Скубани И.К.
Стихи Н. Туроверова
(библиографический очерк)
Передо мною маленький сборник стихов Н. Туроверова, вышедший в свет в прошлом году. Стихи написаны живым, образным языком и производят хорошее впечатление, но... как во всем, в них есть также свое «но», на которое я и хочу обратить внимание автора.
Однако прежде чем приступить к беглому обзору книги, я позволю себе сделать небольшое вступление, необходимое для того, чтобы читателю были более понятны некоторые требования, предъявляемые мною к казачьим поэтам вообще и, в частности, к разбираемому сборнику ст. Н. Туроверова.
Во второй половине прошлого столетия, в поэтических произведениях мировой литературы, наблюдалось два течения: некоторые поэты следовали принципу «искусство для искусства» (за границей — «парнасцы»), другие считали, что поэзию необходимо привлечь для служения определенным идеям, заставить ее выполнять роль будильника, который резким звонком возвещает о наступлении часа пробуждения. Второй вид поэзии известен под названием «тенденциозной», т. к. в ней находили отклик насущные вопросы, бился пульс жизни данной минуты. Такая поэзия была более содержательна: она служила и красоте, сохраняя свою музыкальность и образность, и в то же время посвящалась намеченной идее.
Преимущества «тенденциозной» поэзии бесспорны и в наши дни, почти у всех народов, она является преобладающей.
Следя за появляющимися в печати произведениями казачьих поэтов, не трудно заметить их тенденциозность (за очень малым исключением). Иначе и не может быть. К тенденциозности поэзию, да и всю литературу, должно побуждать современное положение казачества, когда одни еще не вполне осознали себя и не совсем ясно представляют свободную жизнь без всякой посторонней опеки, а другие никак не могут отделаться от идеологии, усвоенной за долголетнее пребывание в составе рухнувшей империи, в которой из поколения в поколение, русскими историками намеренно распространялась неправдивая версия о происхождении казачества от беглых крепостных мужиков, а доблестные подвиги степных рыцарей сводились на уровень разбойничьих набегов. В задачу руководителей зарубежного казачества входит воссоздание самостоятельного, независимого государства и воспитание казачьих масс в духе славных дедовских традиций, а потому в эти тяжелые годы необходимо призвать все литературные казачьи силы для служения казачьему национально-освободительному делу. С точки зрения высказанных соображений мы и начнем разбор предложенной книги.
Вся книга разделена на три части. Стихи первого отдела посвящены воспоминаниям о жизни, проведенной на родных просторах, и изобилуют красочными степными идиллиями. Однако, поэт (как в первой, так и в остальных частях) не дает законченных картин, а рисует, если можно так выразиться, в духе современной живописи — «мазками». Эту туманность и отрывочность следует отнести к промахам автора, которому на это не мешает обратить свое внимание и уделить больше времени на разработку затрагиваемых тем и на корректуру произведений. Без этого получается не цельное впечатление и, несмотря на баюкающую мелодию и безупречный скандирующий размер (преобладает ямб и анапест), стихи с первого раза не совсем понятны неопытному ценителю, приходится напряженно искать ту мысль, которую автор вложил в то или другое свое стихотворение. К техническим недостаткам относится отсутствие заглавий или звездочек в начале стихов и какой-либо черточки в конце. Но, будем снисходительны к промахам, ибо их не так много, и я уверен, что они вскоре совершенно устранятся и новые произведения ст. Туроверова будут обладать ясностью и определенностью...
К несомненным достоинствам стихов надо отнести разлитую в них сердечную теплоту, искренность и нежную любовь к ароматной донской степи, к станице и к своим родным, в особенности к отцу, погибшему, по-видимому, в огне российской революции.
Чтобы иметь представление о художественном вкусе поэта и его умении образно выражать свою мысль, нужно прочесть полностью весь сборник, в ограниченных же рамках статьи я приведу лишь небольшие отрывки стих. «Утпола», в которых картинность языка невольно привлекает внимание читателя:
Утпола — по-калмыцки, — звезда,
Утпола — твое девичье имя.
По толокам пасутся стада,
Стрепета пролетают над ними.
Ни дорог, ни деревьев, ни хат.
Далеки друг от друга улусы
И в полынь азиатский закат
Уронил свои желтые бусы.
Кочуя по Задонью в июньскую жару, поэт решил заночевать у Утполы. Сообщая о своем желании, он ей говорит:
«Не прогонишь меня без отца,
А отец твой уехал к соседу, —
Как касается ветер лица,
Так неслышно к тебе я приеду».
Следующие две строфы я пропускаю и привожу последние слова:
«Утпола, ты моя Утпола,
Золотистая россыпь созвездий —
Ничего ты понять не могла,
Что тебе я сказал при отъезде»
Великолепное стихотворение, но оно могло быть еще лучше, если б поэт разработал подробнее тему, избежав, таким образом, резких переходов от одной мысли к другой.
Второй отдел отражает пережитое в годы гражданской войны (бои, походы) и страдания в изгнании. Поэт описывает разные эпизоды, но в его словах чувствуется явная раздвоенность мысли и нелогичность. Например, наряду с горячей любовью к Дону, к казачьей степи, попадаются, будто искусственно оставленные, слова о России, вроде:
Мы отдали все, что имели
Тебе восемнадцатый год,
Твоей азиатской метели
Степной за Россию поход.
Или же в другом стихотворении «Одних уж нет, а те далече» высказывается сожаление:
«Все меньше помним о России,
Все реже думаем о ней...»
и предсказание о том, что:
Разлюбим скоро и забудем
Все то, что связано с тобой! (Россией).
Автор с грустью констатирует бесплодность эмигрантского существования и удивляется тому, что:
....Мы живем,
Все что-то ждем
И песни старые поем
Во имя русского размаха,
Во славу легендарных лет,
Давным-давно которых нет.
Такое раздвоение сказывается губительно на складе души поэта и толкает талантливого казака в пучину отчаяния:
«Больше ждать, и верить, и томиться,
Притворяться больше не могу...
Древняя Черкасская станица —
Город мой на низком берегу
С каждым годом дальше и дороже...
Время примириться мне с судьбой.
Для тебя случайный я прохожий,
Для меня, наверно, ты чужой.
Как на более яркий пример раздвоения души, укажем на стих. «Они сойдутся в первый раз» и постараемся вникнуть в его смысл. В нем говорится о Божьем суде во время второго пришествия Спасителя, когда «сам архангел Михаил, разрубит плен донских могил:
«На этот суд явится и Ермак и
В тоске несбывшихся надежд,
От страшной казни безобразен,
Пройдет с своей ватагой Разин,
Не опустив пред Богом вежд;
Булавин промелькнет Кондратий;
Открыв кровавые рубцы,
За ним, — заплата на заплате, —
Пройдут зипунные бойцы».
В приведенных строках чувствуется симпатия к названным именам, сочувствие их идее (Разин не опустил пред Богом вежд, ибо он умер за правое дело) и осуждение их палачам, иначе, упоминание о «кровавых рубцах» и о «тоске несбывшихся надежд» было бы излишне. Таков логический вывод.
У автора, по-видимому, на этот счет другое мнение. Он склонен утверждать, что казненный Разин, Булавин и др. «воры» и «изменники»:
«Стерегли Русь во тьме столетий
Пока не грянула пора
И низко их склонились дети
К ботфортам грозного Петра».
Далее перечисляются Платов, Бакланов, Греков, Иловайский и другие:
«Все те, кто славу казака
Сплетя со славою имперской,
Донского гнали маштака
В отваге пламенной и дерзкой».
Коснувшись революционной поры, поэт не забыл и Каледина, который:
«Пройдет средь крови и отрепий
Донских последних казаков.
И скажет Бог: «Я создал степи
Не для того, чтоб видеть кровь».
Св. Николай и «пламенный Егорий» заступятся перед Богом за казаков, указывая Ему на то, что «был тяжкий крест им в жизни дан». Стихотворение заканчивается красивым аккордом: казакам прощаются все грехи:
И Бог, в любви изнемогая,
Ладонью скроет влагу вежд
И будет ветер гнуть, играя,
Тяжелый шелк Его одежд.
Нельзя обойти молчанием и стих. «Минуя грозных стен Азова», где живо запечатлены быт и нравы казаков 17-го столетия и подчеркнута характерная черта удалых бойцов — религиозность. Казаки после набега на турецкие берега возвратились в Черкасск и тут:
Прежде, чем делить добычу,
Лучший камень и ковер,
Блюдя прадедовский обычай,
Несли торжественно в собор.
И прибавляли вновь к оправе
Икон сверкающий алмаз,
Чтоб сохранить казачьей славе
Навеки ласку Божьих глаз.
Цитированное стихотворение, по моему мнению, — одно из лучших. Оно без оговорок близко и понятно казачьему сердцу и на разработку таких именно тем следовало бы автору употребить всю силу своего таланта.
В третьем отделе симпатичны лирические произведения. В них мастерски отделанным стихом поэт выразил свое минутное настроение, навязанное или случайной встречей или явлениями природы. Для примера возьмем стих. «Слились в одну мои все зимы». Тут слух читателя пленяют прелестные метафоры, олицетворения и удачные аллегории. Тут крупинками блестящего золота рассыпаны слова любви к своей родине, описание донской зимы, казачьего радушия и гостеприимства («и в каждой хате, ради Бога, готов мне ужин и ночлег»). Но, в мелодию чарующей музыки, вдруг врывается грубый диссонанс:
«Я помню улицы глухие,
Одноэтажные дома....
Ах, только с именем — Россия,
Понятно слово мне — зима!»
И впечатление, произведенное хорошим началом стихотворения, под конец исчезает, оставляя в казачьей душе горький, неприятный осадок и вызывая недоуменный вопрос: «причем же тут Россия, когда речь идет о нашей донской станице?..»
Есть еще стихи, над которыми, мы могли б остановиться, указав на их достоинства и погрешности, но из опасения, что статья утомит читателя, на этом закончим.
Хотелось бы верить, что в душе автора разобранного нами сборника казачье начало, все-таки, возьмет перевес над русским и в скором времени он горячо отзовется на вдохновенные слова, сказанные когда-то «неизвестным» депутатом Донского Войскового Круга: «Братцы! Пригребай к своему казачьему берегу!» и, подстроив некоторые фальшивившие, до сих пор, струны своей поэтической лиры, запоет новые песни... Бодрые, страстные. Песни про славное прошлое Казачества. Песни о грядущей казачьей воле... Хотелось бы верить, что он найдет свое настоящее призвание, свой затерянный казачий путь и из его груди уже никогда не вырвется крик, полный отчаянья и мучительной тоски:
О, Боже, как я одинок,
Какие выспренние речи,
Как мертво падают слова,
Как верим трудно мы и плохо....
Он обретет радость служения своему страдающему на чужбине брату-казаку и, сам проникнувшись глубокой верой в торжество правды и справедливости, бодрящей песнею будет поддерживать в них неугасаемую любовь к распятой казачьей родине и проповедовал о близком ее освобождении из-под ненавистного ига.
Май, 1938.
(журнал «Вольное казачество» № 242 стр. 19-21)
Стихи Н. Туроверова
(библиографический очерк)
Передо мною маленький сборник стихов Н. Туроверова, вышедший в свет в прошлом году. Стихи написаны живым, образным языком и производят хорошее впечатление, но... как во всем, в них есть также свое «но», на которое я и хочу обратить внимание автора.
Однако прежде чем приступить к беглому обзору книги, я позволю себе сделать небольшое вступление, необходимое для того, чтобы читателю были более понятны некоторые требования, предъявляемые мною к казачьим поэтам вообще и, в частности, к разбираемому сборнику ст. Н. Туроверова.
Во второй половине прошлого столетия, в поэтических произведениях мировой литературы, наблюдалось два течения: некоторые поэты следовали принципу «искусство для искусства» (за границей — «парнасцы»), другие считали, что поэзию необходимо привлечь для служения определенным идеям, заставить ее выполнять роль будильника, который резким звонком возвещает о наступлении часа пробуждения. Второй вид поэзии известен под названием «тенденциозной», т. к. в ней находили отклик насущные вопросы, бился пульс жизни данной минуты. Такая поэзия была более содержательна: она служила и красоте, сохраняя свою музыкальность и образность, и в то же время посвящалась намеченной идее.
Преимущества «тенденциозной» поэзии бесспорны и в наши дни, почти у всех народов, она является преобладающей.
Следя за появляющимися в печати произведениями казачьих поэтов, не трудно заметить их тенденциозность (за очень малым исключением). Иначе и не может быть. К тенденциозности поэзию, да и всю литературу, должно побуждать современное положение казачества, когда одни еще не вполне осознали себя и не совсем ясно представляют свободную жизнь без всякой посторонней опеки, а другие никак не могут отделаться от идеологии, усвоенной за долголетнее пребывание в составе рухнувшей империи, в которой из поколения в поколение, русскими историками намеренно распространялась неправдивая версия о происхождении казачества от беглых крепостных мужиков, а доблестные подвиги степных рыцарей сводились на уровень разбойничьих набегов. В задачу руководителей зарубежного казачества входит воссоздание самостоятельного, независимого государства и воспитание казачьих масс в духе славных дедовских традиций, а потому в эти тяжелые годы необходимо призвать все литературные казачьи силы для служения казачьему национально-освободительному делу. С точки зрения высказанных соображений мы и начнем разбор предложенной книги.
Вся книга разделена на три части. Стихи первого отдела посвящены воспоминаниям о жизни, проведенной на родных просторах, и изобилуют красочными степными идиллиями. Однако, поэт (как в первой, так и в остальных частях) не дает законченных картин, а рисует, если можно так выразиться, в духе современной живописи — «мазками». Эту туманность и отрывочность следует отнести к промахам автора, которому на это не мешает обратить свое внимание и уделить больше времени на разработку затрагиваемых тем и на корректуру произведений. Без этого получается не цельное впечатление и, несмотря на баюкающую мелодию и безупречный скандирующий размер (преобладает ямб и анапест), стихи с первого раза не совсем понятны неопытному ценителю, приходится напряженно искать ту мысль, которую автор вложил в то или другое свое стихотворение. К техническим недостаткам относится отсутствие заглавий или звездочек в начале стихов и какой-либо черточки в конце. Но, будем снисходительны к промахам, ибо их не так много, и я уверен, что они вскоре совершенно устранятся и новые произведения ст. Туроверова будут обладать ясностью и определенностью...
К несомненным достоинствам стихов надо отнести разлитую в них сердечную теплоту, искренность и нежную любовь к ароматной донской степи, к станице и к своим родным, в особенности к отцу, погибшему, по-видимому, в огне российской революции.
Чтобы иметь представление о художественном вкусе поэта и его умении образно выражать свою мысль, нужно прочесть полностью весь сборник, в ограниченных же рамках статьи я приведу лишь небольшие отрывки стих. «Утпола», в которых картинность языка невольно привлекает внимание читателя:
Утпола — по-калмыцки, — звезда,
Утпола — твое девичье имя.
По толокам пасутся стада,
Стрепета пролетают над ними.
Ни дорог, ни деревьев, ни хат.
Далеки друг от друга улусы
И в полынь азиатский закат
Уронил свои желтые бусы.
Кочуя по Задонью в июньскую жару, поэт решил заночевать у Утполы. Сообщая о своем желании, он ей говорит:
«Не прогонишь меня без отца,
А отец твой уехал к соседу, —
Как касается ветер лица,
Так неслышно к тебе я приеду».
Следующие две строфы я пропускаю и привожу последние слова:
«Утпола, ты моя Утпола,
Золотистая россыпь созвездий —
Ничего ты понять не могла,
Что тебе я сказал при отъезде»
Великолепное стихотворение, но оно могло быть еще лучше, если б поэт разработал подробнее тему, избежав, таким образом, резких переходов от одной мысли к другой.
Второй отдел отражает пережитое в годы гражданской войны (бои, походы) и страдания в изгнании. Поэт описывает разные эпизоды, но в его словах чувствуется явная раздвоенность мысли и нелогичность. Например, наряду с горячей любовью к Дону, к казачьей степи, попадаются, будто искусственно оставленные, слова о России, вроде:
Мы отдали все, что имели
Тебе восемнадцатый год,
Твоей азиатской метели
Степной за Россию поход.
Или же в другом стихотворении «Одних уж нет, а те далече» высказывается сожаление:
«Все меньше помним о России,
Все реже думаем о ней...»
и предсказание о том, что:
Разлюбим скоро и забудем
Все то, что связано с тобой! (Россией).
Автор с грустью констатирует бесплодность эмигрантского существования и удивляется тому, что:
....Мы живем,
Все что-то ждем
И песни старые поем
Во имя русского размаха,
Во славу легендарных лет,
Давным-давно которых нет.
Такое раздвоение сказывается губительно на складе души поэта и толкает талантливого казака в пучину отчаяния:
«Больше ждать, и верить, и томиться,
Притворяться больше не могу...
Древняя Черкасская станица —
Город мой на низком берегу
С каждым годом дальше и дороже...
Время примириться мне с судьбой.
Для тебя случайный я прохожий,
Для меня, наверно, ты чужой.
Как на более яркий пример раздвоения души, укажем на стих. «Они сойдутся в первый раз» и постараемся вникнуть в его смысл. В нем говорится о Божьем суде во время второго пришествия Спасителя, когда «сам архангел Михаил, разрубит плен донских могил:
«На этот суд явится и Ермак и
В тоске несбывшихся надежд,
От страшной казни безобразен,
Пройдет с своей ватагой Разин,
Не опустив пред Богом вежд;
Булавин промелькнет Кондратий;
Открыв кровавые рубцы,
За ним, — заплата на заплате, —
Пройдут зипунные бойцы».
В приведенных строках чувствуется симпатия к названным именам, сочувствие их идее (Разин не опустил пред Богом вежд, ибо он умер за правое дело) и осуждение их палачам, иначе, упоминание о «кровавых рубцах» и о «тоске несбывшихся надежд» было бы излишне. Таков логический вывод.
У автора, по-видимому, на этот счет другое мнение. Он склонен утверждать, что казненный Разин, Булавин и др. «воры» и «изменники»:
«Стерегли Русь во тьме столетий
Пока не грянула пора
И низко их склонились дети
К ботфортам грозного Петра».
Далее перечисляются Платов, Бакланов, Греков, Иловайский и другие:
«Все те, кто славу казака
Сплетя со славою имперской,
Донского гнали маштака
В отваге пламенной и дерзкой».
Коснувшись революционной поры, поэт не забыл и Каледина, который:
«Пройдет средь крови и отрепий
Донских последних казаков.
И скажет Бог: «Я создал степи
Не для того, чтоб видеть кровь».
Св. Николай и «пламенный Егорий» заступятся перед Богом за казаков, указывая Ему на то, что «был тяжкий крест им в жизни дан». Стихотворение заканчивается красивым аккордом: казакам прощаются все грехи:
И Бог, в любви изнемогая,
Ладонью скроет влагу вежд
И будет ветер гнуть, играя,
Тяжелый шелк Его одежд.
Нельзя обойти молчанием и стих. «Минуя грозных стен Азова», где живо запечатлены быт и нравы казаков 17-го столетия и подчеркнута характерная черта удалых бойцов — религиозность. Казаки после набега на турецкие берега возвратились в Черкасск и тут:
Прежде, чем делить добычу,
Лучший камень и ковер,
Блюдя прадедовский обычай,
Несли торжественно в собор.
И прибавляли вновь к оправе
Икон сверкающий алмаз,
Чтоб сохранить казачьей славе
Навеки ласку Божьих глаз.
Цитированное стихотворение, по моему мнению, — одно из лучших. Оно без оговорок близко и понятно казачьему сердцу и на разработку таких именно тем следовало бы автору употребить всю силу своего таланта.
В третьем отделе симпатичны лирические произведения. В них мастерски отделанным стихом поэт выразил свое минутное настроение, навязанное или случайной встречей или явлениями природы. Для примера возьмем стих. «Слились в одну мои все зимы». Тут слух читателя пленяют прелестные метафоры, олицетворения и удачные аллегории. Тут крупинками блестящего золота рассыпаны слова любви к своей родине, описание донской зимы, казачьего радушия и гостеприимства («и в каждой хате, ради Бога, готов мне ужин и ночлег»). Но, в мелодию чарующей музыки, вдруг врывается грубый диссонанс:
«Я помню улицы глухие,
Одноэтажные дома....
Ах, только с именем — Россия,
Понятно слово мне — зима!»
И впечатление, произведенное хорошим началом стихотворения, под конец исчезает, оставляя в казачьей душе горький, неприятный осадок и вызывая недоуменный вопрос: «причем же тут Россия, когда речь идет о нашей донской станице?..»
Есть еще стихи, над которыми, мы могли б остановиться, указав на их достоинства и погрешности, но из опасения, что статья утомит читателя, на этом закончим.
Хотелось бы верить, что в душе автора разобранного нами сборника казачье начало, все-таки, возьмет перевес над русским и в скором времени он горячо отзовется на вдохновенные слова, сказанные когда-то «неизвестным» депутатом Донского Войскового Круга: «Братцы! Пригребай к своему казачьему берегу!» и, подстроив некоторые фальшивившие, до сих пор, струны своей поэтической лиры, запоет новые песни... Бодрые, страстные. Песни про славное прошлое Казачества. Песни о грядущей казачьей воле... Хотелось бы верить, что он найдет свое настоящее призвание, свой затерянный казачий путь и из его груди уже никогда не вырвется крик, полный отчаянья и мучительной тоски:
О, Боже, как я одинок,
Какие выспренние речи,
Как мертво падают слова,
Как верим трудно мы и плохо....
Он обретет радость служения своему страдающему на чужбине брату-казаку и, сам проникнувшись глубокой верой в торжество правды и справедливости, бодрящей песнею будет поддерживать в них неугасаемую любовь к распятой казачьей родине и проповедовал о близком ее освобождении из-под ненавистного ига.
Май, 1938.
(журнал «Вольное казачество» № 242 стр. 19-21)
Комментариев нет:
Отправить комментарий