Владимир Куртин
Тени минувшего
(Трагедия Кубанской беспомощности)
«Князь Муралов»
Откуда он появился на Кубани, этот смутного времени «князь»; кто ему дал право карать население освободившихся от большевиков станиц и за что его, это освободившееся от большевиков население станиц, нужно было «карать» — пусть разберут будущие историки.
Может быть, они найдут смысл и оправдание карательных подвигов «князя». Может быть, даже занесут его в святцы «собирателей земли русской»... Может быть... Все может быть...
Современники же только плечами вздергивали да со страхом поглядывали на дорогу: не пылит ли широкий кубанский шлях, не несется ли по нем птица-тройка карающего князя, а перед ней и за ней в клубах пыли не мчатся ли его «белые» сателлиты...
И — ни смысла, ни оправдания, ни собирания земли в существовании «карательных отрядов» — не видели.
Наоборот — разврат, провокацию святой борьбы за свой порог и угол, за старинные вольности.
Жгучую ненависть к своему возглавлению сеял «князь» между иногородним населением станиц, а между казаками страх перед опричниной, дотоле им неведомой. И — полнейшую растерянность, недоумение: кто хозяин на Кубанской Земле — Атаман ли с правительством, или вот эти «князья», Бог весть откуда слетевшиеся на кубанские станицы...
В белой папахе, с черной повязкой через левый глаз, в шикарном экипаже, запряженном тройкой скакунов, окруженный черкесами, хищным коршуном влетал «князь» в мирно налаживавшую свою жизнь станицу. Прямо к правлению. Сразу, как вкопанная, станет взмылившаяся тройка.
— А-та-ман! — не слезая с экипажа, властно кричит «князь».
С правой рукой у «головного убора», левой придерживая шашку, спешит, спотыкаясь, атаман.
— Ваше сиятельство, в станице Н-ской все спокойно!
— Спокойно? — Насмешливо переспрашивает «князь», обмеривая атамана выпученным глазом.
— А сколько у вас в тюрьме большевиков?
— Большевиков ни одного, а есть «пересыльные» в отдел для установления личности...
— Что? — вспыхивает «князь», а черный глаз его заливается кровью.
— Большевиков скрываете? Установление личности? Отдел?! Покажу я вам «отдел» и «личности»... Дежурный, ключи!..
Позвякивая ключами, дежурный нерешительно поглядывает то на «князя», то на атамана...
«Князь» соскакивает с экипажа и пружинной походкой опьяненного властью юноши направляется к тюрьме. За ним атаман, дежурный и десяток спешившихся абреков.
Протесты атамана остаются в лучшем случае — протестами. Ворота тюрьмы открываются. Черкесы выволакивают заключенных... Если среди заключенных были и женщины, их обыкновенно тут же на правленском дворе нещадно пороли, а мужчин или вывозили с собою за станицу и там рубили, или приканчивали в той же тюрьме...
И все это проделывали с полным сознанием важности и нужности «кары» над в большинстве случаев ни в чем неповинными людьми.
Исполнив «долг», с пышущими от садистического возбуждения ноздрями, «князь» усаживался в экипаж, черкесы вскакивали на коней и — по широкому кубанскому шляху опять клубится пыль, вихрем удаляясь от одной и приближаясь к другой станице...
В некоторых станицах «князь» не удовлетворялся тем, что находил в пересыльных тюрьмах. Запугав атамана обвинением в укрывательстве большевиков, он приказывал арестовывать и доставлять в правление всех «сомнительных»... А там уже его черкесы делали свое дело...
Это называлось «чисткой станицы».
Кто он был и откуда, в станицах не знали. Но, конечно же, не князь и не черкес. Еще меньше казак. Ибо никогда еще ни один казак за князя себя не выдавал. За царя — еще так сяк, но не за князя. Знали лишь, что «князь Муралов» был обрядившийся в черкеску «доброволец». Даже, как говорили, и не офицер.
Кто ему дал право контролировать станичных атаманов, судить и тут же приводить свой «суд» в исполнение, и давал ли ему кто право... Только... только по челбасским, бейсугским и прикубанским станицам хорошо запомнили белую папаху, черным перевязанный один глаз и кровью налитой другой «князя Муралова».
В то страшное время на Кубани было много всяких авантюристов, терроризировавших станицы, распалявших смертную вражду между казаками и иногородними, вызывавших у тех и других ненависть к добровольческой армии и — уклонение от самой борьбы за освобождение...
Два казака-малолетка сопровождают толпу в 23 человека «сумнительных» в Н-ский отдел. Среди арестованных есть бездомные, беспаспортные бродяги, которым в отделе нужно «установить личность», два цыгана, обвинявшихся в краже хомутов, три-четыре приказчика и один парикмахер, которые обвинялись в том, что еще до революции были «сицилистами», а теперь, хотя к активным большевикам и не приставшие, но все же «сумнительные», которых реабилитировать может только отдел. Все «дело» о них в отделе ограничилось бы: для некоторых — выдачей соответствующих удостоверений, для некоторых передачей судебному следователю, а большинство, как не имеющие за собою никаких установленных данных быть арестованными — были бы в тот же день отпущены.
Но... но уже вблизи самого отдела, когда казаки-малолетки с «сумнительными», свернув с дороги, отдыхали, мирно покуривая, на них, как снег на голову, свалился «князь».
— Стой! Что это? Большевики?!
— Что? В отдел?! Какой отдел? Что это еще за отдел?
Налетели конные черкесы «князя», засверкали шашки и через несколько минут 23 кровавых трупа лежали в овраге, в стороне от дороги... А в отдел пришли два казака-малолетка с «пакетом», в котором «докладывалось», что они сопровождают 23 человека пересыльников в распоряжение атамана отдела...
А атаман отдела в то время мог только: поставлять, доставлять, снабжать, пополнять и — молчать. Распоряжались другие. Сила была у других. Своя же, казачья, — на московской дороге...
25 февраля 1932 года
(журнал «Вольное казачество» № 99 стр. 14-15)
Тени минувшего
(Трагедия Кубанской беспомощности)
«Князь Муралов»
Откуда он появился на Кубани, этот смутного времени «князь»; кто ему дал право карать население освободившихся от большевиков станиц и за что его, это освободившееся от большевиков население станиц, нужно было «карать» — пусть разберут будущие историки.
Может быть, они найдут смысл и оправдание карательных подвигов «князя». Может быть, даже занесут его в святцы «собирателей земли русской»... Может быть... Все может быть...
Современники же только плечами вздергивали да со страхом поглядывали на дорогу: не пылит ли широкий кубанский шлях, не несется ли по нем птица-тройка карающего князя, а перед ней и за ней в клубах пыли не мчатся ли его «белые» сателлиты...
И — ни смысла, ни оправдания, ни собирания земли в существовании «карательных отрядов» — не видели.
Наоборот — разврат, провокацию святой борьбы за свой порог и угол, за старинные вольности.
Жгучую ненависть к своему возглавлению сеял «князь» между иногородним населением станиц, а между казаками страх перед опричниной, дотоле им неведомой. И — полнейшую растерянность, недоумение: кто хозяин на Кубанской Земле — Атаман ли с правительством, или вот эти «князья», Бог весть откуда слетевшиеся на кубанские станицы...
В белой папахе, с черной повязкой через левый глаз, в шикарном экипаже, запряженном тройкой скакунов, окруженный черкесами, хищным коршуном влетал «князь» в мирно налаживавшую свою жизнь станицу. Прямо к правлению. Сразу, как вкопанная, станет взмылившаяся тройка.
— А-та-ман! — не слезая с экипажа, властно кричит «князь».
С правой рукой у «головного убора», левой придерживая шашку, спешит, спотыкаясь, атаман.
— Ваше сиятельство, в станице Н-ской все спокойно!
— Спокойно? — Насмешливо переспрашивает «князь», обмеривая атамана выпученным глазом.
— А сколько у вас в тюрьме большевиков?
— Большевиков ни одного, а есть «пересыльные» в отдел для установления личности...
— Что? — вспыхивает «князь», а черный глаз его заливается кровью.
— Большевиков скрываете? Установление личности? Отдел?! Покажу я вам «отдел» и «личности»... Дежурный, ключи!..
Позвякивая ключами, дежурный нерешительно поглядывает то на «князя», то на атамана...
«Князь» соскакивает с экипажа и пружинной походкой опьяненного властью юноши направляется к тюрьме. За ним атаман, дежурный и десяток спешившихся абреков.
Протесты атамана остаются в лучшем случае — протестами. Ворота тюрьмы открываются. Черкесы выволакивают заключенных... Если среди заключенных были и женщины, их обыкновенно тут же на правленском дворе нещадно пороли, а мужчин или вывозили с собою за станицу и там рубили, или приканчивали в той же тюрьме...
И все это проделывали с полным сознанием важности и нужности «кары» над в большинстве случаев ни в чем неповинными людьми.
Исполнив «долг», с пышущими от садистического возбуждения ноздрями, «князь» усаживался в экипаж, черкесы вскакивали на коней и — по широкому кубанскому шляху опять клубится пыль, вихрем удаляясь от одной и приближаясь к другой станице...
В некоторых станицах «князь» не удовлетворялся тем, что находил в пересыльных тюрьмах. Запугав атамана обвинением в укрывательстве большевиков, он приказывал арестовывать и доставлять в правление всех «сомнительных»... А там уже его черкесы делали свое дело...
Это называлось «чисткой станицы».
Кто он был и откуда, в станицах не знали. Но, конечно же, не князь и не черкес. Еще меньше казак. Ибо никогда еще ни один казак за князя себя не выдавал. За царя — еще так сяк, но не за князя. Знали лишь, что «князь Муралов» был обрядившийся в черкеску «доброволец». Даже, как говорили, и не офицер.
Кто ему дал право контролировать станичных атаманов, судить и тут же приводить свой «суд» в исполнение, и давал ли ему кто право... Только... только по челбасским, бейсугским и прикубанским станицам хорошо запомнили белую папаху, черным перевязанный один глаз и кровью налитой другой «князя Муралова».
В то страшное время на Кубани было много всяких авантюристов, терроризировавших станицы, распалявших смертную вражду между казаками и иногородними, вызывавших у тех и других ненависть к добровольческой армии и — уклонение от самой борьбы за освобождение...
Два казака-малолетка сопровождают толпу в 23 человека «сумнительных» в Н-ский отдел. Среди арестованных есть бездомные, беспаспортные бродяги, которым в отделе нужно «установить личность», два цыгана, обвинявшихся в краже хомутов, три-четыре приказчика и один парикмахер, которые обвинялись в том, что еще до революции были «сицилистами», а теперь, хотя к активным большевикам и не приставшие, но все же «сумнительные», которых реабилитировать может только отдел. Все «дело» о них в отделе ограничилось бы: для некоторых — выдачей соответствующих удостоверений, для некоторых передачей судебному следователю, а большинство, как не имеющие за собою никаких установленных данных быть арестованными — были бы в тот же день отпущены.
Но... но уже вблизи самого отдела, когда казаки-малолетки с «сумнительными», свернув с дороги, отдыхали, мирно покуривая, на них, как снег на голову, свалился «князь».
— Стой! Что это? Большевики?!
— Что? В отдел?! Какой отдел? Что это еще за отдел?
Налетели конные черкесы «князя», засверкали шашки и через несколько минут 23 кровавых трупа лежали в овраге, в стороне от дороги... А в отдел пришли два казака-малолетка с «пакетом», в котором «докладывалось», что они сопровождают 23 человека пересыльников в распоряжение атамана отдела...
А атаман отдела в то время мог только: поставлять, доставлять, снабжать, пополнять и — молчать. Распоряжались другие. Сила была у других. Своя же, казачья, — на московской дороге...
25 февраля 1932 года
(журнал «Вольное казачество» № 99 стр. 14-15)
Комментариев нет:
Отправить комментарий