(окончание)
7-я часть
Петр Ткаченко
Где спит казацкая слава
Абин
стр. 38-49
Санька пригубила чарочку, затем долила, хотя в этом и надобности не было, и подала соседке, и пошла чарка кругом, со степенными причитаниями и пожеланиями. Чем больше кругов обходила чарочка, тем кратче становились пожелания, больше развязывались языки, сильней и выразительней становились жесты и разговоры.
К закату солнца компания порядочно подвеселела, и из садочка уже стройно неслась любимая старинная, задумчивая черноморская песня:
Ой у лузи та й пры бэрэзи
Червона калына,
Уродыла та й удивонька
Хорошого сына.
На другой день Санька, веселая, шутливая, зашла в лавку до манука «Армэна».
— А чы есть у вас урядныцка сырпынка? — спрашивала она торговца-армяшку.
— Как же — есть, есть! Самый кароший, самы лючи, самы урядныцки сарпинка! — искательно тараторил галантный торговец, намереваясь по случаю сорвать лишнюю копейку на аршин, и выкинул на стойку штуку розовой клетчатой ткани.
— А по чому аршыно? — спрашивала Санька, пробуя товар.
— Бэз лышка двадцать пять копэк.
— Що цэ вы, манук? Хочь бы за що путне, а двадцать пять копиек, а воно як цидылок! — торговалась Санька.
— Нэт, сарпинка кхарош, ей богу кхарош, — сама лючи, сами урадныцки сарпинка! — твердил манук.
— Та цэ вы й ны кажить. Так — копияк по пьятнадцать, — предлагала Санька.
— Ныллиза! Накажи мынэ Бог — ныллиза. Адын капэка можем скинуть, больше — накажы мынэ Бог — ны можна! — упирался манук. — Сыбэ дороже стоит!
Но Санька тоже не промах. Клятвам манука не придается никакой цены, торгуется до седьмого пота и в результате добивается скидки на целых пять копеек за аршин. И довольная урядница Оксана Махтеевна отправляется домой. И долго-долго потом в течение целого десятка лет хранит она свой незатейливый гардероб «из урядницкой сарпынкы», и когда дети ее поднялись и стали уже большими, Санька все так же с трогательной нежностью вспоминает:
— Оцю сарпынку я брала тоди, як ваш тато урядныка получив, у Абыни служив. И Господы, кажуть, трудно тоди прыходылось йим!
П самого тата уже давно нет в живых: в одной из бесчисленных стычек, в которых сплошь протекала вся необычайно тяжелая, длинная, беспокойная старинная служба черноморцев, его поразила меткая черкесская пуля. И только «в святу ныдилыньку» у служби (в обедне) Санька просит дьячка:
— Запышить, здилайтэ мылость, на часточки, на брани убиенного Ахтона Царство Божэ! — И набожно-набожно перекрестится. И сколько их таких безвестных, скромных героев, «живот свой положивших за други своя». Кровью их окупалось спокойствие и довольство последующих поколений нашей Черномории.
Галина Ивановна Сокол ясно помнит свои самые ранние годы. Первым и самым большим событием в станице, запомнившимся ей на всю жизнь, было празднование трехсотлетия Дома Романовых и закладка Троицкого храма, новой церкви в 1914 году. Отец ее, Иван Васильевич был членом комиссии по организации торжеств. Сделал много фотографий, как празднования юбилея, так и закладки церкви. Удивительно, но уже тогда в станице был фотограф, правда, наезжавший в станицу. Сохранились также фотографии родителей — Ивана Васильевича и Екатерины Иосифовны, сделанные в 1906 году екатеринодарским мастером И.А. Сумовским. Иван Васильевич, как видно, по положению своему учителя и начальника училища, был человеком чрезвычайно деятельным и активным. Все происходившее в станице значительное, так или иначе, совершалось с его участием. Учитель в станице в те времена, наравне со священником, был человеком уважаемым. Раскулачивать учителей и высылать их из станицы, дабы люди оставались без наставников и поводырей, стала уже новая власть.
Сохранилась фотография выпускниц 1912 года Старонижестеблиевского женского училища. В центре священник отец Петр Медынский. Пусть посмотрят теперь станичники на эту фотографию и, может быть, в этих девочках узнают своих бабушек. Отец Петр крестил Галину Ивановну Сокол в хате Концевича, где она и родилась. Священник Медынский был для станичников непререкаемым авторитетом. Похоронен он у церкви Ивана Воина, где теперь парк — немая человеческая толока...
7-я часть
Петр Ткаченко
Где спит казацкая слава
Абин
стр. 38-49
Санька пригубила чарочку, затем долила, хотя в этом и надобности не было, и подала соседке, и пошла чарка кругом, со степенными причитаниями и пожеланиями. Чем больше кругов обходила чарочка, тем кратче становились пожелания, больше развязывались языки, сильней и выразительней становились жесты и разговоры.
К закату солнца компания порядочно подвеселела, и из садочка уже стройно неслась любимая старинная, задумчивая черноморская песня:
Ой у лузи та й пры бэрэзи
Червона калына,
Уродыла та й удивонька
Хорошого сына.
На другой день Санька, веселая, шутливая, зашла в лавку до манука «Армэна».
— А чы есть у вас урядныцка сырпынка? — спрашивала она торговца-армяшку.
— Как же — есть, есть! Самый кароший, самы лючи, самы урядныцки сарпинка! — искательно тараторил галантный торговец, намереваясь по случаю сорвать лишнюю копейку на аршин, и выкинул на стойку штуку розовой клетчатой ткани.
— А по чому аршыно? — спрашивала Санька, пробуя товар.
— Бэз лышка двадцать пять копэк.
— Що цэ вы, манук? Хочь бы за що путне, а двадцать пять копиек, а воно як цидылок! — торговалась Санька.
— Нэт, сарпинка кхарош, ей богу кхарош, — сама лючи, сами урадныцки сарпинка! — твердил манук.
— Та цэ вы й ны кажить. Так — копияк по пьятнадцать, — предлагала Санька.
— Ныллиза! Накажи мынэ Бог — ныллиза. Адын капэка можем скинуть, больше — накажы мынэ Бог — ны можна! — упирался манук. — Сыбэ дороже стоит!
Но Санька тоже не промах. Клятвам манука не придается никакой цены, торгуется до седьмого пота и в результате добивается скидки на целых пять копеек за аршин. И довольная урядница Оксана Махтеевна отправляется домой. И долго-долго потом в течение целого десятка лет хранит она свой незатейливый гардероб «из урядницкой сарпынкы», и когда дети ее поднялись и стали уже большими, Санька все так же с трогательной нежностью вспоминает:
— Оцю сарпынку я брала тоди, як ваш тато урядныка получив, у Абыни служив. И Господы, кажуть, трудно тоди прыходылось йим!
П самого тата уже давно нет в живых: в одной из бесчисленных стычек, в которых сплошь протекала вся необычайно тяжелая, длинная, беспокойная старинная служба черноморцев, его поразила меткая черкесская пуля. И только «в святу ныдилыньку» у служби (в обедне) Санька просит дьячка:
— Запышить, здилайтэ мылость, на часточки, на брани убиенного Ахтона Царство Божэ! — И набожно-набожно перекрестится. И сколько их таких безвестных, скромных героев, «живот свой положивших за други своя». Кровью их окупалось спокойствие и довольство последующих поколений нашей Черномории.
Галина Ивановна Сокол ясно помнит свои самые ранние годы. Первым и самым большим событием в станице, запомнившимся ей на всю жизнь, было празднование трехсотлетия Дома Романовых и закладка Троицкого храма, новой церкви в 1914 году. Отец ее, Иван Васильевич был членом комиссии по организации торжеств. Сделал много фотографий, как празднования юбилея, так и закладки церкви. Удивительно, но уже тогда в станице был фотограф, правда, наезжавший в станицу. Сохранились также фотографии родителей — Ивана Васильевича и Екатерины Иосифовны, сделанные в 1906 году екатеринодарским мастером И.А. Сумовским. Иван Васильевич, как видно, по положению своему учителя и начальника училища, был человеком чрезвычайно деятельным и активным. Все происходившее в станице значительное, так или иначе, совершалось с его участием. Учитель в станице в те времена, наравне со священником, был человеком уважаемым. Раскулачивать учителей и высылать их из станицы, дабы люди оставались без наставников и поводырей, стала уже новая власть.
Сохранилась фотография выпускниц 1912 года Старонижестеблиевского женского училища. В центре священник отец Петр Медынский. Пусть посмотрят теперь станичники на эту фотографию и, может быть, в этих девочках узнают своих бабушек. Отец Петр крестил Галину Ивановну Сокол в хате Концевича, где она и родилась. Священник Медынский был для станичников непререкаемым авторитетом. Похоронен он у церкви Ивана Воина, где теперь парк — немая человеческая толока...
Комментариев нет:
Отправить комментарий