2-я часть
Куртин В. А.
Тифозный барак

Необычайно обострившимся инстинктом чувствую, что скоро начнет светать. Пусть это будет через час или два, даже три часа... Ничего, если это не будет так скоро... Мне теперь есть что ждать, и я жду. Неподвижно уставился во тьму и ожидаю рассвета. Я знаю, что в той невидимой сейчас стене барака, как раз против моей койки, появятся первые проблески. Эти первые смутные признаки приближающейся зари умиляют меня, смягчают боли, и потому-то я с такой любовью ожидаю их...
Боже, какие они робкие, слабые!.. Как чересчур осторожны и нерешительны, и как медленно, ох как медленно подходят они... Но они, именно они первые, ранят тьму. Тихо, тихо подкрадываются они к сгустившейся, насторожившейся тьме. Быстро скользят по ней пугливыми, едва заметными бликами и торопливо убегают назад. Опять пробегают. Точно нащупывают уязвимое место. И опять скрываются. Но вот вздрогнула тьма. Точно судороги прошли по ее черному телу...
А предрассветные блики, нащупав окно, все смелее и смелее внедряясь в толщу раненной тьмы, серыми пятнами поплыли по бараку, пали на доски моей развалившейся койки, прилипли к нижним сторонам.
Я слышу шуршание их крыльев. Вижу, как мало-помалу они облепили окно, и как трусливо побежала от них тьма в дальний угол барака...
Вот скоро день... А что несет он мне?
Так... так... так... твердят капли.
Что — «так»?

* * *

Сколько дней уже я лежу здесь?
Не знаю, да и кто знает?.. Может быть, вот эти соседи, что появились около меня?..
Однажды ночью я услыхал какие-то новые звуки, не похожие ни на что, слышанное мною до сих пор в бараке. Хотел спросить, что это, но раздумал.
Всю ночь, то стихая до придушенного хрипа, то разрастаясь до густо-басового протяжного воя, ни на минуту не умолкая, неслись эти звуки из притаившейся тьмы; а утром я увидел у стены, около окна койку, а на ней — в такой же шинели как и на мне — человека.
Это был мой первый сожитель тифозного барака. Появление его не обрадовало и не огорчило меня. Все же я счел своим долгом приветствовать его, и крикнул:
 — С добрым утром, коллега!
В ответ услыхал тоже ворчанье, что и ночью; только теперь оно было более сердитым. Впрочем, и то, что мне самому казалось обычным приветствием, с которым я обратился к новому жильцу тифозного барака, вероятно, мало отличалось от того, что я услыхал в ответ.
Потом появились еще.
И все они появлялись вместе со своими койками.
Потом пришли санитары. Два дюжих, угрюмых кубанца. Когда, однажды, один из них подошел ко мне — я почему-то спросил его:
 — Голубчик, посмотри какая у меня температура?
Санитар долго, молча смотрел на меня и ответил:
 — Должно быть — большая...
Да, наверное, она у меня «большая»... Потому что так болит голова, так болит... Точно раскаленными железными обручами схватили ее и нажимают, нажимают...
И ничего, кроме этой ужасной боли не чувствую. Ни о чем не думаю, кроме — как бы хоть на миг стряхнуть с себя эти обручи, хоть на миг освободиться от боли...
Потом пришло что-то новое. Пришло неожиданно и незаметно. Я не знаю, как это началось, но помню, что вдруг все, что было в бараке, пришло в движение: койки моих соседей свободно и легко начали перемещаться с места на место. Ни на минуту не останавливаясь, закружились по бараку санитары. Стены барака вдруг раздвинулись и, то уплывут далеко, далеко — то надвигаются на меня и грозят раздавить своими брюхами.
Я знаю, что лежать больше нельзя, что нужно бежать... И я бегу... А за мной бежит и моя койка и койки с другими больными, и санитары... Спасение мое только в бегстве, и я бегу, бегу... но откуда-то появляются стальные клещи; крепко схватывают меня поперек туловища и волокут назад... Я кричу, отбиваюсь от них, показываю на сдвигающиеся стены барака, но меня не понимают. Голову обвило что-то холодное и приятное, по всему телу пробежал озноб, охватывает сонливость и все исчезает...


(продолжение следует)
журнал Вольное казачество
№ 13 стр. 3-5