,

Я мысленно там — далеко — побываю,

И звон колокольный, волнистый, густой, 

Доселе так ясно себе представляю.

В проулках станицы, кривых, немощеных, 

Мальчишки резвятся, играя в коней...

В садах, по хмерече и рощах зеленых 

Чарующей трелью поет соловей.

Увидел наш храм... величав, но унылый.

Во мраке, мерцая, лампада теплится.

Старушек с десяток, походкою хилой,

С клюкою, согбенны, идут помолиться.

В молчанье бесшумно скользнули, как тени, 

По темным, угрюмым углам разошлись.

К холодному иолу прильнули колени 

И слезы горячим ручьем полились.

Струится молитва со старческих уст 

И катятся слезы поблекшим лицом, —

Всю тяжесть невзгоды и скорбную грусть 

Они облегчают всевышним Творцом.

Я взором упорным кого-то искал 

В колоннах когда-то богатого храма.

О радость! О счастье! Ее я узнал — 

Стоит здесь и наша несчастная мама.

Состарилась вовсе, белее, чем прежде, 

Былая увяла совсем красота,

Без имени обувь, в заплатах одежда,

И лишь не угасла ее доброта.

И знает, родная, — пробьет скоро час... 

И жизнь для нее не пойдет уже вспять... 

Творца она молит... еще бы хоть раз 

Обнять ненаглядных своих соколят.

Нас пятеро было, ее сыновей,

Не дал Господь ей на нас любоваться:

Два рано могилою взяты у ней,

А трем суждено на чужбине скитаться.

И моя голова в молитве склонилась,

Но как-то упреком молитва сложилась, — 

О, Боже! За что ты караешь и тех,

Кем в жизни смеяться считалось за грех.

25 июня 1930 года

журнал «ВК» 

№ 60

стр. 1