7-я часть
Куртин В. А.
Крым — Далмация
(записки)
Во всем госпитале находилось около 2000 человек. В «палатах» и в коридорах больные лежали без всякой помощи. Когда я обошел все «палаты» и коридоры, у меня создалось впечатление, что сюда с пароходов свезли людей исключительно для того, чтобы поскорее и без расходов закопать их в общую яму...
Случайно увидев выходящий со двора грузовой автомобиль, я прицепился сзади и прошмыгнул мимо часовых. На одной узкой уличке Константинополя, когда грузовик на момент остановился я «отцепился». Вошел в первую попавшуюся турецкую кафану...
Здесь у гостелюбивого хозяина турка, прекрасно владевшего русским языком, я и провел свою первую «свободную» ночь. А потом опять присоединился к «беженцам» у Галатского моста.
Здесь, под навесами копошилось около 3-4 тысяч «беженцев». Здесь были старые генералы, дети — кадеты, юнкера, солдаты, донцы, кубанцы, астраханцы, терцы, калмыки, черкесы, армяне... Здесь были представители почти всех народностей... Не было только евреев. Евреев я вообще не видел среди беженцев. То угрюмые, то нервно-злобные, сновали беженцы под навесами: одни таскали туда, сюда свои узлы и котомки; другие с котелками толпились около походных кухонь, из которых французы раздавали суп; третьи, завернувшись в одеяла или бурки, лежали неподвижно, точно трупы, не поднимаясь даже и тогда, когда раздавали суп. Здесь, под одним навесом я случайно наткнулся на одного юнкера Константиновского военного училища. Говорю «случайно» потому, что несчастный мальчик лежал, зарывшись в навозную кучу. Он был весь в нечистотах и подавал еле заметные признаки жизни. Около него лежал казак-кубанец (10 пл. батальона) с отмороженными ногами. С одним терским сотником я отыскал французского коменданта и, после долгой мольбы, нам удалось склонить его распорядиться, чтобы их перевели в лазарет. Здесь же в одном бараке почище жили офицеры инвалиды.
Огромный город жил своей жизнью, шумел миллионом голосов, громыхал сотнями автомобилей, гремел трамваями. По Золотому Рогу проносились нарядные турецкие пароходы, переполненные пассажирами. По мосту катился людской поток... И все это куда-то торопилось, спешило... Чем-то интересовалось, что ничего общего не имело ни с нами, ни с нашей «борьбой белых с красными»...
Развели небольшой костер. Положили на огонь банки с консервами — разогреть... Но, подошли французские солдаты, разбросали уголь ногами, а нас разогнали прикладами.
Во всех сараях шла вербовка казаков во французский иностранный легион. В первый же день моего пребывания здесь, в легион записалось около 300 человек, преимущественно кубанцев и черкес. Их сейчас же, под конвоем чернокожих, отвели в город.
Забившись под опрокинутую на берегу барку кое-как скоротал ночь. Следующий день простоял во всех очередях, получавших хлеб и консервы, а на третий день, смешавшись с толпой грузчиков-персов, ушел в город. Улицы Кон-ля были полны русских. Русская речь слышалась всюду — на Перу русских было особенно много. Здесь английские шинели господствовали над всеми другими костюмами. Видел генералов, мостящих улицы, видел много спекулянтов из русских, сдирающих с русских же последнюю рубаху, — видел русских, ночующих на свалках. Я имел с собою 2 лиры (френч и штаны!) и 60 пиастров (английские же штаны!). Ночевал в банях. Выкупался основательно: бани были открыты до 11 часов ночи, а после 11-и — и до 6 часов утра в них набивались «беженцы» и спали на скамьях. Ел в обжорках. Большую часть дня проводил на базарах. Здесь, на огромных константинопольских базарах, где многотысячная, многоязычная толпа великолепно укрывала от французской полиции, мы — беспаспортники, «отбившиеся», чувствовали себя гораздо спокойнее, чем на улицах. Базар нам сочувствовал. Турки не были хозяевами в своем городе. Везде и во всем чувствовалась тяжелая рука оккупантов.
За Босфором Кемаль-Паша воевал с греками. Союзные дредноуты иногда стреляли по азиатскому берегу. Там где-то стоял популярный не только среди турок, но и среди казаков и черкесов, турецкий национальный герой Кемаль-Паша. На базарах шла тайная вербовка в его армию. Казаки и черкесы мечтали попасть туда, но это было очень рискованным предприятием. Рассказывали, что французы нарочно посылали своих агентов по городу, которые, выдавая себя за кемалистов, вербовали добровольцев, а потом предавали их французам. Говорили, что таких добровольцев французы расстреливали в море.
На базарах Константинополя я увидал, как непримиримо ненавидят турки наших «союзников». Союзные патрули, вооруженные кроме винтовок еще и особыми палками, нещадно колотили турок, не разбирая ни детей, ни стариков. С нами азиаты совершенно откровенны и искренни. Они мечтали о приходе Кемаля, грозили перерезать всех «инглезов». А с нами: «надо заключить большой союз»...
Прожив последний пиастр и не найдя никакой работы, я опять возвратился под навесы у Галатского моста. Как раз в этот момент происходила отправка беженцев по особым лагерям в окрестностях Константинополя.
Вскочив на один из грузовиков, я через полчаса был уже на вокзале. Сели в вагон. Поезд покатился... Куда? А не все ли равно! Кто-то нами распоряжается, как скотом: возят туда-сюда, перегоняют из одного места в другое, дают немного есть...
Выехали за город. Вправо и влево от полотна запестрели сады, огороды. Спрашиваем кондуктора:
— Куда идет поезд?
— В Сан-Стефано!..
На предпоследней к Сан-Стефано станции кто-то распорядился, чтобы мы вышли. Поезд убежал. На путях, около станционной будки, осталась толпа беженцев человек около двухсот.
— Куда идти и от кого ожидать дальнейших распоряжений?
Расположились под разбитыми вагонами с немецкими надписями. Холодно. Голодно. Тоскливо. Закутался буркой с головою и лег на землю ожидая... ничего не ожидая.
Пробежало еще три поезда. К нам подошел русский врач.
— Чего вы здесь ожидаете?
— Отправки в лагерь.
— Какой?
— А чорт его знает — какой!
— Но ведь тут нет никакого лагеря?!
— И сами видим, что никакого...
— Вот что господа — идите вы в Макрикиой, это версты три-четыре отсюда. Там есть лагерь, и, может быть, вас там примут, — посоветовал доктор.
Пошли в «Мокрый-кой»... Не все ли равно — куда?.. За нами, передвигаясь при помощи рук, тащился и кубанец-пластун с отмороженными ногами. К вечеру добрались до лагеря.
Огромное, полуразрушенное каменное здание огорожено колючей проволокой. У ворот часовой-негр. Попросили его доложить о прибытии партии беженцев. Негр свистнул. Из казармы выскочило человек двадцать негров, на бегу привинчивающих штыки. Окружили нас и погнали — опять на станцию. Обратно мы шли еще медленнее, даже не смотря на то, что чернокожие очень усердно помогали нам прикладами.
Поздно ночью дотащились до станции, уселись в подошедший поезд, а через полчаса были в Сан-Стефано.
(продолжение следует)
журнал Вольное казачество
№ 61 стр. 16-17
Куртин В. А.
Крым — Далмация
(записки)
Во всем госпитале находилось около 2000 человек. В «палатах» и в коридорах больные лежали без всякой помощи. Когда я обошел все «палаты» и коридоры, у меня создалось впечатление, что сюда с пароходов свезли людей исключительно для того, чтобы поскорее и без расходов закопать их в общую яму...
Случайно увидев выходящий со двора грузовой автомобиль, я прицепился сзади и прошмыгнул мимо часовых. На одной узкой уличке Константинополя, когда грузовик на момент остановился я «отцепился». Вошел в первую попавшуюся турецкую кафану...
Здесь у гостелюбивого хозяина турка, прекрасно владевшего русским языком, я и провел свою первую «свободную» ночь. А потом опять присоединился к «беженцам» у Галатского моста.
Здесь, под навесами копошилось около 3-4 тысяч «беженцев». Здесь были старые генералы, дети — кадеты, юнкера, солдаты, донцы, кубанцы, астраханцы, терцы, калмыки, черкесы, армяне... Здесь были представители почти всех народностей... Не было только евреев. Евреев я вообще не видел среди беженцев. То угрюмые, то нервно-злобные, сновали беженцы под навесами: одни таскали туда, сюда свои узлы и котомки; другие с котелками толпились около походных кухонь, из которых французы раздавали суп; третьи, завернувшись в одеяла или бурки, лежали неподвижно, точно трупы, не поднимаясь даже и тогда, когда раздавали суп. Здесь, под одним навесом я случайно наткнулся на одного юнкера Константиновского военного училища. Говорю «случайно» потому, что несчастный мальчик лежал, зарывшись в навозную кучу. Он был весь в нечистотах и подавал еле заметные признаки жизни. Около него лежал казак-кубанец (10 пл. батальона) с отмороженными ногами. С одним терским сотником я отыскал французского коменданта и, после долгой мольбы, нам удалось склонить его распорядиться, чтобы их перевели в лазарет. Здесь же в одном бараке почище жили офицеры инвалиды.
Огромный город жил своей жизнью, шумел миллионом голосов, громыхал сотнями автомобилей, гремел трамваями. По Золотому Рогу проносились нарядные турецкие пароходы, переполненные пассажирами. По мосту катился людской поток... И все это куда-то торопилось, спешило... Чем-то интересовалось, что ничего общего не имело ни с нами, ни с нашей «борьбой белых с красными»...
Развели небольшой костер. Положили на огонь банки с консервами — разогреть... Но, подошли французские солдаты, разбросали уголь ногами, а нас разогнали прикладами.
Во всех сараях шла вербовка казаков во французский иностранный легион. В первый же день моего пребывания здесь, в легион записалось около 300 человек, преимущественно кубанцев и черкес. Их сейчас же, под конвоем чернокожих, отвели в город.
Забившись под опрокинутую на берегу барку кое-как скоротал ночь. Следующий день простоял во всех очередях, получавших хлеб и консервы, а на третий день, смешавшись с толпой грузчиков-персов, ушел в город. Улицы Кон-ля были полны русских. Русская речь слышалась всюду — на Перу русских было особенно много. Здесь английские шинели господствовали над всеми другими костюмами. Видел генералов, мостящих улицы, видел много спекулянтов из русских, сдирающих с русских же последнюю рубаху, — видел русских, ночующих на свалках. Я имел с собою 2 лиры (френч и штаны!) и 60 пиастров (английские же штаны!). Ночевал в банях. Выкупался основательно: бани были открыты до 11 часов ночи, а после 11-и — и до 6 часов утра в них набивались «беженцы» и спали на скамьях. Ел в обжорках. Большую часть дня проводил на базарах. Здесь, на огромных константинопольских базарах, где многотысячная, многоязычная толпа великолепно укрывала от французской полиции, мы — беспаспортники, «отбившиеся», чувствовали себя гораздо спокойнее, чем на улицах. Базар нам сочувствовал. Турки не были хозяевами в своем городе. Везде и во всем чувствовалась тяжелая рука оккупантов.
За Босфором Кемаль-Паша воевал с греками. Союзные дредноуты иногда стреляли по азиатскому берегу. Там где-то стоял популярный не только среди турок, но и среди казаков и черкесов, турецкий национальный герой Кемаль-Паша. На базарах шла тайная вербовка в его армию. Казаки и черкесы мечтали попасть туда, но это было очень рискованным предприятием. Рассказывали, что французы нарочно посылали своих агентов по городу, которые, выдавая себя за кемалистов, вербовали добровольцев, а потом предавали их французам. Говорили, что таких добровольцев французы расстреливали в море.
На базарах Константинополя я увидал, как непримиримо ненавидят турки наших «союзников». Союзные патрули, вооруженные кроме винтовок еще и особыми палками, нещадно колотили турок, не разбирая ни детей, ни стариков. С нами азиаты совершенно откровенны и искренни. Они мечтали о приходе Кемаля, грозили перерезать всех «инглезов». А с нами: «надо заключить большой союз»...
Прожив последний пиастр и не найдя никакой работы, я опять возвратился под навесы у Галатского моста. Как раз в этот момент происходила отправка беженцев по особым лагерям в окрестностях Константинополя.
Вскочив на один из грузовиков, я через полчаса был уже на вокзале. Сели в вагон. Поезд покатился... Куда? А не все ли равно! Кто-то нами распоряжается, как скотом: возят туда-сюда, перегоняют из одного места в другое, дают немного есть...
Выехали за город. Вправо и влево от полотна запестрели сады, огороды. Спрашиваем кондуктора:
— Куда идет поезд?
— В Сан-Стефано!..
На предпоследней к Сан-Стефано станции кто-то распорядился, чтобы мы вышли. Поезд убежал. На путях, около станционной будки, осталась толпа беженцев человек около двухсот.
— Куда идти и от кого ожидать дальнейших распоряжений?
Расположились под разбитыми вагонами с немецкими надписями. Холодно. Голодно. Тоскливо. Закутался буркой с головою и лег на землю ожидая... ничего не ожидая.
Пробежало еще три поезда. К нам подошел русский врач.
— Чего вы здесь ожидаете?
— Отправки в лагерь.
— Какой?
— А чорт его знает — какой!
— Но ведь тут нет никакого лагеря?!
— И сами видим, что никакого...
— Вот что господа — идите вы в Макрикиой, это версты три-четыре отсюда. Там есть лагерь, и, может быть, вас там примут, — посоветовал доктор.
Пошли в «Мокрый-кой»... Не все ли равно — куда?.. За нами, передвигаясь при помощи рук, тащился и кубанец-пластун с отмороженными ногами. К вечеру добрались до лагеря.
Огромное, полуразрушенное каменное здание огорожено колючей проволокой. У ворот часовой-негр. Попросили его доложить о прибытии партии беженцев. Негр свистнул. Из казармы выскочило человек двадцать негров, на бегу привинчивающих штыки. Окружили нас и погнали — опять на станцию. Обратно мы шли еще медленнее, даже не смотря на то, что чернокожие очень усердно помогали нам прикладами.
Поздно ночью дотащились до станции, уселись в подошедший поезд, а через полчаса были в Сан-Стефано.
(продолжение следует)
журнал Вольное казачество
№ 61 стр. 16-17
Комментариев нет:
Отправить комментарий